Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века - Геогрий Чернявский

Среди марксистских трудов особое внимание Николаевского привлекли книги лидера германских социал-демократов Карла Каутского, особенно его «Аграрный вопрос», вышедший на русском языке в 1900 г. (Борису особенно интересно было сопоставлять доводы Каутского и Чернова в отношении места крестьянства в историческом развитии). С большим вниманием была прочитана и работа российского «легального марксиста» П.Б. Струве «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России», а также журналы «Новое слово» и «Начало», которые Струве издавал в конце 1890-х годов вместе с М.И. Туган-Барановским. Определенный интерес вызвала и книга Ленина «Развитие капитализма в России». Плеханов же, наоборот, производил теперь на Николаевского меньшее, чем прежде, впечатление. Бориса раздражала чрезмерная антинародническая заостренность его работ, полемический и высокомерный тон его произведений.

Через две недели после ареста Николаевского вызвали на первый допрос. Вспомнив наставления, которые он получал от более опытных узников и прочитанную брошюру о поведении на следствии, Борис заявил, что от показаний отказывается. Следователь распорядился отправить заключенного назад в камеру и лишить его папирос. «Спасибо, но я не курю!» – неосторожно заявил юноша, и в ответ был лишен книг и передач. Николаевский ответил голодовкой. Ограничения были сняты. Узнав об этом, мать и сестра прислали ему «огромную передачу» снеди и целую охапку книг.

Затем Борис просто отказался ходить на допросы[62], но через некоторое время, видимо по совету бывалых заключенных, свою тактику изменил. Он стал давать показания, но отвечал очень осторожно, представляясь наивным и недалеким, заблудившимся в трех соснах недорослем. После почти семимесячного заключения, большую часть которого он провел в одиночной камере, в середине августа 1904 г. Борис был освобожден благодаря настойчивым хлопотам матери, буквально обивавшей пороги чиновничьих кабинетов. В конце концов многодетной вдове священника удалось убедить власти в том, что ее сын, несовершеннолетний гимназист, просто заблуждался и в серьезную антиправительственную деятельность вовлечен не был. Немалую роль сыграло именно то, что Николаевский сумел создать видимость сотрудничества со следствием, хотя и рассказывал вещи самые невинные, уже известные следователям, никак не вредя при этом другим арестованным.

Николаевскому повезло. Он был освобожден за день до убийства эсером-боевиком Егором Сазоновым (Созоновым) министра внутренних дел Российской империи В.К. Плеве. Если б убийство произошло парой дней раньше, Николаевский вряд ли вышел бы на свободу. Правда, Борис не был оправдан, его выпустили на поруки до окончания дела. Однако обвиняли его теперь только в хранении, а не в распространении нелегальной подрывной литературы. Вскоре начавшаяся в России первая революция масштабами антиправительственных выступлений заставила забыть о такой мелочи, как обнаружение запрещенных книг и листовок у гимназиста.

После выхода из тюрьмы Николаевский тут же отправился на социал-демократическую сходку[63], и это свидетельствовало о том, что в заключении он сумел сохранить связи с революционным подпольем. К шестнадцати годам Борис стал высоким, плотным и физически сильным юношей (его рост был 1 метр 83 сантиметра, причем, по собственным воспоминаниям, он был ниже своих братьев). Гимназию Борис так и не окончил, ибо после первого ареста был из нее исключен. Разумеется, он мог бы попробовать восстановиться или же сдать выпускные экзамены экстерном и затем продолжить обучение в университете. Власти смотрели на социалистические выходки гимназической молодежи снисходительно, полагая, что с возрастом она образумится. (Вспомним хотя бы опыт юного Владимира Ульянова, будущего Ленина, который в два приема сдал экстерном экзамены на юридическом факультете Петербургского университета.) Но Николаевский не предпринял попыток окончить гимназию и поступить в университет, хотя тяга к гуманитарным наукам осталась важным побудительным мотивом его деятельности. Он избрал профессию журналиста-репортера.

Обладая аналитическим умом, талантом писать, трудолюбием и усидчивостью, Николаевский был по заслугам оценен сперва провинциальными, а затем и столичными печатными органами, которые охотно давали ему сначала несложные репортерские поручения, а позже стали заказывать аналитические статьи. Начав с «Самарского курьера», Борис в последующие годы перекочевал в петербургские газеты, сотрудничая главным образом с печатными органами, в той или иной степени связанными с социал-демократическими кругами.

