Серебряные звезды - Тадеуш Шиманьский

После обеда я пошел к старшине. Мончка сидел на стуле спиной ко мне, а я стоял под жгучими лучами августовского солнца. Пот лил с меня ручьями.

Пользуясь тем, что старшина продолжал сидеть ко мне спиной, я немного расслабил ноги. Но это оказалось преступной недооценкой хитрости Мончки. Старшина, оказывается, следил за мной с помощью зеркальца, и, как только я ослабил ноги, что было нарушением устава старой армии, он влепил мне еще полчаса стояния под ружьем.

15 августа мы вернулись из лагеря в Краков, а 1 сентября разразилась война. Как и многие другие молодые люди, я пытался вступить в армию. Уходя от захватчиков на восток, я даже раздобыл в Бжежанах винтовку, правда, без патронов. Несколько недель скитаний по дорогам кончились возвращением домой.

В ноябре 1939 года вместе с несколькими товарищами мы создали подпольную организацию, первую в городском районе Кракова Звежинец. После неудачных попыток раздобыть оружие и выпустить подпольную газету мы в конце концов решили пробраться в Венгрию и вступить там в польскую армию. Неподалеку от границы нас задержала полиция и передала в немецкую комендатуру в Балигруде.

Начались допросы, избиения.

Ночью того же дня, 4 января 1940 года, выломав решетку, мы бежали. Позднее меня арестовывали еще два раза. В 1942 году я девять месяцев пробыл в лагере принудительных работ в Германии. Но и оттуда мне удалось вырваться.

В 1943 году я попал к партизанам, стал бойцом Гвардии Людовой и членом Польской рабочей партия. А в феврале следующего года меня назначили командиром партизанского отряда Армии Людовой имени Бартоша Гловацкого.

Гитлеровские захватчики пришли в Мехувский повят 5 сентября 1939 года. Первые несколько недель власть осуществляли органы вермахта. 26 октября, в день, когда в генерал-губернаторстве управление было передано гражданским властям, в Мехуве назначили первого старосту. Им оказался доктор Босс. Для нынешнего Пиньчувского повята был создан так называемый «ландскомиссариат», обосновавшийся в Казимеже-Вельке. Начальником полиции безопасности в этом повяте вначале был Август Кениг, а в 1943 году его сменил Юзеф Майстель. Последним немецким администратором, который в июле 1944 года поспешно бежал из Казимежи-Вельки на простой крестьянской телеге, был ландскомиссар Шмидт. Пиньчувский повят с его развитым сельским хозяйством являлся для оккупантов важной базой снабжения. Несколько десятков помещичьих имений и сотни крестьянских дворов были обязаны сдавать гитлеровцам зерно, мясо и молоко. Только в одной деревне Вислица забили около ста пятидесяти голов крупного рогатого скота и свиней.

Левые подпольные организации начали действовать здесь вскоре после начала войны. Уже весной 1940 года в южной части Пиньчувского повята возникла конспиративная группа «Демократический блок», объединившая в рамках единого фронта представителей левых политических течений. Организатором и основателем группы был шахтер Владислав Яворский, начавший свой боевой путь в рядах компартий Бельгии и Франции, а в 1932 году ставший членом компартии Польши. Позднее Стары Владек, как называли в подполье Яворского, стал секретарем комитета ППР 12-го района Армии Людовой «Вислица». Был он человеком, как говорили, немного жестким, но необычайно способным организатором, патриотом и интернационалистом. Яворский умер в 1948 году в Кельце, где работал в воеводском комитете Польской рабочей партии.

В северной части повята подобной деятельностью занимался бывший деятель КПП и Независимой крестьянской партии Францишек Куцыбала (Франек), который позднее был назначен командиром 12-го района Армии Людовой «Вислица».

Подпольная деятельность этих групп вначале была довольна скромной — распространение среди населения сводок новостей, записанных по передачам московского радио, объединение бывших деятелей левых организаций в нелегальные группы. Но вскоре она приобрела широкий размах. Поэтому, когда в мае 1942 года из Советского Союза прибыл член инициативной группы ППР Роман Слива (в подполье его знали под псевдонимом Вебер) с заданием организовать первые комитеты ППР, он убедился, что подготовительная работа в районе уже завершена. Одновременно начали возникать первые полевые отряды и местные гарнизоны вооруженной силы партии — Гвардии Людовой.

