Девушки начинают и выигрывают - Натали Крински

— Вообще-то я им не пользовалась, — перебиваю я.

— И что же ты делала? Разговаривала с ним?

Я не хочу говорить, что так и было, поэтому молчу.

— Когда ты купила эту вещь?

— Сегодня. Вместе с Вероникой.

— Само собой, с кем же еще, — фыркает Бонни.

Бонни не большая поклонница Вероники. Она считает, что Вероника слишком слащава и поверхностна, чтобы быть искренней. Возможно, она права.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Хлоя, ты могла хотя бы повесить на дверь табличку «Стучите». А если бы мы с Джиной вошли на пять минут позже? И она увидела бы, как ты им пользуешься? Что я должна была бы ей сказать? А главное, что я должна была бы сказать ее родителям?

— Я… м-м-м… я… — заикаюсь я.

— Я потрясена. Просто в голове не укладывается, — говорит она, качая головой.

— Что ты хочешь от меня услышать? — отвечаю я. — Извини. Что еще сказать — не знаю. И откуда я могла знать, что ты приведешь сюда Джину? Тебе не кажется, что ты должна была предупредить меня?

— Нет, это ты должна была меня предупредить.

— Ну, могла бы постучать, поскольку дверь была заперта.

— В свою собственную комнату?

— Да.

— Не смеши меня, — говорит Бонни, качая головой.

Она настолько смущена, что даже не может смотреть мне в глаза. Я рада, потому что мне тоже здорово не по себе. Бонни подходит к своей кровати и принимается разворачивать и снова складывать одежду.

Я молча смотрю на нее. Терпеть не могу, когда она так нервничает. Да, неприятно, что они с Джиной вошли, но мне жаль, что она не проявляет понимания. Кроме того, я пыталась воспользоваться вибратором. Неужели одного этого унижения недостаточно, чтобы еще выслушивать лекцию?

— Послушай, мне надо идти, — говорит Бонни, бросив быстрый взгляд на свои часы. Она сует книги в сумку, по-прежнему отказываясь встретиться со мной взглядом.

— Хорошо, — отзываюсь я, радуясь, что она уходит. — Извини, — тихо говорю я. Права я или нет, но я терпеть не могу, когда кто-то на меня злится. Особенно Бонни.

Еще не готовая простить, она пропускает мои слова мимо ушей.

— Прекрасно. Что ж, пока, — говорю я, заполняя молчание.

— Пока, — отвечает Бонни, вешая сумку на плечо и выходя из комнаты. Она хлопает дверью, оставив меня наедине с моими мыслями и моим вибратором.

Я подхожу к полке, заставленной книгами, скопившимися у меня за прошедшие годы; к некоторым из них я даже не прикасалась, но написала о них длинные рефераты. Я вытаскиваю «Анну Каренину», верчу в руках, открываю и читаю несколько страниц. Иные люди тщательно изучают Библию, выбирая из нее отрывки в надежде обрести смысл жизни. Я же в поисках мудрости прибегаю к «Анне Карениной». Если бы я могла писать, как Толстой, или, скажем, понимать мир, как он, все было бы немного иначе.

Сегодня я натыкаюсь на такие слова: «Степан Аркадьич был человек правдивый в отношении к себе самому».

Интересно, а каким он был по отношению к другим людям?

Я возвращаю «Анну» на полку, прокручивая эту строчку в голове, поворачивая ее так и эдак, словно камень, под которым спрятано что-то, дожидающееся, когда его найдут. Какова я в своих отношениях с другими людьми? Вероятно, совсем не такая, как Степан в своих отношениях с собой; враль, каких поискать.

Взяв «Энеиду» Вергилия, я бросаю ее в рюкзак. Весит она тонну. Добавив пару тетрадей, лэптоп и — до кучи — записи, сделанные на занятиях, я закидываю рюкзак за спину, преисполненная решимости что-то совершить (раз уж сорвался сеанс мастурбации).

Трудно не любить Йель осенью. Кампус напоминает декорацию. Листья на деревьях невообразимых цветов, студенты читают, сидя на траве в шетландских шерстяных свитерах из «Джей Крю», и периодически перекидываются фрисби — «летающими тарелками». (Вообще-то я боюсь фрисби с тех пор, как в первую же неделю на первом курсе получила одной из них по голове и чуть не потеряла сознание.)

Я распахиваю двери в мемориальную библиотеку Стерлинга и вхожу внутрь. Библиотеки колледжей часто безобразны, но эта просто прекрасна. У нее сводчатый потолок, так что она похожа на перевернутый вверх дном Ноев ковчег. Библиотечная стойка и стойка выдачи книг скромно возвышаются перед живописным полотном грандиозных размеров и длинным, уходящим вправо коридором, окаймленным по обе стороны витражами.

Я хочу выйти замуж в этой библиотеке. И если бы она не была настолько похожа на христианскую церковь (как всё в Йеле), моя мать, возможно, позволила бы мне это сделать.

Я устраиваюсь в главном читальном зале, и как только касаюсь сиденья, мои мысли разбегаются в разные стороны. Вот вам и мотивация.

Ладно, начну заниматься через десять минут. Ровно в четыре тридцать. Клянусь. Только сначала выпью содовой. И проверю почту. А может, прочту несколько заголовков из «Нью-Йорк таймс». Пробегусь по eluxury.com, а затем приступлю к занятиям. Да. План кажется неплохим.

И почему в тот момент, когда я захожу в библиотеку, у меня случается необъяснимый приступ почтовой лихорадки?

Сейчас уже четыре пятьдесят, а я еще и не начинала. Зато купила в Сети свитер. Так что время не совсем потеряно. Я захожу на сайт «Йель дейли ньюс», чтобы просмотреть колонку этой недели (и, разумеется, проверить, не написал ли чего-нибудь Максвелл). Ну конечно, от YaleMale05 есть сообщение.

Ничего хорошего ждать не приходится. Но мое любопытство берет верх, и я вынужденно проверяю положение дел.

Хлоя, Хлоя, Хлоя! Что ты наделала на этой неделе? С твоей «эрекцией во время танца» на танцы тебе теперь вход воспрещен. Поэтому почему бы тебе не пригласить меня туда, чтобы я показал тебе, как это бывает?

Ну и наглец же этот Максвелл! Вещи иногда не таковы, какими кажутся. Вся эта неопределенность, двусмысленность в отношениях, сексуальных и несексуальных, заставляет меня задуматься. Почему люди не думают того, что говорят, и не говорят того, что думают? Я же так делаю. Правда?

«Йель дейли ньюс»

Секс в большом городе Вязов

Хлоя Каррингтон

Двусмысленность может подвести вас, а может и помочь

Когда я была первокурсницей, этажом выше жили ребята со старших курсов. Тогда они казались мне самим совершенством. Они были вполне красивы, умны и милы, и мои соседки их просто обожали. Почти сразу мое внимание привлек один из них.

Он был очаровательный увалень, и мы прекрасно поладили. Я часто поднималась в его комнату, чтобы позаниматься, или просто посидеть с ним, или посмотреть кино, потому что его видеотека далеко превосходила видеотеки всех моих знакомых.