Холодная месть - Линкольн Чайлд

Сердце Эстерхази забилось учащенно. Он тихо обошел коттедж, от волнения сильнее, чем нужно, втыкая трость в мягкую почву. На задворках дома обнаружились сарай, каменный загон для овец, небольшой огород и выходящая к нему маленькая, грубо сколоченная деревянная дверь. С задней стороны дома окон не было.

Эстерхази осмотрелся. Вокруг — необъятный простор болот и холмов, никаких признаков жизни. Он вытащил из кармана небольшой пистолет, убедился, что патрон в патроннике. Очень осторожно приблизился к задней двери.

Присел на корточки близ нее. Ногтем осторожно поскреб по дереву и замер в ожидании.

Как он и ожидал, старая карга отличалась завидным слухом. За дверью послышались шаги и нечленораздельное бормотание. Отодвинулся засов, дверь приоткрылась. Старуха выглянула наружу.

Выругалась вполголоса.

Хорошо рассчитанным движением Эстерхази выпрямился, ладонью закрыл женщине рот и одной рукой вытащил ее наружу. Ударил по затылку рукоятью пистолета, уложил обмякшее тело наземь и неслышно проскользнул в коттедж. Первый этаж — одна большая комната. Эстерхази быстро осмотрелся, запоминая эмалированную плиту, потертые кресла, оленьи рога на стенах, крутую лестницу наверх. Оттуда слышалось хриплое, одышливое дыхание. Звук был ровным и постоянным — незваного гостя пока не заметили.

А тот двинулся через комнату с чрезвычайной осторожностью, всякий раз ставя ногу, словно жрец на священной церемонии. Проверил комод, платяной шкаф — никто не прячется. Затем, сжимая пистолет, пошел к лестнице. Та была сколочена из толстых досок. Конечно, могла заскрипеть от шагов. А могла и не заскрипеть.

Эстерхази замер у основания лестницы, прислушиваясь. Дыхание казалось прежним, хотя теперь в нем сильнее слышались болезненные нотки. Человек наверху охнул, пошевелился на кровати — наверное, стало неудобно. Эстерхази выжидал целых пять минут. Наконец решил: все нормально.

Он осторожно поставил ногу на нижнюю ступеньку и медленно перенес на нее вес. Доска не заскрипела. С той же осторожностью он поставил другую ногу на следующую ступень. Таким же образом, с почти невыносимой медлительностью, тратя по минуте на ступеньку, поднялся почти до самого верха. В пяти футах от него стояла грубо сколоченная кровать. Эстерхази медленно поднялся на верхнюю ступеньку, посмотрел на кровать сверху. Там, скорчившись, лежал спиной к вошедшему укрытый одеялом человек. По-видимому, он спал: дыхание, хотя и затрудненное, было ровным. Истощенный долговязый старик в толстой ночной рубахе, седые волосы едва ли не длиннее, чем у старухи, и растрепаны.

Старик, как же, как же. Уж Эстерхази-то прекрасно знал, кто перед ним.

У изголовья лежала еще одна подушка. Эстерхази спрятал пистолет и, не отрывая взгляда от спящего, поднял подушку. Сжимая ее обеими руками, он напрягся, словно тигр перед прыжком, и вдруг бросился вперед, прижал подушку к лицу лежащего и надавил изо всех сил.

Снизу послышался приглушенный крик, взметнулась рука, колотя и царапая, но оружия в этой руке не было, и Эстерхази понял: нападения не ожидали. Он надавил еще сильней, и крик утих. Жертва сопротивлялась молча, молотила руками, цеплялась за рубашку. Тело выгнулось с силой, удивительной в раненном столь недавно и тяжело. Большая исхудалая рука ухватилась за одеяло, потянула, словно человек принял его за одежду убийцы. Руки и ноги взметнулись, отшвырнув одеяло. Но Пендергаст стремительно ослабевал, и конец был близок.

Внезапно Эстерхази обратил внимание на старые узловатые руки жертвы, на тощие паучьи ноги, пергаментную кожу, варикозные вены. Но это тело настоящего старика, никто не может так замаскироваться! К тому же никаких бинтов, шрамов, ничего даже отдаленно похожего на месячной давности пулевое ранение.

Эстерхази лихорадочно соображал, пытаясь справиться с замешательством и яростью. Он был так уверен…

Он быстро поднял подушку, открыв перекошенное морщинистое лицо, высунутый язык, выпученные в ужасе глаза. Старик кашлянул раз, другой, судорожно втянул воздух.

Не помня себя от нахлынувшего страха, Эстерхази отшвырнул подушку и, шатаясь, сбежал по лестнице. В заднюю дверь ввалилась старая карга. По ее лицу струилась кровь.

— Дьявол! — заорала она, протягивая к Эстерхази костлявые пальцы.

Но он уже пробежал мимо, выскочил в переднюю дверь и понесся по обширным безлюдным болотам.

