Карман ворон - Джоанн Харрис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я пока не осмеливаюсь вернуться на лодке на сушу. Меня ищет слишком много людей, а особенно Уильям. И белоголовая ворона чересчур узнаваема. Уже поговаривают о том, что она мой фамильяр. Я могу видеть происходящее лишь с помощью обручального кольца, поэтому провожу короткие сумрачные дни, наблюдая в золотое око за людьми, отмечая проходящее время на серебристой коре ближайшего дерева, ожидая возвращения волков и думая о мести.
«Когда Рождество приходит, как невеста…»
Интересно, как это случится? Болезнь или несчастный случай? Хватит ли Уильяму времени понять, что к гибели его привела я? Хватит ли времени на мольбы и молитвы? Или гибель будет мгновенной? Обручальное кольцо ничего не показывает, и я рычу, мечусь на узком клочке земли, пока колокола в деревне желают праведным мира и добра.
6
«Не хули год, пока тот не закончился». Похоже, кто-то об этом позабыл. Жаловаться на свои беды в дни между Рождеством и Новым годом – плодить их, точно моль, пожирающую все, что есть в доме.
Мои соглядатаи вызнали, что Фиона вчера вечером разродилась. Роды были болезненными и странными: вместо ребенка вышли воды, кровь и кожаный мешок, словно дитя кто-то съел еще в утробе, – так некоторые хищники высасывают внутренности из куколок насекомых.
Люди, конечно же, возопили о ведьмовстве. Только этим можно объяснить подобное.
Повитуха с заячьей губой обвинила Фиону в поедании вяленого инжира: «Не ешь вне сезона инжир – иль дьявол придет за своим». Бьющаяся в истерике Фиона отрицала, что к этому причастен дьявол, и винила во всем меня – сглазившую ее в день нашей встречи на рынке.
Уильям молчал, но я чувствовала его тревогу. В присутствии дяди он не осмеливался повидаться с Фионой. На самом деле даже забавно видеть, как быстро он бросил ее. Беременность-то была некстати, а уж исчезновение нерожденного ребенка он вообще не мог осознать и переварить. Сейчас он не выходит из своих покоев и просидит в них до конца года. Промежуток между Рождеством и Новым годом – время темное и неспокойное. Время воющих псов, летающих ведьм и наблюдающих за живыми мертвецов. Возможно, Уильям чувствует, что я наблюдаю за ним, и думает, что я умерла. Я надеюсь на это.
Тем временем люди полны тревоги. Знамения были ужасными. Странные роды, чуждые звуки, необычное поведение домашнего скота: все указывает на колдовство. И, разумеется, главный подозреваемый – я. Мое необъяснимое исчезновение, мои зловещие слова, адресованные Фионе. Не обошлось и без свидетелей. Выходящий с постоялого двора старик, пропьянствовавший всю ночь, клянется, что видел меня в небе на метле. Другой пьянчуга спорит с ним, заявляя, что я каталась на жерди. Но в одном они сходятся: это колдовство! И их подозрения каждый день подтверждает еще какой-нибудь свидетель ведьмовства.
Я в своем убежище наблюдаю за этим и жду. Лед растаял, и я могу переправляться на лодке на сушу и обратно. Но далеко от берега не удаляюсь. Мой друг из деревни оставляет мне под ежевичным кустом у озера хворост, хлеб, сыр и иногда вино. Я проверяю наш тайник каждые несколько дней. Пока никого не увидела, даже следов на снегу не заметила.
Кто мой друг и почему он ради меня рискует своей жизнью? Помогать мне опасно, однако он является снова и снова. На ум приходит Древнейшая и ее боярышник. Может, это она? Я сижу под деревьями у костровой ямы, пытаясь прочитать ответ в поднимающейся от нее дымке. Было бы так приятно хоть мельком увидеть дружеское лицо. Но я вижу лишь остров с укутанными в серебристый снег березами, густую тень сосен и уток на берегу озера.
Январь
Холодный месяц
Полные шапки яблок! Полные шапки яблок!И яблок целые мешки из этих полных шапок!Здравица в честь яблоневых деревьев, XVII в.1
Пришла пора рубки деревьев, и я должна по-прежнему оставаться на острове. Каждый день вокруг озера стучат топоры. Январь – холодный месяц, месяц заморозков и знамений, и солнце, неделю не сходящее в январе с небосвода, сулит отвратительную погоду в мае. Я же радуюсь солнечному свету. Снег сошел, и днем я наслаждаюсь слабыми лучами солнца нового года. Ночью морозно, но благодаря волкам я всегда засыпаю легко и спокойно. Благодаря хворосту, принесенному моим неизвестным другом, огонь в костровой яме не гаснет ни днем, ни ночью, и я вновь могу готовить рыбу, кролика, утку, поздний картофель. Белоголовая ворона возвращается днем вместе с трескотней сорок.
Одна – к унынью,Две – к веселью,Три – к венцу,Четыре – к рожденью,Пять – к чертям тебе стезя,Шесть – к ангелочкам, в небеса…Сама я, конечно же, в такие вещи не верю. Ваш ад и ваш дьявол для меня не значат ровным счетом ничего. Люди так помешаны на грехах и их отпущении, что не замечают, как зависимы от церкви. Церковь контролирует, что они едят и что пьют; указывает, когда им пировать и когда голодать, когда зачинать детей и когда воздерживаться, когда и кого любить. В обмен на это церковь забирает их средства и строит все больше памятников своей славе. Церковь тут как тут при рождении, смерти и любом важном событии между ними. Точно кукушка в гнезде, она заглатывает все, до чего может дотянуться, и выбрасывает все, что ей мешает.
Сегодня воздух холоден и чист. Звонят церковные колокола. Красиво звонят, но их перезвон тревожит меня – меня и моих сородичей. Сегодня он означает погребение, а вместе с ним и новый шквал обвинений чудовища, в которого я превратилась в людских глазах. Теперь никакое событие не обходится без упоминания моего имени. Не того, которым нарек меня Уильям, и за это я даже слегка благодарна. Я стала Безумной Мойрой[19] для людей, королевой Зимы, Черной ведьмой гор. И в темное время суток складывающиеся обо мне истории обрастают подробностями, как картофель в погребах – глазками и нитевидными щупальцами-ростками.
«Безумная Мойра ест детей. Засыпай, а то тебя заберет ведьма гор. Днем ведьма спит в могиле девственницы, ночью – охотится в