Одним из первых партизанских отрядов Гвардии Людовой, сражавшихся в Пиньчувском повяте, был отряд под командованием Станислава Ленгаса, а затем Тадеуша Грохаля (Тадек Бялы). Этот отряд провел ряд замечательных боевых операций, храбро сражался с немцами и польскими фашистами из НСЗ и завершил свой боевой путь участием в славных битвах под Грушкой и Жомбецом.

Шел 1943 год. Время было трудное. Партизанских отрядов насчитывалось еще мало. О проведении операций среди бела дня не могло быть и речи. Верной союзницей партизан была ночь. Под покровом темноты мы совершали большую часть боевых операций, а когда вставало солнце и люди принимались за свои обычные дела, мы отсыпались на чердаках, в сараях и сырых землянках.

Вооружение отряда походило больше на театральный реквизит, чем на боевое оружие. Партизан Бронек, парень из деревни Садки, где-то раздобыл древнюю однозарядную винтовку с самодельным прикладом. Затвор винтовки был поврежден и не выбрасывал стреляной гильзы. Бронек носил за голенищем сапога длинный металлический прут — этим прутом ему приходилось после каждого выстрела выбивать из ствола гильзу и только потом снова досылать патрон. У другого партизана — Алекса — был револьвер со стволом длиною сантиметров тридцать. Стрелял он винтовочными патронами. Отдача была настолько сильной, что револьвер трудно было удержать в руках. Моим единственным оружием долгое время была польская наступательная граната довоенного образца, которая так и не взорвалась, потому что слишком долго пролежала в земле.

Как-то осенью 1943 года я приехал в деревню Бынув Пиньчувского повята и остановился у крестьянина. Звали его Станислав Годзиц. Годзиц — боец Гвардии Людовой — жил в одном доме со своим тестем Станиславом Малеком.

Часа в три ночи кто-то громко заколотил в дверь. Я спрыгнул с кровати и бросился к окну. В этот момент за дверью послышались голоса немцев: они требовали впустить их в дом.

От неожиданности я остолбенел. Полиция? Так поздно? Может быть, меня кто-то выдал?

Приказал Сташеку не открывать, пока не оденусь. Надеялся, что мне удастся выскочить в окно и скрыться.

Сташек в нижнем белье подбежал к двери и стал объяснять полицейским, что в доме никого нет и что он боится открывать. Немцы в ответ начали бить сапогами в дверь и орать: «Ты, польская свинья, открывай!» Делать было нечего, пришлось впустить незваных гостей. Я подошел к двери с пистолетом в одной руке и гранатой — в другой, большим пальцем левой руки я вытягивал чеку. Отодвинув железный засов, я ударом ноги распахнул дверь и бросился на стоявших у порога гитлеровцев с криком: «Хенде хох! Партизаны!» Двое полицейских сразу подняли руки, а третий бросился бежать.

— Держи их на мушке. Если кто шевельнется — стреляй! — приказал я Годзицу и бросился за убегающим. Гитлеровец намеревался спрятаться за срубом расположенного неподалеку колодца, когда я выстрелил ему вслед. Он сразу же остановился как вкопанный.

— Назад! — приказал я по-немецки. Перепуганный фриц послушно вернулся во двор.

Разоружив немцев, мы втолкнули их в избу. Оказалось, что это патруль из соседнего Хробжа. Их послали к старосте за подводами.

Я вспомнил этот случай из-за той самой гранаты, с помощью которой я решил обороняться, но которая так и не взорвалась.

Печальнее закончилась история древнего ружья Бронека. Во время одной из схваток с немцами патрон застрял в стволе, а вылетевший под напором пороховых газов затвор перебил ему ключицу.

Подобное оружие было в то время у многих партизан. Но, как правильно заметил на одном из первых совещаний штаба округа бывший командир нашего отряда Ян Швайя, «на фрицев мы пойдем и с одними топорами». С тех пор за ним и осталось прозвище Секера (Топор), ставшее партизанским псевдонимом.

В конце 1943 и начале 1944 года положение, разумеется, изменилось коренным образом. С каждым днем становилось все больше трофейного оружия. С конца июля 1944 года советские самолеты начали регулярно сбрасывать нам оружие от Штаба польских партизан[14].

Дорога из Бугая в Колкув крутыми спусками и подъемами вилась по дну глубокого оврага. На краю оврага, который ныне остался в стороне от проложенных уже после войны дорог, там, где когда-то начиналась лесная тропинка, ведущая в деревню Садкувка, рос густой ольшаник. В годы оккупации на этом месте стояла покосившаяся сторожка лесничества Бугай, находившегося когда-то на территории владений маркграфа Великопольского. В сторожке мы часто останавливались передохнуть.