Кто готовил Тайную вечерю? Женская история мира - Розалин Майлз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жестокая расправа над Ипатией стала чем-то большим, чем просто убийство ни в чем не повинного ученого. В Кирилле и его мракобесах всякая думающая женщина могла разглядеть облик грядущего мужчины. Агрессивное восстание фаллоса совершило революцию в мышлении и поведении; но этого было еще недостаточно. Мужское господство оставалось не абсолютным, системы власти несовершенными: слишком много пространства для маневра – и контроль за ним невозможно было основывать на органе, который сам не всегда поддается контролю собственного хозяина. Требовалось нечто большее: идея вечной, имманентной мужественности, нематериальной, незримой, непогрешимой; мужественности того, кто неизмеримо выше всех женщин, ибо неизмеримо выше и мужчин, всесильного, чья власть неоспорима – единого Бога, Бога-Отца, которого ныне изобрел мужчина по образу своему.
Мужчины позволяют женщинам становиться основательницами религий.
Страбон (64 г. до н. э. – 21 г. н. э.)За всеми россказнями мужчин о своем превосходстве стоит вековая зависть к женщинам.
Эрик ЭриксонII. Падение женщины
Не дух ли мщения побудил мужчину на много столетий сделать женщину своею рабой?
Эдвард Карпентер4. Бог-Отец
Человек вообразил себя богом? В этом нет ничего нового!
Турецкая пословицаКаков человек, таков и его Бог – и это объясняет, почему Бог нередко так нелеп.
Джайлз и Мелвилл Харкурт. Короткие молитвы на долгий деньБлагословен будь, Господи наш Боже, Царь Вселенной, за то, что Ты не сотворил меня женщиной.
Ежедневная молитва мужчины-иудея«В начале было Слово, – объявил святой Иоанн, – и Слово было Богом». На самом деле это слово было ложью. Никакого Бога в начале не было. Но по мере того, как разные народы свершали свой исторический путь, появилась надобность его изобрести.
Дело в том, что приписывание божественной власти и достоинства чисто физическому явлению страдало серьезнейшими ограничениями. Как ни надувай человеческий пенис, какой магически-религиозный статус ему ни приписывай, до божества он все-таки не дотягивает. До определенного момента фаллократ, расправивший плечи, все свое носил с собой – точнее, перед собой. Традиционная власть женщин, основанная на природной силе творения, теперь очернялась и отметалась. Священный Царь украл у Великой Царицы ее технику отбора мужчин и распоряжения ими по принципу салфеток «Клинекс» – «используй и выброси» – и теперь применял ее к женскому полу в целом. Но на голой силе далеко не уедешь. Пока женщины сохраняли за собой атавистическую власть даровать жизнь, их все еще не удавалось лишить всякой связи с божественным.
Кроме того, с изобретением земледелия и переселением племен в города человеческие сообщества становились все более сложными, требовали все более изощренных систем, структур и администраций. Выживание теперь было обеспечено, избыток превратился в собственность, и мужчина наслаждался новооткрытым положением господина и повелителя. Охрана собственности и защита прав наследования в более сложно устроенном обществе требовала чего-то потоньше, чем неразборчивое применение самых грубых мужских инструментов. А с усложнением организационных структур открывались и новые возможности заговора или мятежа; в каждом племени, городской общине, тронном зале или храме имелись изобретательные женщины, готовые продемонстрировать, что, каковы бы ни были притязания мужчин на власть, другая сторона не станет принимать их без спора. Нельзя было уничтожить всех этих женщин, как Беренику или Боудикку – всех их бросить псам и воронам или затолкать в безымянные могилы. Достигнув власти, мужчина потянулся к тайне авторитета и, взглянув наконец дальше своего пениса, обнаружил более могучего, более великого господина – Бога.
В самой фигуре мужского божества не было ничего нового. У Исиды имелся Осирис, и Деметре пришлось склониться перед местью Господина подземного мира. По мере того как мир захлестнула фалломания, божественность мужчины получила новый инструмент измерения – количество порванных девственных плев: Зевс, царь бессмертных, демонстрировал свое превосходство, насилуя женщин толпами. Все новые боги, боги силы и власти, были агрессивны и не знали удержу в своих желаниях. Разница лишь в том, что теперь каждый из них считал себя единственным: Бог – это только он, нет другого Бога, кроме него, и другим игрокам на этом поле не место.
