Путешествие в страну снега и медведей - Lett Lex
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человек за столом кивнул им, когда иностранцы подошли ближе.
— Господин Князев, — поприветствовал его Трелони. Перед ними сидел старый сквиб с педантскими замашками, которые впору было считать диагнозом. Всё в его виде было чрезмерно: идеально ровно зачёсанные седые волосы, напомаженные бакенбарды, накрахмаленная рубашка и вычищенные пуговицы на сюртуке. Он то и дело поправлял лежавшие рядом с ним приборы, сдвигая их на считаные миллиметры своими длинными, по-женски изящными, пальцами, и всё равно результат заставлял его хмуриться ещё больше. Владимир Александрович держал спину неестественно прямой, словно пытаясь заявить всему миру о своей важности. Получалось не очень успешно, на него смотрели снисходительно независимо от того, что он был, пожалуй, самой близкой к императору магической личностью во всей России.
Чиновник кивнул им, на пару секунд отрываясь от наведения порядка на своём месте. Перед ним лежала ровная стопочка замолчавших кричалок, из почтовой трубы над столом каждые пять минут вываливалась новая и принималась бомбардировать Князева переливами высокого женского голоса, переходившего от упрашивающего тона к угрозам, что вызывало у мужчины умилённую улыбку. Особа, писавшая эти гневные письма, была, пожалуй, единственным существом, которое Князев считал достойным своей нежности, и по совместительству она была его женой, как знал Трелони из его досье. Молодая волшебница, душа компании, младше своего мужа на двадцать семь лет. Глядя на исполненное нежности лицо этого в высшей степени своевольного и невыносимого сквиба, обиженного на весь мир, что характерно для всей их породы, закрадывалась мысль, что эта смешливая девочка не так проста, как кажется. Когда вылетела новая кричалка, Владимир Александрович завернул в пергамент несколько банкнот, чиркнул пару слов своей сухой рукой и отправил конверт в почтовую трубу.
— Прошу прощения, семейные заботы, — сказал он, глядя так, что стало ясно — извиняется этот человек исключительно из вежливости.
— Ничего страшного, — ответил Трелони, садясь напротив него и кивая Грейвзу. — Спасибо, что согласились уделить нам время. Меня зовут Альберт Трелони, а моего напарника — Персиваль Грейвз.
— К Вашим услугам, — кивнул американец, но чиновник на это только едко усмехнулся.
— Похоже, это вам нужны мои услуги.
— Вы правы, — Трелони с абсолютно спокойным видом вынул из внутреннего кармана пиджака толстый конверт со свежими похрустывающими банкнотами. — И мы искренне ценим Вашу готовность сотрудничать.
— И это взаимно, — Князев прикипел взглядом к конверту и сцепил свои веткобразные пальцы. Персиваль скривился от такой неприкрытой наглости. Не то, чтобы в школе мракоборцев ему не говорили, что в определённых случаях играть грязно — в порядке вещей, но когда совершить международное преступление и фактически склонить высокопоставленного чиновника к помощи агентам другой страны путём взятки — всё равно, что за хлебом сходить, невольно начинаешь задумываться об адекватности всего этого мира.
Трелони, заметив выражение лица Персиваля, предупреждающе цыкнул на юношу, призывая вести себя прилично, как маленького ребёнка, который балуется за столом. Грейвз резко выпрямился, но отвращение со своего лица окончательно счистить не смог.
— Чем я могу помочь Вам, господа?
— Мы прибыли в Россию с важным делом, связанным с международной безопасностью. Накануне господину Калинцеву был передан договор со всеми условиями; нужно, чтоб в течение трёх дней на этом договоре стояла подпись Его Императорского Величества.
— Господа! — удивлённо усмехнулся Владимир Александрович. — Кем вы меня считаете?
— Человеком, который может провернуть это дело, естественно, — спокойным, убаюкивающим тоном произнёс Трелони, подталкивая лежавший перед ним конверт в сторону сквиба. — Скоро в Канцелярии состоится бал Их Императорских Величеств. Император, императрица и великие княжны будут в Москве, можно было бы тогда представить Его Величеству документ, а до тех пор... убедить Калинцева не растапливать этими документами свой камин.
— Я думаю, Вы понимаете, что Семёна Васильевича убедить не так просто, — произнёс Князев, глядя на Альберта колким взглядом.
— Уверен, Вы знаете, как это сделать. Всё же, Вы посредник.
— Я не имею права действовать в своих интересах.
— Но вы действуете в интересах своей страны. Это вопрос международной безопасности, и если Калинцев пропустит этот момент, то... кто знает, какими будут последствия. Кто возьмёт на себя ответственность в эту трудную минуту, как ни простые люди?
— Не пытайтесь умаслить меня, мистер Трелони, я знаю свои полномочия, — нахмурился Князев.
— Хорошо, — кивнул Альберт, накрыв ладонью конверт с деньгами. — Скажите, Вам хватает денег, чтобы обеспечить своей жене достойный гардероб, чтобы она могла предстать перед Их Величествами?
Князев гневно зыркнул на него и, поджав бледные губы, протянул свою костистую ладонь.
— Я сделаю всё возможное, сэр, — с подчёркнутым снисхождением проговорил чиновник. Конверт с шелестом опустился в его руку и тут же скрылся во внутреннем кармане пиджака.
Грейвз почувствовал, как начинает ныть челюсть; он слишком крепко сжимал зубы, чтоб не разразиться гневной тирадой в сторону этих великих политических деятелей. Юноша крепко сжал кулаки и пытался максимально объективно анализировать сложившуюся ситуацию. Сделка была совершена, можно было покинуть это пропахшее деньгами заведение и продышаться, попробовать забыть это. Персиваль мысленно закатил глаза: международная карьера, это, конечно, здорово, но он хотел бы просто поймать Грин-де-Вальда. Поймать, сковать и под страхом Авады вытащить на суд Мирового сообщества. Он не рвался играть в эту Большую Игру, ему было достаточно роли той длани, которая убирает с доски фигуры, которые нарушают правила.
Персиваль уже готовился подняться со своего места, когда Грейвз сказал:
— Скажите, Владимир Александрович, каковы шансы нам с мистером Грейвзом оказаться на этом зимнем балу? Он же девятого числа, если не ошибаюсь?
Князев удивлённо посмотрел на британца, видимо, пытаясь понять, где у этого человека начинается совесть. Но достаточно было одного взгляда на его
