Холодная месть - Линкольн Чайлд

Линкольн Чайлд, Дуглас Престон

Холодная месть

Линкольн Чайлд посвящает эту книгу дочери Веронике

Дуглас Престон посвящает эту книгу Маргарите, Лоре и Оливеру Престон

Глава 1

Они поднялись на голый хребет, уходящий к вершине Бен-Дерг, и в сумраке уже не смогли разглядеть охотничий домик поместья Килхурн. Сквозь ночной туман лишь слабо пробивался тусклый желтый свет, сочащийся из окон. На гребне Джадсон Эстерхази и специальный агент Алоизий Пендергаст остановились, включили фонари и прислушались. Пять утра, на востоке небо уже сереет, скоро послышится рев оленей-самцов. Идет сезон гона.

Пендергаст и Эстерхази молчали. Ветер шелестел пожухшей травой, стонал над растрескавшимися от морозов камнями. Вокруг — ни единого движения.

— Слишком рано, — произнес наконец Эстерхази.

— Возможно, — пробормотал Пендергаст.

Оба стали терпеливо ждать, пока не наползет с востока предрассветная серость, высветит угрюмые силуэты Грампианских гор, мертвенно и жутко зальет окрестности. Очертания медленно проступали из сумрака. Далеко внизу открылся охотничий домик: немалых размеров особняк с башенками и бастионами из камня, мокрого от ночной сырости, окруженный мрачными темными елями, тяжеловесными, недвижными. Впереди вздымались гранитные утесы громады Бен-Дерг, теряясь в сером небе. По склону бежал ручей, срывался каскадом водопадов, устремляясь к черным водам Лох-Дуин тысячью футов ниже. Темная гладь озера едва различалась в зыбком свете. Справа, у подножия, начинались обширные болота, известные как Фоулмайр, «Грязные топи». Над ними расстилался туман. Его колышущиеся языки поднимались вверх, неся слабый запах тления и болотного газа, разбавленный приторным ароматом отцветающего вереска.

Не говоря ни слова, Пендергаст забросил винтовку на плечо и пошел через гребень, постепенно набирая высоту. Эстерхази двинулся следом. Лицо его скрывала тень длинного козырька охотничьей шапки. С высоты открылся вид на весь Фоулмайр, простирающийся до горизонта, на западе примыкающий к обширной и мрачной заболоченной низине Иниш.

Через несколько минут Пендергаст остановился и предостерегающе поднял руку.

— Что такое? — спросил Эстерхази.

Ответил ему не Пендергаст. Странный, чужеродный, пугающий звук донесся из укрытой меж гор тесной долины: рев благородного оленя во время гона. Рев усиливался и слабел, звук отражался от склонов, эхо дробилось и множилось, жуткое, заунывное, — словно катился над болотами и горами стон проклятой, заблудшей души, полный отчаяния и ярости. В это время года олени носятся по долинам и склонам, отыскивая соперников, дерутся жестоко, иногда и до смерти, за обладание гаремом самок.

В ответ заревели невдалеке, у берегов озера, неукротимо и мощно, затем, уже слабее, послышался рев третьего соперника. От рева и эха, казалось, дрожала земля.

Охотники слушали молча, подмечая направления и особенности рева.

Наконец Эстерхази заговорил еле слышно — слова уносил ветер:

— Тот, в долине, — настоящее чудовище.

Пендергаст не ответил.

— Думаю, нужно выследить именно его.

— Экземпляр из болот еще больше, — пробормотал Пендергаст.

Эстерхази ответил не сразу:

— Тебе ведь известны правила охотничьего домика насчет хождения по болотам?

Пендергаст пренебрежительно махнул холеной рукой:

— Я не из тех, кого волнуют чужие правила. А ты?

Эстерхази поморщился, но смолчал.

Оба выждали, пока серая муть на востоке не окрасилась внезапно алым и настоящий рассветный свет не окатил блеклый пейзаж нагорий. Болота теперь виделись отчетливо: черные «окна» стоячей воды, медленные протоки, торфяники, обманчиво ровные топкие лужайки, выступы крошащихся скал — унылая сырая пустошь. Пендергаст извлек из кармана складную подзорную трубу, раскрыл, тщательно осмотрел Фоулмайр. Затем протянул трубу Эстерхази:

— Он между первым и вторым пригорками, в полумиле от нас. Одиночка. Самок поблизости нет.

Эстерхази присмотрелся:

— Крона, похоже, с дюжиной отростков.

— Их тринадцать, — уточнил Пендергаст.

— Оленя в долине гораздо легче добыть. Проще подобраться незаметно. Мне кажется, на болотах нет ни малейшего шанса. Даже если не принимать во внимание, э-э, некоторый риск блуждания по болотам, олень нас за милю увидит.