Итак, в течение какой-то тысячи лет, отделяющей формирование иудаизма от рождения ислама, появляются на свет одна за другой все крупные мировые религии. Каждая немедленно берет на себя двойную задачу: создать собственное сообщество верующих – и уничтожить всех инакомыслящих. Там, где все прочие мужские божества приговорены к уничтожению, чего ждать женским? Гуляя по саду, бывшему когда-то Эдемом, Мать-Природа повстречала там Бога-Отца – и свой приговор. В дуэли за обладание душой человечества она потеряла собственную душу, а Бог-Отец, говоря словами Энгельса, принес «поражение женского пола на мировой исторической сцене».
Не все эти новые религии строились вокруг бога. Архетипическую патерналистскую веру предложил миру иудаизм, после вавилонского пленения (около 600 года до н. э.) возвысив второстепенного племенного божка Яхве до существа, стоящего на совершенно ином уровне бытия. Также и ислам, родившийся вслед за пророком Мухаммедом (незадолго до 600 года н. э.), запатентовал девиз: «Нет Бога, кроме Бога». А в срединной точке между этими двумя, словно оседлав этот бурный период, явился реформированный иудаизм, названный христианством: в нем у старого Бога евреев родился сын, которым – омоложенной версией себя – Бог, разумеется, остался весьма доволен[124].
Не менее важны, соответственно, для Индии и Китая стали буддизм и конфуцианство – религии, родившиеся вместе со своими человеческими основателями, но распространившиеся далеко за пределы такого обманчиво скромного начала. Ни Будда, ни Конфуций никогда не притязали на божественность, и их учения по сути являются скорее ценностными системами, чем религиями. Но основа их убеждений была бескомпромиссно патриархальной; самих основателей на протяжении всей истории почитали как богов; идеологии обеих систем оказали такое же несомненное и значительное влияние на жизнь женщин, как и религии, организованные вокруг центральной идеи Бога-Отца. Таким образом, как бы ни было упаковано сообщение о мужском превосходстве, для женщин результат был один. Все эти системы – иудаизм, конфуцианство, буддизм, христианство и ислам – преподносились им как святые, как результат божественного откровения, исходящего от великого мужского начала, к мужчинам, которых Всевышний Властелин ради этой цели облекает властью – таким образом, мужское начало и власть прочно связывались друг с другом, и сама эта связь становилась священной.
Историки, как мужчины, так и женщины, не всегда противятся искушению увидеть в распространении единобожия заговор против женщин – ведь последствия его оказались для всех женщин одинаково разрушительны. Но, как бы ни льстила мысль о мировом заговоре женским чувствам выученной слабости и беспомощности, она отказывается замечать, что многие элементы этих древних религий были весьма привлекательны для обоих полов, и даже для женщин в особенности. Быть может, организованная религия и стала основной причиной исторического поражения женщин – Ева пала не сама, ее толкнули – но возникла она вовсе не для этого. Если мы рассмотрим эти пять патриархальных религий в более широком контексте борьбы человечества за более глубокое понимание смысла своей жизни и роста духовности, нам сразу станет понятно, чем они привлекали умы и сердца.
Начнем с того, что они предлагали ясность, определенность, связный и законченный взгляд на мир, полный глубокой и убежденной веры – в отличие от путаницы и тумана, окутывавшего старых богов (как и поклонение богине). Например, афинская роженица V века до н. э., чтобы помолиться о благополучных родах, должна была выбрать между Великой Матерью Кибелой, Афиной Палладой и даже девственной охотницей Артемидой (у римлян Дианой) – все они оказывали женщинам в родах особое покровительство. А кому должен был принести жертву ее муж по случаю рождения сына? Аресу – если хотел вырастить сына воином, Аполлону – если поэтом или музыкантом… но боже упаси пренебречь Зевсом, царем богов! Едва все эти соперничающие божества слились в фигуру единого всемогущего отца, у которого и воробьи все сосчитаны, не говоря уж о людях, или в единое жесткое понятие «Просветления», «Единого Пути» – в жизни верующих появилась определенность, о которой прежде оставалось только мечтать.
Ведь эти боги-новички оказались на удивление самоуверенны. «Я Господь Бог твой, – объявил Иегова иудеям, – да не будет у тебя
