Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века - Геогрий Чернявский

Весной 1908 г. этап, в который был включен Николаевский, прибыл в Архангельск, откуда осужденного отправили в поселок Пинега, являвшийся своего рода центром политической ссылки. Пинега был уездным городком Архангельской губернии, находился на берегу одноименного притока Северной Двины. В разное время здесь побывали социал-демократы Алексей Иванович Рыков, Климент Ефремович Ворошилов и даже будущий писатель Александр Грин. Здесь Борис познакомился с известным польским социал-демократом Адольфом Ежи Варшавским (известным под псевдонимом Варский) – одним из руководителей Социал-демократии Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ) – левой партии, входившей в РСДРП на правах автономной организации и одно время сотрудничавшей с большевиками. Варский был даже членом ЦК РСДРП и на одном из собраний в Пинеге выступил с докладом о положении в Польше. Кроме Барского из известных революционеров Николаевский в ссылке познакомился с умеренным большевиком Константином Константиновичем Юреневым (настоящая фамилия Кротовский), который вскоре отошел от большевизма, но после Октябрьского переворота 1917 г. вновь к нему присоединился и стал советским дипломатом. Оба новых знакомых Николаевского – Варский и Юренев – были расстреляны Сталиным во время чисток.

В Пинеге жизнь не била ключом, но все же была библиотека, а ссыльные ухитрялись получать с оказиями литературу, включая нелегальную, газеты и журналы, в том числе даже зарубежные. Вся эта литература, правда, приходила с большим опозданием, что крайне тяготило Николаевского и его товарищей, нервно переживавших свою оторванность от жизни в центральной части России. Видимо, из-за этого вынужденного безделья Борис стал изучать местные экономические обзоры, статистические материалы, прессу, наблюдать трудовую жизнь и быт рабочего и сельского населения, накапливая данные для будущих публикаций этнографического характера.

О полутора годах своей ссылки Борис Николаевский сохранил совсем неплохие воспоминания. Он получал из казны 13 рублей 50 копеек в месяц на пропитание и жилье, и этих денег ему хватало, чтобы вести скромное, но вполне сносное существование, не прибегая к дополнительным заработкам. Он жил в деревенской хате, изучал быт и нравы крестьян Севера, упивался скупой, открывавшейся только тем, кто умел ею наслаждаться, северной природой. С разрешения местных властей вместе с двумя другими молодыми людьми, которые, как и он, не обладали необходимыми элементарными геологическими познаниями, Борис весной 1909 г. предпринял экспедицию на Крайний Север, в район Воркуты, для обследования угольных залежей и природных условий. Борис в экспедиции числился ботаником, хотя почти никаких познаний в этой области у него не имелось. Все трое участников экспедиции были молодыми, выносливыми и смелыми людьми, которым во время путешествия часто приходилось преодолевать немалые трудности. Питались, как правило, тем, что удавалось поймать или собрать. Сталкивались с медведями, гонялись за оленями, гусей ловили прямо руками.

Экспедиция подтвердила, что немалые угольные слои здесь действительно есть. Запасы угля в этом районе еще не были сколько-нибудь детально изучены. Только через два с лишним десятка лет началась их интенсивная разработка с использованием в основном рабской рабочей силы заключенных ГУЛАГа, а сама Воркута стала столицей рабского труда в советском Заполярье.

Из своей экспедиции Николаевский с товарищами привез большую геологическую коллекцию, которая позже была передана в музей геологии Императорской академии наук. В числе экспонатов были также черепа оленей, которые экспедиция обнаружила в одной из пещер, где местные древние жители приносили их в ритуальную жертву. Николаевский вел подробный дневник экспедиции, который позже, к сожалению, пропал.

По истечении срока ссылки в феврале 1910 г. Николаевский получил предписание отправиться к матери в Уфу, где он подлежал воинскому призыву. Наблюдение за ним было теперь усиленным, и Борис вынужден был подчиниться. В Уфе во время воинского медицинского освидетельствования рослого Николаевского сначала признали абсолютно здоровым и годным к несению службы в императорской гвардии. Но, узнав, что он политически неблагонадежен, тут же обнаружили у него какие-то шумы в сердце и объявили непригодным для воинской службы вообще.

