Карман ворон - Джоанн Харрис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А потом я услышала низкое рычание возле своего убежища. Заставив себя двигаться, выглянула наружу и увидела худую серую фигуру, скалящую на меня зубы.
Это был волк – большой, серый, с глазами как блуждающие огни. А за ним еще один, угольно-черный, со светлой полосой на голове.
Меня пронзил жгучий страх, а вместе с ним и странная радость. Судя по всему, я еще явно не готова умирать. Я начала подниматься на ноги, зная, что волк порой медлит перед более внушительной добычей. Но от слабости упала на одно колено, беспомощная в навесе из папоротника.
Серый волк снова зарычал, но не набросился. К моему изумлению, он протиснулся сквозь стену папоротника и лег рядом со мной. Черный волк последовал его примеру и положил морду на мое плечо. От тепла их тел и мое собственное стало согреваться и оживать. Я поняла, что это не простые волки. Это мне на помощь пришел странствующий народ.
Кто они в другой жизни, я не знаю. Мы редко общаемся в открытую. Одни мои сородичи живут, как я, в лесу. Другие пасут овец в горах. Есть даже такие, кто живет среди людей, держа истинную природу в секрете, прячась на самом виду. Волки не говорили со мной, просто лежали рядом. Я чувствовала кожей их мех, пахнущий чуть иначе, чем собачий. Время от времени ощущала касание шершавого языка на шее и тихое дыхание в лицо. Понемногу отступили и холод, и чувство беспомощности. «Уильям хочет моей смерти, – подумалось мне. – Одного этого достаточно, чтобы выжить». Серый и черный волки спали, подергиваясь и фыркая во сне. И я тоже погрузилась в сон, а когда проснулась, шел снег.
4
«Снег теплом укрывает землю, храня ее и посевы». А значит, чтобы выжить, я должна быть сродни семенам, дремлющим под землей с белоснежным покровом. Я расширила свое укрытие, раскопав землю, выложила его сухим мхом и папоротником, и мое убежище стало настолько уютным, насколько это возможно.
«Могло быть и хуже», – утешаю я себя. У меня есть одежда, еда и вино. Есть нож, обручальное кольцо и трутница. Пока я не осмеливаюсь разводить костер, но скоро будет не так влажно, и я смогу выкопать костровую яму, огородить ее и сделать бездымной.
Двое волков приходят ко мне каждую ночь. Вместе нам ничего не грозит. Землю покрывает густой слой снега. Нам тепло, мы укрыты и ждем, когда закончится охота на нас. Иногда мохнатые друзья приносят мне мясо со своей охоты. Еще теплых кроликов, шкурки которых помогают защитить наше логово от воды. Или баранье бедро, притащенное с холмов. А иногда рыбу из реки. Пожарить мясо нельзя, но меня это не беспокоит. Питаться сырым мясом мне не впервой, ведь я делала это, когда была волчицей, медведицей и лисицей. Я ем вместе с волками. Сплю с ними. И, хотя пока не способна странствовать, порой забываю об этом, и тогда мне снится, что я одна из них. Эти сны придают мне сил.
Прошло пять дней с тех пор, как люди сожгли мою хижину. Уильям все еще охотится на меня? Пару дней как не слышно собак. В снегу они не чуют запаха. Лед подтаивает, и его белое кружево сменяется черным. Скоро наш клочок земли снова превратится в остров. Собаки не посмеют приблизиться к волкам, а запах волков покроет мой и отпугнет любого, кто желает мне вреда.
Я стараюсь не думать об Уильяме. До этого времени я не осознавала, как сильно он боится и ненавидит меня. В глубине души я по-прежнему надеялась, что он передумает. Белоголовая ворона сразу прокаркала: «Война!» В обличье волка она снова повторяет это, ясно и четко.
Нужно послать ее на разведку. Обручальное кольцо не показывает ничего, кроме снега. Но я сердцем чувствую, что Уильям думает обо мне и дрожит от страха. Лежа в земле, как в могиле, я улыбаюсь: скоро в могиле будет лежать он. Это знание греет меня лучше очага, лучше вкуса теплой крови во рту, лучше громко стучащего в груди сердца. Ты объявил мне войну, Уильям. Знай, я стану сражаться насмерть. И когда ты будешь лежать в земле хладным трупом, солнце будет сиять, птицы – петь, а я босой плясать на твоей могиле с цветами боярышника в волосах. Однако прежде ты будешь на коленях молить меня о прощении и видеть, как все, чем ты дорожил, обращается в пепел и дым…
– Война! – говорит, почти мурчит моя хранительница.
Война.
5
Рождество, и день удлиняется на комариный зевок. Я слышу из своего убежища звон колоколов. Уильям тоже его слышит.
Моя подруга в вороньем обличье говорит, что из города наконец прибыл дядя Уильяма. За его приездом последовала большая шумиха, в результате которой Фиону отослали домой. Ее скандальная беременность отменяла свадьбу. Дядя Уильяма выразился ясно: под угрозой честь семьи! Уильям может хоть всех селянок уложить в свою постель – в конце концов, он их хозяин и имеет полное право нагуляться в собственных землях, – но его невеста должна быть девственницей. И дядю Уильяма не переубедить.
Фиона почти не встает с постели. Ей скоро рожать. К тому же в постели она избегает пересудов, красноречиво выгнутых в ее сторону бровей и жестоких слов. Ничего, переживет. Моя война ее не коснется.
Продолжает снежить, хотя лед уже растаял до тонкого белого кружева. Готова моя костровая яма: глубиной в три фута и шириной – в два. Огонь горит низко, угли горячи, и бледный дымок едва видимо просачивается меж деревьев. И все же мне приходится непросто. Я не покидаю остров. Волки приносят мне с охоты мясо, спят рядом со мной и придают мне сил, но я безумно скучаю по свободе. Мое убежище стало тюрьмой, и меня одинаково мучают что скука, что страх быть загнанной и пойманной.
Однако я не полностью отрезана от суши. Через три дня после своего прихода на остров я нашла тут маленькую гребную лодку. На такой иногда плавают люди. Лодчонку оставили за деревьями – так, чтобы ее не было видно с берега. В ней же я нашла припасы: вино, еду, одеяла и хворост.
Сначала я решила, что нашла рыбацкий тайник.
