Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века - Геогрий Чернявский

В качестве члена Петроградского комитета он принимал участие в работе Петроградского совета и его Исполнительного комитета, причем с решающим голосом, что свидетельствовало об определенной путанице в понимании статуса официальных членов этого органа и лиц, которые привлекались к его работе (5 апреля Николаевский был выдвинут в Исполком временно, взамен выехавшего из Петрограда Н.В. Рамишвили[137]).

Борис Иванович продолжал живо участвовать в непрекращавшихся острых дебатах послефевральских месяцев по вопросу об участии во Временном правительстве и о взаимоотношениях между обеими ветвями власти – правительством и Советами. Большинство меньшевиков в марте-апреле занимало в этом вопросе осторожную позицию, полагая, что вступать в правительство либо не следует вообще, либо следует, но на определенных жестких условиях. В отличие от большинства Николаевский (а вместе с ним Д.Ю. Далин и некоторые другие) полагал, что социалисты должны участвовать в коалиционном кабинете, оказывая в нем давление на буржуазию, принуждая ее принимать меры, затрагивающие ее собственнические интересы и даже выходящие за рамки буржуазной революции[138].

Николаевский неизменно участвовал во всех съездах, совещаниях, массовых собраниях, митингах, демонстрациях, организуемых руководством его партии. Он всячески содействовал возрождению меньшевистских организаций в новых условиях легальности. Как всегда бывает в таких случаях, возникал, по его оценке, подтвержденной другими наблюдателями, весьма неоднородный конгломерат лиц, ставивших подчас довольно далеко расходившиеся общественные и личные цели и конкретные задачи.

Позже он рассказывал об Общероссийской конференции меньшевиков, состоявшейся 7–12 мая:

«Кого только здесь не было! И старые члены партии, когда-то игравшие в ней заметную роль, но уже давно отошедшие от всякой работы и числившиеся, так сказать, в партийном резерве; и долголетние обитатели тюрем и ссылок; и молодежь, впервые революцией разбуженная к политической активности; рабочие и интеллигенты, студенты и солдаты… Было немало и карьеристов, смотревших на партию как на трамплин для продвижения вверх по социальной лестнице».

Николаевский отлично понимал все трудности, которые были связаны с таким составом партийного представительства – ведь оно достоверно отражало состояние дел на местах. «Освоить» всю эту пеструю массу, – вспоминал он, – было очень трудно и крепкой партии, – хорошо слаженной в отношении организационном, и хорошо спевшейся в отношении идеологическом. А у меньшевиков в 1917 г. не было ни того ни другого»[139].

Участвуя в майской конференции в качестве «рабочей лошадки», ибо в руководство партии он тогда не входил, Николаевский вел ее протоколы, сохранившие для истории все нюансы этого представительного собрания[140]. Действительно, склонность скорее к кабинетной, нежели к массовой организационной работе предопределила в эти месяцы то, что Николаевский оказался вне руководящих органов партии. На майской конференции он не был избран в состав организационного комитета, ставшего на недолгое время высшим исполнительным органом меньшевиков, хотя в следующие месяцы исправно выполнял его задания. Например, в протоколе заседания бюро оргкомитета от 10 июня мы читаем: «Организовать кампанию за посылку рабочими делегаций в союзные и нейтральные страны (устраивать демонстративные проводы, составлять наказы и пр.). Подробный план поручено представить т. Николаевскому»[141].

