Крепитесь, други! - Астра

С рюмкой в руке поднялась Валентина.

— Господа! Мы должны поздравить виновника торжества, доблестного героя в орденах, пожелать ему дальнейших успехов и богатых договоров. Вот что значит армия! Ура!

Все закричали, захлопали. Екатерина Дмитриевна вручила ему цветы и трижды расцеловалась. Отставной офицер был тронут.

А Валентина продолжала.

— Дорогие друзья! Благодаря нашему ударному труду агентство прочно встало на ноги. Могу сообщить приятную новость. С понедельника вы будете получать не двенадцать, а четырнадцать процентов с суммы договора. Работайте и богатейте!

— Ура!! — раздался общий крик раза в три громче первого.

После первой рюмки все накинулись на угощение, передавали друг другу закуски, тянулись, перебегали из комнаты в комнату. Наконец, молодой голод был утолен. Налили по второй.

— Тост! Витя, тебе слово. Скажи!

Виктор призвал на помощь всю выдержку и артистизм, словно Штирлиц в застенке у Мюллера. Как решил Толик? Что происходит сейчас в бухгалтерии? Он медленно поднялся и поиграл вином в бокале.

— У всех налито? Слушайте. Однажды Ходжа Насреддин принес домой мясо. И ушел. Жена приготовила плов, но набежала родня и, понятное дело, все сьела. Ходжа вернулся, еды нет. «Жена, где мясо?» «Кошка сьела». Ходжа поднял кошку, взвесил ее в руках и говорит: «Если это кошка, то где же мясо? А если это мясо, то где же кошка?»… Так выпьем за то, чтобы подобные вопросы никогда не возникали… у налоговой инспекции.

— Ох! — воскликнула Валентина. — Отличный тост!

Но не успели все осушить бокалы, как дощатая дверь распахнулась и в коридорчике предстала Люся. Вид у нее был перепуганный, челюсть дрожала.

— Ой, ой, не могу. Ой, ой!

Валентина подхватила ее.

— Что случилось? Успокойся. Выпей воды.

— Ой, ой…

— Пойдем ко мне. Пропустите нас.

Они закрылись в кабинете.

Происшествие выглядело так. К вечеру Люся привезла деньги из банка. Положила в сейф, и, как договаривались, стала тотчас разносить по документам, прятать концы от налоговой проверки, сверять счета, договора. Условный стук в дверь заставил ее накрыть стол серым полотняным мешком.

— Кто там?

— Грач, — ответили за железной дверью.

Она повернула ключ.

Мужчина был в маске. Он потребовал открыть сейф. Она была одна, в полной его власти. Не крикнуть, не убежать. Грабитель сгреб все в мешок и скрылся.

— Какой он был?

— В перчатках, в маске.

— Сколько было денег?

— Сто двадцать миллионов в рублях и пять тысяч в долларах.

Валентина качнулась на стуле.

— Ладно, езжай домой. Слезами горю не поможешь.

«Грач… — подумалось ей. — Что-то не так. Откуда беда?»

К сотрудникам Валентина вышла спокойной и уверенной, как всегда. Никто не должен знать, что в агентстве произошло преступление.

— Все в порядке, продолжаем наш праздник. Люся ошиблась в подсчетах и немного испугалась.

Виктор был в восхищении. Что ни говори, а лидер — это совсем другой уровень, и притом — скачком!

После застолья начались танцы, молодежь расходилась не на шутку, вечер затянулся. Подумав, Валентина все же сообщила Екатерине Дмитриевне, но только о краже денег, без подробностей. Вдвоем они стали думать, как жить дальше.

— Надо сообщить в милицию, — предложила пенсионерка.

Это Валентина отвергла сразу.

— Ни за что! Их только пусти, уж они… — она не договорила. — Придется смириться. Завтра же перекрыть стенкой нижний коридор, поставить охрану у нас наверху, все осветить и благоустроить.

Екатерина Дмитриевна тут же нашла прекрасный выход.

— Мой муж с удовольствием пойдет в охрану, — уверила она Валентину. — Он умеет обращаться с оружием.

Валентина молча кивнула. И невесело усмехнулась, когда та ушла.

«Тоже мне, охранник!»

Урон был весом, но не смертелен. Она даже поразилась, насколько легко перенесла удар. Придется: а) снять личные деньги со счетов в двух коммерческих банках, чтобы оплатить рекламную компанию; б) отложить покупку лазерного принтера и сканера; в) взять назад данное слово о четырнадцати процентах агентского вознаграждения. Увы. Но кто этот негодяй? И что у них на уме? Как притягивают воров чужие деньги!

В комнатах смолкла музыка, народ расходился. Уборщица шумела пылесосом.

Так кто же это был? Ясно, что из своих. Подслушал Грача. Значит, курильщик. Мужчина. Кто-то из отсеявшихся? Тогда почему знал о сумме? Женщины тоже курят. Тупик.

