Имя мне – Легион - Роджер Желязны

Тогда я вспомнил о подводных городах-пузырях и людях, которых никогда не встречал, и я подумал о том, что дельфины всегда чувствовали подлость, вину и гнусность тех дьявольских затей. Я загнал эту мысль назад, туда, откуда она пришла, но только тогда, когда он сказал:

– Я надеюсь, вы не слишком обеспокоены?

– Удивлен, – сказал я, – но и обеспокоен тоже. Естественно.

Он повернулся, а когда я последовал за ним к двери, сказал:

– Ну, следует запомнить, что, во-первых, это случилось на большом расстоянии к северо-востоку в самом парке. У нас там нет действующего оборудования, так что ваши обязанности не приведут вас сколько-либо близко к тому месту, где все это произошло. Во-вторых, команда из Института дельфинологии обыскала весь район, включая и наши здешние постройки, с использованием подводного поискового снаряжения. В-третьих, вплоть до дальнейших распоряжений будет продолжаться ультразвуковая локация вокруг любого района, где хоть один из наших друзей будет совершать погружения – а акулья клетка и декомпрессионная камера используются при всех спусках под воду. И пока точной разгадки нет, все начеку. А вы получите оружие – длинную металлическую трубу с зарядом и гранатой – этого вполне достаточно, чтобы убить и взбесившегося дельфина, и акулу.

Я кивнул.

– Хорошо, – сказал я, когда мы направились к следующей группе зданий, это позволит мне чувствовать себя увереннее.

– В любом случае я заговорил бы об этом немного погодя, – сказал он. – Я все думал, как бы поаккуратнее выложить вам это. Так что, у меня на душе тоже полегчало… Эта часть зданий – контора. Сейчас она пуста.

Он толкнул открытую дверь, и я последовал за ним: столы, перегородки, кабинетная начинка, конторская механизация, кондиционер – ничего необычного и, как уже было сказано, ни человека внутри. Мы прошли по центру помещения к двери в его дальнем конце и пересекли узкий проход, отделяющий соседнее здание. Затем мы последовали туда.

– Это наш музей, – сказал мой проводник. – Сам Белтрайн считал, что будет чудесно иметь свой маленький музей и показывать его посетителям. Он полон морской всячины так же, как и моделей нашего оборудования.

Кивнув, я огляделся. По крайней мере, модели оборудования не подавляли, как я боялся. Пол был покрыт зеленым ковром, и миниатюрная модель станции находилась на столообразной подставке вблизи передней двери; показывалось и все ее оборудование. Полки на стене позади нас демонстрировали увеличение наиболее важной части его, и там же были планшеты с абзацем или двумя пояснений и истории.

А еще там были древняя пушка, два фонаря, несколько пряжек от поясов, немного монет, сколько-то проржавевшей кухонной утвари, размещенной рядышком трофеи с вековой давности судна, что все еще лежало на дне не особенно далеко от станции, если верить карте. У противоположной стены на подставках было несколько скелетов, а на стене – много маленьких, а также цветные рисунки и прекрасные образцы морской фауны: от тонких колючих рыбешек до дельфинов и вплоть до полноразмерного макета, к которому я решил вернуться несколько позднее, когда появится свободное время. Там был и огромный отдел, включавший выставку минералов Фрэнка Кашела, аккуратно оформленную и снабженную ярлыками, отделенную от выставки рыб окном и поднятой немного высоковато, но все-таки привлекательной акварелью с названием «Очертания Майями», нацарапанном в нижнем углу.

– О, Фрэнк – художник, – заметил я, – недурственно.

– Нет, это его жена, Линда, – ответил Бартелми, – сейчас вы с ней познакомитесь… Она за следующей дверью. Она – наш библиотекарь и делопроизводитель.

Когда мы прошли в дверь, ведущую в библиотеку, я увидел Линду Кашел. Она читала, сидя за столом, и посмотрела на нас, когда мы вошли. На вид ей было лет двадцать пять. Ее длинные волосы, выгоревшие на солнце и зачесанные назад, держались заколкой с камушком. Синие глаза на продолговатом лице с ямочкой на подбородке, нос с легкой горбинкой, брызги веснушек и очень ровные, очень белые зубы были продемонстрированы нам, когда Бартелми поздоровался и представил меня.

– Иногда вам может понадобится книга, – сказала она.

Я посмотрел на полки, витрины, оборудование.

– У нас хорошие копии стандартных справочников, которыми пользуются постоянно, – добавила она. – Я могу получить факсимильные копии чего угодно, если вы предупредите меня заранее, скажем, за день. Есть и несколько полок обычной беллетристики, легкого чтива, – она показала на стеллаж у переднего окна. А вон там, справа от вас – хранилище кассет: в основном, записи подводных шумов, голоса рыб и прочее – отчасти для продолжения образования, чем тут занимаются, отчасти для национального Научного фонда, и, наконец, музыкальные записи, для нашего собственного развлечения. Все внесено сюда, в каталог, – она поднялась и хлопнула по картотечному ящику, показав на ключ указателя у него сбоку. – И если вам захочется что-нибудь взять, а вокруг никого нет, я пойму, что вы были у меня, если вы запишите номер книги имя и дату в этот журнал, – она показала конторскую книгу в углу стола. – И если вы хотите задержать что-нибудь подольше, чем на неделю, пожалуйста, намекните мне об этом. Здесь есть еще ящик с инструментами – самый нижний ящик стола, на случай, если вам когда-нибудь понадобятся какие-нибудь плоскогубцы. Но не забудьте положить их на место. Вот вроде бы и все, о чем я могла вспомнить, закончила она. – У вас есть вопросы?

– Вы много рисуете сейчас? – спросил я.

– О, – сказала она, снова усаживаясь, – вы видели мою мазню. Боюсь, что за той дверью единственный музей, в котором есть моя работа. Но я отношусь к этому спокойно. Я знаю, что мне плохо удаются такие вещи.

– Мне это скорее понравилось.

Она скривила рот:

– Когда я стану старше, мудрее и еще что-нибудь в этом духе, то я, быть может, попробую написать что-нибудь снова. Я сделаю что-нибудь, что пожелаю, с водой и горизонтом.

Я улыбнулся, потому что не мог придумать, что сказать еще – и она тоже. Потом мы ушли, и Бартелми дал мне потратить остаток дня на то, чтобы заселиться в коттедж, где раньше жил Майк Торнлей.

После ленча я отправился к Димсу и Картеру, чтобы помочь им в складе оборудования. В результате мы управились быстро. Поскольку до обеда было еще далеко, они предложили мне сплавать, посмотреть затонувший корабль.

Он находился где-то в четверти мили к югу, за «стеной», на глубине около двадцати фатомов – то, что от него осталось… – жутковатый, как обычно выглядят подобные вещи, освещенный колеблющимися лучами наших светильников. Сломанная мачта, треснувший бушприт, кусок палубной обшивки и расколотый орудийный лафет, торчащий из ила, волнующаяся стайка мелкой рыбешки, которую мы вспугнули где-то не то у корпуса корабля, не то в нем самом, несколько пучков водорослей, колышущихся в струях течения – вот и все, что осталось от чьих-то надежд на успешное плавание, от долгих трудов неизвестных корабелов и, может быть, нескольких людей, последние взоры которых ловили ужасные картины то ли штормов, то ли схватки, а затем все заполонили неожиданно распахнувшиеся холодные объятия серых, голубых и зеленых вод.