Борис вышел на волю уже созревшим для решения о своем политическом и профессиональном будущем. Когда по выходе из тюрьмы к нему обратились эсеры с предложением вступить в их партию, он ответил, что уже сделал выбор не в их пользу. Решением присоединиться к большевикам Борис, до ареста еще колебавшийся, во многом был обязан происшедшему летом 1904 г. знакомству с Алексеем Федоровичем Огореловым, который был старше его шестью годами и твердо разделял большевистские установки о необходимости построения строго дисциплинированной подпольной революционной марксистской партии.

Неизвестно, удалось ли Огорелову и другим уральским большевикам познакомиться с брошюрой Ленина «Шаг вперед, два шага назад», в которой развивались эти идеи, и с их критикой, например с жестким анализом Л.Д. Троцкого в брошюре «Наши политические задачи (Тактические и организационные вопросы)», опубликованной в Женеве в 1904 г. и тайно распространявшейся, наряду с ленинской брошюрой, в России (Троцкий доказывал, что ленинский план ведет к внутрипартийному авторитаризму). Местные большевики были практиками. Для провинциальных деятелей в то время подобная критика могла казаться чисто умозрительной. Они тяготели к действиям, что им и обещали сторонники Ленина. Более того, обсуждая раскол социал-демократов на II съезде, Николаевский, Огорелов и их единомышленники возмущались меньшевиками, не подчинившимися большинству и нарушившими партийную дисциплину. Все эти суждения высказывались однозначно, без учета аргументов меньшевиков и без знакомства с ними[64].

В то же время тяга к журналистской деятельности явилась стимулом к возвращению в Самару, где Николаевский надеялся получить постоянную журналистскую работу, ибо этот провинциальный центр был известен своими передовыми газетами, которые Николаевскому были хорошо памятны со старых времен. Переехав в сентябре того же 1904 г. (из-за отсутствия средств он ехал тайком в багажном вагоне), Борис вместе с несколькими молодыми людьми примерно его возраста образовал своего рода «коммуну». Таких «коммун» в городе было несколько. «Многие из этих юношей, – вспоминал Николаевский, – были крестьянского, рабочего или мелкобуржуазного происхождения; ранее они посещали либо технические, либо сельскохозяйственные школы, расположенные на окраине города. Отчаявшиеся, но веселые и беззаботные; безбожные, грубоватые, подчас нарушавшие законы, но в основе своей идеалистически настроенные; до предела серьезные в своих полусерьезных авантюрах, это были подлинные повстанцы, которым необходимы были только руководство и дисциплина, чтобы они стали преданными профессиональными революционерами и, если это бы понадобилось, бесстрашными членами боевых дружин»[65].

Сам Борис был явно несколько сдержаннее, нежели его товарищи. Подчас он тянулся за ними, в других случаях, наоборот, пытался несколько умерить их непокорно-хулиганский пыл. Правда, активность эта выглядела подчас несколько анекдотично. Однажды полуголодные «коммунары» решили стянуть у соседа, с которым, кстати, были в неплохих отношениях, одну из куриц, вольно расхаживающих за забором. Кто-то перелез через забор, схватил птицу. Николаевский смог так красочно и с таким юморком описать это происшествие, что местная газета с удовольствием приняла к публикации историю, напечатав ее под псевдонимом и заплатив автору небольшой гонорар. Через день к «коммунарам» прибежал владелец уже съеденной курицы. Он даже не заподозрил своих соседей в воровстве и был в восторге от оперативности газеты, ибо, только прочитав репортаж, обнаружил, что у него одной курицей стало меньше.

Но «куриный эпизод» в журналистской карьере Бориса был, разумеется, случайностью. К своему призванию Николаевский относился с присущей ему серьезностью. Едва только приехав в город, он отправился в редакцию «Самарской газеты», известного в Поволжье печатного органа легально-народнической ориентации. Быть может, юноша и получил бы здесь какое-то задание для проверки его способностей, но на вопрос о его политических убеждениях он честно ответил: «Социал-демократические». Этого оказалось достаточно, чтобы его выставили за дверь.