Между тем недовольство поведением своей фракции, которая теперь преобразовалась в самостоятельную партию, и в частности политическим курсом Мартова, ставшего одним из ее признанных лидеров, Николаевский выражал все более и более определенно. В то время как большевики использовали любую возможность для пропаганды своих демагогических лозунгов мира, хлеба, земли, работы и даже немедленного созыва Учредительного собрания, на деле агитируя за передачу власти большевикам, меньшевистские лидеры предпочитали более спокойные и конструктивные дебаты в Советах, во ВЦИКе, на Демократическом совещании и в земских учреждениях. Более того, в самих меньшевистских рядах происходило все большее размежевание между интернационалистами и оборонцами. В середине июля возникла угроза открытого раскола. Николаевский относился к тем партийцам, которые считали раскол катастрофой и для партии, и для российского рабочего движения, и для перспектив революции в целом. 18 июля группа интернационалистов, включая Николаевского, собралась на частное совещание и утвердила открытое анонимное письмо[142], объявившее всякую агитацию за раскол «преступной и безответственной». Через несколько дней подписанты обнародовали свои фамилии. Среди них, кроме Николаевского, были известная меньшевичка E.Л. Бройдо, Д.Ю. Далин и еще восемь человек[143]. Судя по стилю и аргументации документа, он был написан либо Николаевским, либо Николаевским и Далиным. Авторы утверждали, что между главными течениями партии по вопросам оценки текущего момента «нет таких крупных разногласий, которые хоть в какой-нибудь степени могли оправдать партийный раскол», что организация может найти решения, приемлемые для подавляющего большинства ее членов, что на предстоящую общегородскую партконференцию следовало избирать только тех делегатов, которые «всецело будут стоять на точке зрения единства организации».

Николаевский стал делегатом состоявшегося 19–26 августа Объединительного съезда меньшевиков, провозгласившего образование Российской социал-демократической рабочей партии (объединенной) – РСДРП(о). Формально, таким образом, его настояния, совпавшие с мнением большинства участников этого съезда, возобладали. Однако течения в партии меньшевиков сохранились, а острые дискуссии, явно препятствуя конструктивной работе и ослаблявшие влияние меньшевиков, продолжались. Говорить о подлинном единстве не приходилось.

На съезде были представлены шесть течений: независимые интернационалисты, интернационалистская группа Мартова, интернационалисты-объединенцы, революционные оборонцы, провинциальные «государственники» и, наконец, стоявший на крайне правом фланге А.Н. Потресов. К какой из этих групп принадлежал Николаевский? Имея в виду нечеткие границы групп, Борис Иванович, скорее всего, был близок к интернационалистам-объединенцам. Но на съезде Николаевский явно не был активен. Судя по протоколам (они не полны), он ни разу не выступал и не был избран в ЦК. Вообще, в протоколах его фамилия не упоминается. Более того, позже он рассказывал, что убедился в бесплодности съезда и после нескольких заседаний перестал на него ходить.

После съезда он выполнял отдельные задания ЦК и его бюро. 28 августа ему, например, было поручено разработать по материалам съезда «анкету по организационным вопросам»[144]. В начале октября бюро утвердило подготовленную им по поручению партии смету для оплаты части печатаемого материала в «Партийных известиях»[145]. Из документов следует, что Николаевский стал руководителем этого официоза меньшевиков. Так, в протоколе заседания бюро от 19 октября можно прочитать: «Решено поручить т. Бабину быть помощником Б.И. Николаевского по работе в «Партийных известиях» с сохранением им прежних обязанностей»[146].

В это время Николаевский полагал, что меньшевикам необходимо установить широкое и разностороннее сотрудничество с эсерами, что только в этом случае они удержатся у власти и смогут сохранить в стране демократический порядок. «Это была моя старая крестьянскофильская такая линия», – рассказывал он[147]. Правда, накануне возник серьезнейший политичесий кризис, связанный с тем, что главнокомандующий генерал Л.Г. Корнилов двинул войска на Петроград с целью установления в стране «твердой государственной власти». Министр-председатель А.Ф. Керенский, по существу, повел себя как провокатор. Изначально поддержав Корнилова и вступив с ним в переговоры, он затем объявил генерала предателем и призвал к отпору корниловщине.

В стремлении спасти революцию на некоторое время объединились все меньшевистские фракции. Николаевский по поручению руководства своей партии даже участвовал в агитации среди корниловских войск. Он отправился в расположение Уссурийской дивизии, участвовал в нескольких митингах. Однажды к нему подскочил какой-то офицер с обнаженной шашкой. Жизнь оратора повисла на волоске. Но офицера оттянули солдаты, и митинг продолжался[148].

Видимо, агитация какую-то роль сыграла. Но как рассказывали в то время, более остроумным средством защиты Петрограда от кавказской Дикой дивизии корпуса генерала А.М. Крымова стал состав цистерн, наполненных чистым этиловым спиртом. Дивизия стала небоеспособной почти моментально. Крымов, видя разложение Дикой дивизии, застрелился. Поход на Петроград был сорван.