— Мы подойдем так, чтобы второй пригорок заслонил нас. Ветер благоприятный — олень нас не учует.

— Пусть так, но топь опасна.

Пендергаст повернулся, взглянул прямо в длинное породистое лицо:

— Джадсон, ты, кажется, боишься?

Тот, захваченный врасплох, выдавил фальшивый смешок:

— Разумеется нет. Но я здраво оцениваю наши шансы на успех. Зачем тратить силы и время на бесплодную погоню в болотах, когда почти такой же отличный олень поджидает нас в долине?

Вместо ответа Пендергаст выудил из кармана монету в один фунт:

— Давай кинем монетку.

— Орел, — неохотно отозвался Эстерхази.

Пендергаст подбросил монету, поймал, прижал к рукаву. Убрал ладонь и сообщил:

— Решка. Первый выстрел — мой.

Он первым направился вниз по склону. Тропы не было, охотники шли по заросшим лишайником, искрошенным скалам, по чахлой траве, где прятались крохотные горные цветы. Ночь отступала, над болотами сгустился и заклубился туман, скапливаясь в низинах, протягивая языки к пригоркам и скалам. Охотники тихо, крадучись подобрались к оконечности болот. Когда спустились в небольшую крутосклонную лощину у подножия, Пендергаст жестом приказал остановиться. Благородные олени отличаются необыкновенным чутьем, и следовало соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не быть замеченными.

Пендергаст осторожно выглянул за край лощины.

Олень был в тысяче ярдов от охотников и медленно уходил в болота. Словно заметив опасность, он повел головой, принюхался и испустил оглушительный рев. Эхо заметалось в скалах. Зверь встряхнулся и снова принялся обнюхивать почву и щипать редкую траву.

— Господи боже, какой монстр! — прошептал Эстерхази.

— Следует поторопиться, — тихо заметил Пендергаст, — он уходит.

Оба выбрались из лощины и заспешили к оленю, стараясь не попасть в его поле зрения, затем двинулись к пригорку, заслонявшему их от животного. За долгое лето окраины болот подсохли, охотники двигались скоро и бесшумно, шагая с кочки на кочку. К выступу подошли с подветренной стороны. Олень заревел снова — верный признак, что еще не учуял и не заметил людей. Пендергаст вздрогнул: вблизи рев болезненно напомнил львиный. Жестом велев Эстерхази выждать, подобрался к вершине пригорка и осторожно выглянул между лежащими там камнями, пытаясь рассмотреть добычу.

Зверь отошел, оставаясь все так же в тысяче ярдов. Он тревожно поднял голову, принюхиваясь. Встряхнул гривой и снова заревел. Тринадцать отростков. Как минимум пятьсот дюймов общей длины. Странно: гон кончается, а такой красавец не собрал гарем себе под стать. Наверное, некоторые просто рождены оставаться холостяками.

Для точного выстрела далеко. А полагаться на удачу, случайное ранение столь мощного, великолепного животного неразумно. Его следует бить наверняка.

Пендергаст сполз вниз к Эстерхази:

— По-прежнему тысяча ярдов. Далеко.

— Именно этого я и опасался.

— Он чертовски уверен в себе, — заметил Пендергаст. — Никто не охотится в Фоулмайре, вот он и расслабился и за окрестностями почти не следит. Ветер встречный, зверь уходит. Думаю, можно рискнуть, пойти за ним в открытую.

Эстерхази покачал головой:

— Впереди болото, и наверняка не подсохшее.

Пендергаст указал на участок песчаной почвы, где остался олений след:

— Мы пойдем за ним. Он-то уж точно знает надежную дорогу сквозь болота.

— Хорошо, — согласился Эстерхази. — Я за тобой.

Оба взяли ружья на изготовку, осторожно выбрались из-за скалы и двинулись за животным. Олень и в самом деле не обращал особого внимания на окрестности, принюхивался к доносящимся с севера запахам. Происходящее за спиной его, похоже, не интересовало. А фырканье и рев заглушали поступь охотников.

Шли они с чрезвычайной осторожностью. Замирали, как только олень приостанавливался либо сворачивал. Дистанция постепенно сокращалась. Зверь уходил все дальше в топи, очевидно стремясь к источнику уловленного запаха. Охотники двигались пригнувшись, без единого слова. Маскировочные костюмы, приспособленные для шотландских нагорий и болот, идеально скрывали их фигуры. След вел по незаметным участкам твердой почвы, пробирался между вязкими мочажинами, по дрожащим коврам трав над топью, выводил на кочкарник.