Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века - Геогрий Чернявский

Видимо, в апреле – мае 1912 г. Николаевский совершил объезд всего Северного Кавказа в связи с подготовкой объединительной конференции социал-демократических организаций, затеянной по инициативе Троцкого и состоявшейся в августе того же года в Вене. Однако «ничего организованного в социал-демократическом движении» он в этом регионе не нашел[103]. На начало июня того же года была назначена Закавказская областная конференция РСДРП. Николаевский готовился к отъезду в Тифлис на конференцию, где ему предстояло выступить с докладом о положении в бакинской организации. Он писал тезисы своего доклада, когда в комнату, где он проживал, ворвалась полиция. Пока открывали дверь, Борис успел сжечь написанное. Комната была заполнена едким дымом, и этот факт тотчас занесли в протокол. Уже после 1917 г. Николаевский, работая в архивах, установил, что он был выдан агентом охранного отделения, тайно проникшим в «Центр» незадолго до приезда Николаевского в Баку. Фамилия этого агента так и не была установлена.

Впрочем, единственное обвинение, которое оказались в состоянии предъявить Николаевскому охранники, состояло в том, что он жил по чужому паспорту (в документе были какие-то дефекты, установленные следствием). Жандармский ротмистр дал «добрый совет»: «Если в вашем прошлом нет крупного дела, назовите ваше настоящее имя. Нам нет охоты возиться с вами». Борис так и поступил. Тогда выяснилось, что он бежал из ссылки, куда его возвратили без дополнительного наказания. Время было либеральное.

Еще одна встреча со Сталиным произошла у Николаевского в пересыльной тюрьме в Вологде – мощном серо-белом здании, известном политическим заключенным всей России. Они почти обязательно попадали туда в ожидании этапа. Встретились Сталин и Николаевский, когда оба ожидали отправки в места ссылки – Сталин в Восточную Сибирь, Николаевский – снова в Архангельский край. «Когда меня ввели в полутемную камеру временной Вологодской пересыльной тюрьмы, – вспоминал Николаевский, – с полу поднялась растрепанная фигура и с мрачной иронией провозгласила: «Ну как, можем мы теперь продолжить наши споры?» В тон ему я ответил: «Охотно, но в тюрьмах я веду споры только по вопросам практического тюрьмоведения». Он рассмеялся: «Это тоже большая тема». О партийной политике мы не говорили, только перебирали общих знакомых».

Николаевскому запомнилось, что по просьбе Сталина он подарил ему эмалированный чайник, имея в виду, что сам он должен был отправиться в группе ссыльных (в группе у кого-то чайник точно будет), к тому же не на очень дальнее расстояние. Сталин же высылался в одиночестве[104]. Автор предисловия к одной из книг Николаевского позже остроумно заметил по поводу этого подарка: «Б.И. Николаевский никогда не жалел «кипятка» для Иосифа Виссарионовича, который, вероятно, очень обжигался, когда читал критические статьи Б.И. Николаевского в «Социалистическом вестнике» о тоталитарном режиме Сталина»[105].

Мы столь подробно остановились на встречах Николаевского со Сталиным не только потому, что его собеседнику предстояло стать могущественным советским диктатором. Л. Кристоф, многократно встречавшийся с Николаевским в последние годы его жизни, пишет в своем очерке, что «косвенно пути Бориса Ивановича пересеклись с путями Сталина более значительно, чем непосредственно показывают эти встречи с глазу на глаз. Тень сталинских операций оказала глубокое влияние не только на его девятимесячное пребывание в Баку, но и на все его отношение к большевизму и позже к Советскому Союзу. Надо подчеркнуть, что его отношение к большевикам не выкристаллизовалось моментально или даже за те месяцы 1906–1907 годов, когда он перешел к меньшевикам. Напротив, это был медленный процесс… В России мысль о полном расколе партийной организации встречала значительно более долгое сопротивление, даже в тех центрах, где доминировали идеи Ленина»[106].

Николаевский действительно стремился к восстановлению партийного единства, хотя, перейдя в меньшевистскую группу, не менял более своих умеренных убеждений и в принципиальных вопросах не шел на компромиссы с большевиками.

