Карман ворон - Джоанн Харрис

Уильям. – Ты расстраиваешь Фиону.

«Нет, я расстраиваю тебя», – улыбнулась я про себя.

Уильям наконец взглянул на меня. Знаю, он сейчас дивится тому, что когда-то полюбил такую смуглую, такую дикую девушку, столь разительно отличающуюся от него самого. Я смотрела на него через упавшие на лицо косички, заплетенные с перьями.

– «Пока не прошел месяц май, одежку теплую не убирай»[18]. К тому времени я станцую на твоей могиле и жаворонком воспарю над ней. К тому времени ты узнаешь мое имя, что ведают только мертвецы. К тому времени я освобожусь, и небеса наполнятся моим звенящим смехом.

Фиона вскрикнула и упала на руки дуэньи.

Уильям сделал шаг назад.

– Я не боюсь тебя, – дрожащим голосом сказал он. – Возможно, однажды тебе и удалось меня околдовать, но теперь я вижу, что ты обычная шлюха.

Это меня разозлило.

– Я была невинной девушкой. Четырнадцатилетней невинной девушкой, пока не отдалась тебе.

Он ухмыльнулся, почувствовав мою слабость.

– Обычная шлюха, да еще и лгунья. Уродливая ведьма, по которой плачет виселица.

Я рассмеялась, хотя сердце ныло от боли. Значит, вот что он думает обо мне. Вот что осталось от его любви, отмершей, как почки волшебного дерева, прошедшей, как первое кукование кукушки. Какой же дурой я была, считая, что человеческий мальчишка способен понять мое сердце. Люди слабы, непостоянны, ручны и недостойны нашего внимания.

– Ищи меня, когда зацветет терновник. Я буду думать о тебе, – произнесла я.

И отвернулась, прежде чем они заметили в моих глазах слезы. С вещами и белоголовой вороной я оставила рынок и отправилась в обратный путь прямой дорогой, чтобы Уильям из своей кареты не увидел меня плачущей.

2

Переночевала я в бараке с белоголовой вороной на страже. «Война! Война!» – хрипло каркает она. И на рассвете я вижу, что вершины черных холмов припорошил первый снег.

Будет здорово вернуться в лес, в мою хижину, к костровой яме. Будет здорово проспать весь день под мягко падающим снегом. Пасмурное небо хмуро и тяжело. Пока снега нет, но он пойдет. Дует северный ветер, но скоро он сменится восточным, и тот принесет с собой снег. Те из людей, кто поумнее, укрывают клубнику соломой, забирают свиней в тепло, рубят дрова и кормят пчел медовой водой и розмарином.

Сегодня День святой Люсии.

Святая Люси осветит нашу сеньВ длиннейшую ночь и коротенький день.

До самого короткого дня зимы еще далеко, и все же этим утром кажется, будто вот-вот наступят сумерки. Небо набухло свинцовыми тучами, нависло над землей и грохочет барабанной дробью. Я ускоряю шаг в надежде опередить приближающийся снегопад, но, когда дохожу до ведущей в деревню узкой дорожки, опускается темень.

Однако небо чем-то подсвечено. Не закатным солнцем и не восходящим, а отблесками костра. Свет идет из леса, а вместе с ним – запах дыма и отдаленные довольные крики.

Костер в честь святой Люсии? Лес – странноватое место для него. Даже в день, подобный этому, огонь может перекинуться на деревья. Тем не менее я вижу именно это: распространяющееся по лесу пламя и мужчин в плащах и капюшонах, движущихся по лесной тропинке.

Я не могу стать зайцем и понаблюдать за ними из папоротника. Но я могу двигаться по лесу бесшумно. Спрятав вещи под терновником у озера, я иду смотреть, что происходит.

Сердцем я понимаю, что творится, еще до того, как выхожу на тропинку, ведущую к моей хижине. Узкая тропка окаймлена можжевельником, ветвями загораживающим вид впереди, но я слышу людей. Они неуклюжи и очень шумны, а сегодня к тому же вооружены факелами и дубинками. Их громкие голоса полны ярости.

– Ведьма! Повесить ведьму! – кричат они.

Я отступаю в тень. Никто не увидит меня под можжевельником. Никто не услышит гулкий стук моего колотящегося о грудную клетку сердца.

Я смотрю, как горит мой дом, и слушаю пьяные вопли – деревенские мужики расхрабрились, потому что пришли целой толпой да осушив немало пинт эля. Понятно, что привело их сюда. Только двоим было известно это место. И с вороньим карканьем «Война! Война!» я чувствую, как ветер меняется с северного на восточный и как падают с неба первые снежинки.

3

Близятся рождественские праздники с амулетами из омелы на волшебном дереве, со звоном церковных колоколов, святочными песнями и венками из остролиста на входных дверях. Рождество – время мира и доброй воли, жарящихся на огне жирных гусей, каштанов, диких яблок, вкусных каш, пудингов, пирогов и сладкого вина…

Только я ничего из этого не увижу. Богатые за свои пенни купят себе в церкви отпущение грехов. «Но деньги – тяжелая дверь, запирающая изнутри человеческое сердце». Бедные, как обычно, будут голодать на Рождество, а богатые объедаться мясом, петь песни искупления, зажигать в ночи свечи и пытаться не думать о тьме.

Фиона в замке будет корпеть над свадебной вышивкой. Уильям – смотреть в окно на снег глубиной дюймов в десять, думать обо мне, о себе и о том, что меня не нашли.

В ночь моего возвращения шел снег. Возможно, именно это меня и спасло. Люди пришли с собаками, чтобы загнать меня, как дичь, но снегопад приглушил мой запах, а когда мужчины поняли, что в лесу меня давно нет, снег уже укрыл все, включая и мои следы.

Люди, конечно же, свяжут это с ведьмовством. Лишь ведьма может исчезнуть, не оставив следов. Лишь ведьма может скрыться, обманув охотничьих собак, приведенных господином Уильямом. Однако при сильной нужде свой путь может найти даже одинокая юная странница. Рядом не было ни единого убежища для меня, поэтому я пошла по озеру к самому большому из островов.

Острова ожерельем лежат на темном горле озера. Только два из них подходят по размеру для укрытия, остальные похожи на сломанные зубья. И только один из них соединен с берегом льдом. Я проползла по нему на карачках, проверяя каждый дюйм льда.

Ползком я добралась до берега островка, затем взобралась повыше с сумкой на голове. Не оставив за собой ни следов, ни запаха для собак.

Остров размером примерно три сотни футов на сто. На нем несколько десятков деревьев. Валуны в их изножье образуют неглубокую нишу. У меня с собой была еда с рынка и плетеное одеяло, защищающее от холода, но без укрытия я не выживу. Я нашла папоротник и сломанные деревья и соорудила грубый навес у входа в нишу. Разжечь костер мешала сырость, к тому же меня сразу выдал бы дым. Я обложилась папоротником и завернулась в одеяло, но поспала мало и урывками и проснулась перед рассветом, закоченев от холода.

Большинство людей умирают как раз перед рассветом. В это время тяжелее всего оттолкнуть от себя тьму. За час до рассвета ты видишь, как