Через века и страны. Б.И. Николаевский. Судьба меньшевика, историка, советолога, главного свидетеля эпохальных изменений в жизни России первой половины XX века - Геогрий Чернявский

Именно с разногласий по вопросу о взаимоотношениях между профсоюзами и рабочей партией начался постепенный, но достаточно быстрый отход Николаевского от большевиков. Что же касается деятельности боевой группы, то она не привела к какому-либо открытому выступлению, как это имело место в Москве и некоторых других городах (в Москве, впрочем, в Декабрьском восстании 1905 г. главную роль играли не социал-демократы, а эсеры). Боевая организация Саратова, фактическим руководителем которой вскоре стал Николаевский, действовала не просто легально, а пользовалась сочувствием и покровительством командира местного гарнизона полковника Галина, который сам в юности примыкал к революционерам[73]. Социал-демократическая боевая организация под видом беспартийных групп самообороны, руководимых неким общественным комитетом охраны порядка, патрулировала улицы, поддерживала пристойный режим по всему городу и этим предотвратила погромы.

Одновременно, естественно, агитационная социал-демократическая работа, при активном участии Николаевского, проводилась в самом гарнизоне. Помимо устной агитации Николаевский писал прокламации, обращенные к солдатам, и распространял их, когда эти листки удавалось размножить[74].

Социальная активность в городе в этот революционный год была довольно высока, хотя выливалась подчас в полуанекдотические формы. Социал-демократы образовали специальный комитет для выявления требований различных групп населения, которые можно было причислить к трудящимся. Самому Борису, ставшему членом комитета, выпала нелегкая миссия посетить женскую гимназию, чтобы опросить девиц, которые были младше его всего лишь на три-четыре года, и узнать про их революционные требования. Гимназистки были малосознательны и хотели всего лишь отремонтировать в общежитии печь. Когда же Борис стал их упрекать в узости революционных взглядов, девушки, в конце концов, согласились включить еще и требование созыва конституционной ассамблеи.

Как раз в эти оптимистичные и вместе с тем тревожные дни юный Николаевский впервые столкнулся с проблемой, которая станет одной из основных в его жизни. Ему было поручено найти место для хранения архива Восточного бюро ЦК РСДРП, который привез в город меньшевик Григорий Иннокентьевич Крамольников, являвшийся разъездным агентом ЦК[75]. Хорошенько подумав, Борис через свою сестру обратился к ее подруге еще по гимназии, внучке главного священнослужителя центральной городской церкви, который знал его отца. Девушка не решилась на нелегальные действия и все рассказала своему деду. Вместо того чтобы обратиться в полицию, тот пригласил молодого человека в свой дом. Выяснив, что речь идет о документах организации, которая не призывает к кровавому террору, а видит свою цель в создании справедливого общества равноправных людей, протоиерей сам предложил помощь. Архив был надежно спрятан на чердаке его дома. Внучка протоиерея жила в мезонине, из ее комнаты на чердак вела дверь. К двери подтащили шкаф. Когда было необходимо, шкаф отодвигали, и новые документы присоединялись к старым[76].

Вся эта деятельность времен первой русской революции самому Николаевскому казалась достаточно безобидной. Только значительно позже он узнал, что совсем близко действовали уральские боевые дружины, образованные по инициативе большевиков. Задачи уральским дружинникам ставил Ленин: «Отряды должны тотчас же начать военное обучение на немедленных операциях, тотчас же. Одни сейчас же предпримут убийство шпика, взрыв полицейского участка, другие – нападения на банк для конфискации средств для восстания»[77]. Ленин проповедовал необходимость «кровавой, истребительной войны»[78]. Он призывал своих сторонников «воспользоваться усовершенствованием техники, научить рабочие отряды готовить массами бомбы, помочь им и нашим боевым дружинам запастись взрывчатыми веществами, запалами и автоматическими ружьями»[79]. Об авантюрах Лбова и братьев Кадомцевых говорили по всему Уралу и прилегавшим к нему губерниям. Через много лет в своих комментариях к документальной публикации о российской социал-демократии Николаевский не раз упомянет об этих в полном смысле слова бандитских группах, наводивших страх не только на власти, но и на местное население: «Уральские большевики, во главе которых стояли три брата Кадомцевых (Эразм, Иван и Михаил), делали попытки создания в подполье массовой рабочей милиции, разрабатывали далеко идущие военно-стратегические планы восстания на Урале и т. д. и свои экспроприации проводили главным образом для получения денежных средств на эту работу, а в Б[ольшевистский] Ц[ентр] передавали относительно лишь небольшую часть доходов от своих предприятий»[80].