Отбыв ссылку, Николаевский в сентябре 1913 г. посетил мать и других родных в Уфе, побывал в Самаре, где, в частности, принял участие в нелегальном собрании социал-демократической группы Трубочного завода, на котором убеждал собравшихся в преимуществах меньшевистской тактики, пропагандировавшейся в то время петербургской «Новой рабочей газетой»[107]. Затем он возвратился в Петербург и продолжил работу в качестве «сведущего лица» (так называли образованных помощников думских социал-демократических депутатов, которые писали тексты выступлений, запросов и просто давали компетентные советы касательно политического поведения). Одновременно Николаевский сотрудничал в разнообразных периодических изданиях, главным образом меньшевистского характера, прежде всего в газете «Луч», причем стал секретарем редакции этой газеты.

В 1913–1914 гг. Николаевский принял активное участие в кампании торгово-промышленных служащих Петербурга, для которых социал-демократы разработали программу создания комиссии по выработке правил о рабочем времени на основании существовавшего законодательства. По этому вопросу он опубликовал несколько статей в меньшевистской прессе под псевдонимом Иванов[108]. Огромная публицистическая деятельность Николаевского до 1917 г. в целом не отражена ни в библиографическом указателе, составленном А.М. Бургиной (она только смогла перечислись свыше 30 газет и журналов, в которых он печатался[109]), ни в других аналогичных изданиях[110]. Можно предполагать, что публикации Николаевского тех лет исчислялись сотнями.

Николаевского собирались направить на очередной конгресс II Интернационала, который намечался в 1914 г., но не состоялся из-за начала мировой войны. В связи с предполагавшимся конгрессом в мае – июне того года он совершил агитационную поездку в Поволжье и на Урал, побывал в Нижнем Новгороде, Самаре, Саратове, Уфе, становясь, таким образом, все более известным социалистическим деятелем. В Петербурге в это время он жил в квартире Ф.И. Дана, где ему отвели отдельную комнату[111].

Война и новая ссылка

В начале Первой мировой войны Николаевский вновь был арестован и сослан, на этот раз гораздо дальше – в Енисейскую губернию. Этапное путешествие было долгим, продолжалось около пяти месяцев. Этап побывал в пересыльных тюрьмах Екатеринбурга, Омска, Красноярска. Из Красноярска путь продолжался частично пешком, частично на подводах, несмотря на суровые морозы в 30–35 градусов. Но Борис был еще молод, здоров и силен. Он ощущал происходившее как новое жизненное приключение, важный опыт, который следовало воспринимать как должный результат его деятельности. На много лет сохранились впечатления от суровой природы Восточной Сибири: «Я помню, как ехали Ангарой; высокая, высокая скала, скалистый берег, и весь берег этот – скала, и падал ручей, и он замерз, и всеми цветами радуги отливался на солнце. Красиво было, дико! И там наверху было какое-то дерево, кедрач, кажется, и сидел на нем косач[112] с таким хвостом!»[113]

Многие из его товарищей по этому нелегкому путешествию отморозили руки или ноги. Борис Иванович существенно не пострадал. Вначале он получил назначение в село Климено, где, верный своим интересам, почти тотчас же занялся доступными изысканиями. Он обнаружил стоянку каменного века, начал ее раскопки, отыскал костяной нож и обсидиановый топор[114]. И то и другое он в ссылке использовал по практическому назначению (топор служил у него пресс-папье). Но после возвращения из ссылки, вновь побывав в Самаре, Николаевский передал эти экспонаты в местный исторический музей.

С удовольствием поглощая домашние лепешки, которые получал от матери, Николаевский и здесь продолжал обрабатывать свои этнографические исследования Русского Севера и посылать их в Архангельск. Все эти его статьи и очерки были вскоре изданы Обществом изучения Севера в трех объемистых книгах, являвшихся первыми значительными (по крайней мере, по объему) публикациями будущего плодовитого ученого.

Иногда удавалось на телеге или санях, получив разрешение местного начальства, выезжать в другие поселения ссыльных, где Николаевский встречался с находившимися сравнительно неподалеку от него также сосланными меньшевиками, в числе которых были Ф.И. Дан, грузинский меньшевистский лидер И.Г. Церетели, совершавший переход от большевизма к меньшевизму B.C. Войтинский, историк H.A. Рожков, остававшийся еще большевиком, но постепенно под влиянием и местной обстановки, и идейного воздействия товарищей по ссылке освобождавшийся от «ленинских чар», и другие образованные и преданные своим идеям люди. Вся эта группа образовала кружок так называемых иркутских циммервальдовцев. Когда взаимные визиты не получались, участники этой группы общались при помощи подробных деловых писем.