Николаевский позже вспоминал, что уфимские врачи, проводившие освидетельствование, были старые его знакомые, сочувствовавшие социал-демократам. Они и рискнули помочь Николаевскому освободиться от армии под вымышленным предлогом. Возможно также, что и сами уфимские чиновники опасались отправлять революционера в армию. Было ясно, что и в армии Николаевский станет заниматься революционной агитацией, причем неприятности из-за этого возникнут не только у Николаевского, но и у самих уфимских чиновников, в армию его пославших.

Так или иначе, Николаевский от воинской службы был освобожден. В Уфе он попытался установить связь с местными социал-демократами. В числе его новых знакомых оказался поселившийся в Уфе молодой социалист Николай Николаевич Баранский, который был исключен из Томского университета и после нескольких арестов отошел от революционной деятельности. Теперь он, по его словам, «натаскивал идиотов», давая частные уроки, чтобы накопить денег и поступить в университет. В 1914 г. Баранский действительно поступил в Московский коммерческий институт, специализировался в области экономической географии, стал известным ученым, советским академиком, Героем Социалистического Труда (умер в 1963 г.).

Летом 1910 г. Николаевский был задержан полицией по обвинению в связи с террористами, однако через полтора месяца освобожден за недостаточностью улик. Он отправился в Самару в надежде возобновить журналистскую работу, используя старые связи, но здесь опять был арестован. Самарские жандармы оказались более дотошными. Им удалось собрать доказательства, свидетельствовавшие, что молодой человек не отказался от подрывных целей. Николаевский был предан суду и получил новую ссылку, теперь уже на три года. Его сослали в уездный городок Кемь знакомой ему Архангельской губернии.

В новой ссылке Борис начал интенсивную обработку собранного ранее и продолжавшего обновляться богатого этнографического материала, который посылал в «Известия Архангельского общества изучения Русского Севера», где регулярно печатался[90]. Совершенно случайно он обнаружил у кого-то из местных жителей отчеты за несколько лет «Кемского пароходного училища» (в действительности в этом уездном городке были лишь шкиперские курсы), которые дали возможность воспроизвести интересные подробности из истории флота на Русском Севере. Верный выработанной уже привычке использовать любую возможность довести до читателей ценный первичный материал в журнале «Русское судоходство» (издавался Императорским обществом для содействия развитию русского торгового пароходства), он опубликовал статью «Парусный флот Архангельской губернии».

Борис не тяготился исследовательской работой, которую вел, но стремился еще и к активному участию в политике. Деревенское спокойствие глубоко провинциальной Кеми начинало его все более утомлять. Молодой человек решил бежать. Бегство политических ссыльных особенным подвигом не считалось и действительно не было таковым. Местные жандармские чиновники были ленивы и туповаты. Обмануть их не составляло особого труда. Успешно бежать и меньшевикам, и большевикам удавалось даже из глухих уголков Восточной Сибири. В своих исторических трудах Николаевский позже будет употреблять термин «вызвать из ссылки»: когда эмигрантское руководство предлагало бежать тому или иному нужному в эмиграции социал-демократу.

Так весной 1911 г., менее чем через год после водворения в северный городок на берегу Белого моря, Борис Николаевский его нелегально покинул на маленьком пароходе под видом местного рыбака. Он добрался до Архангельска, оттуда поездом приехал на Украину, затем перебрался в Москву и, наконец, в Петербург. В столице, где о Николаевском помнили и по его организационной деятельности, когда он был районным социал-демократическим секретарем, и по нескольким печатным выступлениям, его сразу же привлекли к работе меньшевистской организации.

В кругах меньшевиков в тот период существовали разные течения. Были сторонники сохранения строго дисциплинированной подпольной организации с минимальным выходом в массы (эта группа меньшевиков, получившая название «партийцы», шла за находившимся в эмиграции Г.В. Плехановым и сотрудничала с большевиками). Были и те, кто призывал полностью выйти из подполья и влиться в легальное оппозиционное движение, составив его крайне левый фланг. Николаевский придерживался мнения, что нелегальные организации следует сохранить, создавать новые и при этом активно организовывать легальные профсоюзы, страховые общества, гуманитарные и благотворительные общества типа обществ трезвости, кооперативных объединений и т. п.[91]