Глава 22

Ночной ветер, проникая в распахнутое окно, шевелил тюль занавесок в гостиной. Ощутив, как он коснулся ее лица, Джун Броди оторвалась от заявления в Совет медицинских сестер штата Миссисипи. Прислушалась: нет, кроме тихого шороха ветра, ничего. Посмотрела на часы: два пополуночи. Из спальни доносился басовитый монотонный говорок. Несомненно, Карлтон опять смотрел одно из тех военно-исторических шоу, которые просто обожал.

Джун отхлебнула из бутылки с кока-колой, стоявшей у локтя, в выемке на ручке кресла. Она всегда любила колу из стеклянных бутылок, которые напоминали детство и старые торговые автоматы, где приходилось самому открывать окошко и выуживать бутылку за горлышко. Джун искренне считала, что у колы из бутылки особый вкус. Но последние десять лет, живя среди трясины, она пила лишь из алюминиевых банок. Пришлось смириться. Чарльз Слейд не выносил того, как свет блестит на стекле, и на Испанском острове стекло, за малыми исключениями, не дозволялось. Даже шприцы были пластиковыми.

Джун поставила бутылку на место. Возвращение к нормальной жизни принесло немало приятного. Например, Карлтон может смотреть любимые программы по телевизору без наушников. Можно открыть жалюзи, впуская свет и свежий воздух. Можно украсить дом свежими цветами: розами, гардениями и любимыми каллами, не опасаясь, что запах вызовет у кого-нибудь приступ ярости. Джун любила одеваться элегантно, делать красивые прически, любила хорошие платья. Теперь появился шанс показать их многим. Конечно, пришлось вытерпеть немало кривотолков и косых взглядов, но люди уже привыкают понемногу. Полиция расследовала и закрыла дело. Надоедливый репортер из «Эзервилльской пчелы» больше не возвращался. Хотя его статью заметила хьюстонская газета и напечатала короткую заметку, дальше новость не распространилась. После смерти Слейда они выжидали достаточно, почти пять месяцев, чтобы удостовериться: никто не знает и не узнает, как они жили это время, что делали. Лишь затем вернулись, показались людям. Тайна жизни на болоте должна остаться тайной навсегда.

Джун Броди задумчиво и чуть печально покачала головой. Говори себе, не говори, а иногда, в особенности среди ночной тишины, тоска по Чарльзу Слейду делалась невыносимой. Конечно, за многие годы ухода за истерзанным человеком, чье тело и разум изувечила болезнь и кто реагировал почти на любой внешний раздражитель как на жгучий яд, ее чувство притупилось. Но ведь когда-то она любила так страстно. Конечно, это было неправильно, а по отношению к мужу попросту подло. Но прежний босс «Лонжитьюд» Чарльз Слейд когда-то был таким сильным, обаятельным, красивым — и по-своему таким добрым к ней… Она бы с радостью бросила работу — да что угодно бросила бы, — чтобы оставаться подле него весь день… а то и всю ночь.

В спальне стало тихо. Наверное, Карлтон выключил телевизор и предался другому любимому занятию: решению кроссвордов из лондонской «Таймс».

Джун вздохнула, посмотрела на кипу бумаг перед собой. Работы ради нужно управиться с бумагами. Лицензия на практику высококвалифицированной медсестры истекла еще в 2004 году, по закону штата Миссисипи требовалось…

Что такое? Она оторвалась от бумаг, глянула в сторону спальни.

Карлтон стоял в дверях, и на его лице было очень странное выражение.

— Карлтон? Что с тобой? Ты…

В этот момент из сумрака за спиной мужа шагнул к свету человек. У Джун перехватило дыхание. Высокий худощавый мужчина, одетый в дорогой элегантный плащ. Черная кожаная шляпа надвинута низко, почти закрывает глаза, глядящие с холодной отстраненностью. Руки в перчатках, в правой — пистолет, чей ствол утыкается Карлтону в основание черепа. На удивление длинный ствол… Джун не сразу поняла, что это глушитель.

— Садись! — приказал мужчина и пихнул Карлтона на диван рядом с Джун.

Несмотря на волнение и растерянность, на судорожное сердцебиение, она распознала в его голосе иностранные интонации. Европейский акцент, голландский или, скорее, немецкий.

Мужчина осмотрелся, закрыл окно и задернул шторы. Снял плащ, уложил на ближайший стул. Другой стул подвинул ближе к сидящей на диване чете, уселся и скрестил ноги. Небрежно опустил пистолет, поддернул брюки, встряхнул руками, чтобы манжеты рубашки показались из рукавов пиджака — словно был в вечернем фраке за тысячу долларов, а не в облачении квартирного вора. Наклонился, глядя на Джун. Под глазом мужчины виднелась тонкая, похожая на червя бородавка. У Джун промелькнула несуразная мысль: «И отчего он не сведет эту гадость?»