Братья Эразм (1881–1965), Иван (1884–1918) и Михаил (1886–1918) Самуиловичи Кадомцевы являлись организаторами боевых экспроприаторских дружин в различных районах Урала в 1905 г. Они были арестованы, но полностью их вина доказана не была; поэтому их сослали. Что же касается Александра Михайловича Лбова (1876–1908), носившего прозвище Гроза Урала, то это был бандитствовавший революционер, беспартийный, ранее являвшийся рабочим Мотовилихинского завода. В 1906 г. он организовал ряд экспроприаций, поддерживая связи с эсерами и большевиками. Лбов был арестован, приговорен к смертной казни и повешен.

После подавления Декабрьского вооруженного выступления в Москве и аналогичных столкновений в нескольких других городах революция явно пошла на убыль, хотя продолжалась еще примерно полтора года. Окончательно она была остановлена премьер-министром П.А. Стольшиным, распустившим 3 июня 1907 г. II Государственную думу и издавшим более консервативный закон о выборах, обеспечивавший в Думе господство правых политических сил. Тенденция к спаду революции тотчас проявилась в Самаре, где новый губернатор, назначенный в декабре 1904 г., отказался от «сосуществования» с социал-демократами, поменял руководство гарнизона и полиции и потребовал от них наведения порядка. В конце декабря дом, в котором происходило очередное заседание местной социал-демократической группы, был окружен полицией, большинство его участников были арестованы. Николаевскому, однако, удалось бежать, использовав черный ход, возле которого неопытные стражи не выставили охрану.

Около месяца Борис пребывал в подполье, попытавшись в это время вести агитацию среди солдат местного гарнизона. В конце января 1906 г. он был задержан полицией, вскоре освобожден, однако 23 апреля того же года вновь арестован, на этот раз с поличным – за распространение революционных листовок среди солдат – и провел в тюрьме более года. Обнаруженных у него нелегальных материалов и свидетельских показаний было достаточно для немалого срока ссылки или даже тюремного заключения, но, на счастье Бориса, ему еще не исполнилось 21 год; формально он считался несовершеннолетним. В июле 1907 г. он был освобожден без суда (со строгим предупреждением более не участвовать в подрывной деятельности) и поставлен под негласное полицейское наблюдение.

Три месяца, проведенные на этот раз в заключении, оказались особенно важны для дальнейшей политической судьбы 20-летнего Николаевского. В той же тюрьме находились два известных социал-демократа. Одним из них был Лев Григорьевич Дейч, в прошлом народник, а затем один из основателей марксистской группы «Освобождение труда», с 1903 г. видный меньшевик, прославившийся своими побегами с каторги и из ссылки. Другим – Александр Львович Гельфанд, известный больше по псевдониму Парвус, который участвовал ранее в германском рабочем движении, а затем приехал в Россию «делать революцию». Гельфанд (Парвус) к меньшевикам не примыкал, занимая особую позицию. Вместе с Троцким он начал разработку концепции перманентной революции, которую позже Троцкий развивал самостоятельно. Но и к большевикам Парвус относился весьма и весьма критически. Общение с этими незаурядными людьми привело к окончательному отходу Николаевского от большевизма. В то же время в стане меньшевиков он сохранял определенную «автономность» и стремился любые партийные и фракционные решения пропускать через сито собственных оценок[81].

Находясь в тюремной камере, Борис получил право выполнять платную работу статистика губернского статистического управления. Задания ему доставлялись прямо «по месту жительства», и он за месяцы заключения приобрел дополнительную квалификацию и заработал небольшие деньги – около 100 рублей. После освобождения у молодого человека возникла явная «охота к перемене мест». Он побывал в Уфе, встретился с матерью и другими родными. Затем отправился в Омск, где вновь попытался начать пропагандистскую работу среди солдат. Однако его усилия отклика не получили, и через два месяца он покинул провинциальный сибирский город и отправился в западную сторону, останавливаясь на недолгое время в различных местных центрах. Через много лет на вопрос о том, зачем поехал в Сибирь, Николаевский ответил: «Куда-нибудь надо [было] поехать! И хотелось Сибирь посмотреть… Сибирь меня интересовала – романтика. Ну, в Омске я прожил очень недолго… Это было время большого разгрома местной организации»[82]. По всей видимости, именно в этом и заключалась главная причина внезапного отъезда из Омска: Николаевский просто спасался бегством.