Как всегда, если что-то случалось в делах, ее потянуло к семье. Она набрала номер телефона.

— Алло! Как у вас? Ложитесь? Где дедуля? У Анны Стахиевны чай пьет? Давно? Скоро придет? Уже идет? Очень хорошо.

Это новое обстоятельство направило ее мысли в иную сторону. Полугодовой срок той квартиры истекал в декабре, приобретение ее с помощью Розалии было делом решенным. Но как воспользоваться ею? Будь у квартиры общая с ними стенка, которую можно снять и объединить оба помещения… но нет, квартира как раз напротив. Между ними маленькая однокомнатная Анны Стахиевны. Но если свекор и соседка, бог даст, соединятся, им отойдет та, новокупленная, а Валентина с детьми расширятся за счет однокомнатной. Интересный случай.

До сих пор паспорт в лиловой обложке праздно валялся в дорожной сумке, завернутый и заклеенный от случайного любопытства жены. И, соответственно, ни разу не был проверен на качество. Он и попал к Анатолию Квашнину дуриком, «не по делу», во время гастролей в уральские Березняки, город едких туманов и желтых «лисьих» хвостов. Произошло это по окончанию карточной игры в тамошней гостинице, когда после выступлений во «Дворце химика» (в провинциях все еще дорожат своими памятниками) гастролеры уселись перекинуться в бридж. Время было темное, идти совершенно некуда, и денег-то на ресторан жалко, и сам-то ресторан жалок, а впереди еще целых два концерта, то есть полные сутки до самолета. В компанию затесался местный администратор, из тех, что обожают тусоваться с московскими артистами, щуплый седоватый мужичок с изрытым морщинами землистым лицом. Почти все мужские лица в этом городе отличались сероватостью кожи и одинаковым «полузвериным» выражением, что объяснялось самым прозаическим образом: здесь работали «отмотавшие срок» зеки.

Играли по-малой, не увлекаясь. Сразу было видно, что «чужак» немного смыслил в тонкостях джентльменского бриджа, зато с каким мастерством тасовал и сдавал карты! Словно одушевленная, превращалась новенькая колода то в пятнистую змею, то в живую дорожку, то с треском схлопывалась рубашкой вверх, то перелетала по воздуху рубашкой вниз. На кистях администратора плавали синие звезды, из-за манжет торчали русалочьи хвосты. С ним бы сыграть в очко или козла, тогда бы запели московские гости! Всю ночь напролет он рисовался перед ними, рассказывая одну за другой местные «байки из склепа», вроде той, что чуть не разыгралась на прошлой неделе в этом же самом гостиничном номере, где они сидели сейчас. Тогда, по его словам, здесь поселили молодую женщину, командировочную из Верхней Салды.

— Откуда? — дернулся Толик. — Из Верхней Салды?

Это была его родина.

— Да, недалеко тут, за Уральским хребтом. Бывали там?

— Бывал. С концертами. И что случилось?

Поздней ночью местная «братва» проиграла женщину в карты. Администратор сказал об этом буднично, в виде вступления к собственным подвигам, так как в ту же ночь спас женщину, поймал из окна и чемодан, и ее самое, и, не мешкая, отправил на первом же поезде дальнего следования все равно куда, хоть на Сахалин, лишь бы подальше.

— Тут свой закон, — он умильно поглядывал на москвичей, но сколько не добавлял сладости в лицо, оно оставалось низменно-животным, как у каннибалов племени Тату.

К утру он полностью овладел правилами, но продулся в пух и прах. Ни о каких деньгах, понятное дело, никто и не заикался.

— Хотите, мужики, я сделаю вам документы, к которым ни один мент не придерется? — предложил он сам. В его чертах трогательно проглянуло смущение. — Нужна только фотокарточка. Наш фотограф работает на первом этаже.

Артисты посмотрели друг на друга, пожали плечами. «… хоть шерсти клок», — означало это движение. Фотография уже открылась. Умытые, причесанные, в одном и том же поочередном пиджаке присели они на стул перед объективом. Остальное было делом техники. Вечером после концерта каждый из трех друзей получил паспорт на имя одного и того же молодого человека, в одинаковой лиловой обложке, с постоянной московской пропиской по одному адресу.

Теперь этой липе предстояло работать.

«Хоть я страшусь того, на что дерзаю…»

Несмотря на телесную крепость и богатырский вид, Толик плохо переносил нервные перегрузки. Его сценическим амплуа были пародии, забавные сценки и звукоподражание, иными словами, тяжкий хлеб легкого жанра. Поэтому вне театра он был немногословен. С возрастом увлечения молодости стремительно пошли на спад, в душе с твердостью обозначилось коренное назначение его жизни, далекое от софитов и аплодисментов.