Стихотворения и поэмы - Ованес Туманян

САКО ЛОРИЙСКИЙ

© Перевод А. Гатов

Вот Лорийское[26] ущелье — неподвижны, там и сямСкалы древние, седые, равнодушны к пропастям,Скалы смотрят друг на друга, ничего не говорят.Немигающий, упорный, неподвижный черный взгляд.А внизу, у ног беснуясь, извивается Дэв-Бед[27].Он выплевывает пену, дикой гонкой разогрет,Бьет о берег каменистый, будто он крушит врагов.Ищет он былых, цветущих, озаренных береговИ ревет, не умолкая, ненавидя сонь и тишь:«Ваш-виш-ш-ш! Ваш-виш-ш-ш!»

Из пещер глубоких, темных там на множество ладовСлышен отклик беспокойных и дразнящих голосов.То на вопль-стенанье Дэва все каджи, рассвирепев,Откликаются, и слышно, как бушует гневный Дэв.Завывают злые духи, и повсюду слышно лишь:«Ваш-виш-ш-ш! Ваш-виш-ш-ш!»

По ночам, когда ущелье оживает от луныИ пугливыми лучами берега озарены,Волны резвые играют с чистым лунным серебром.Это, к жизни приобщаясь, скрыто в сумраке густом,Пробуждается ущелье — дышит ужас под луной,И ущелье обретает древний свой язык живой.Монастырь на плоскогорье молится, как на тахте;На краю утеса крепость, точно сторож, в темноте.С темной башни на вершине, вознесенной к облакам,Раздается безутешный крик совы по временам.И, подобен человеку, молчалив и одинок,Древний крест в ущелье смотрит, где Дэв-Бед рычит у ног.

Есть в ущелье этом домик над рекою высоко.Грустно в домике сегодня одинокому Сако.Он — пастух, и постоянно с ним живет пастух другой.Но, как демон, этой ночью тот исчез — ушел домой.Чабану в горах не сладко — до деревни далеко.Тысяча одно несчастье происходит оттого:Может, вышел корм собакам — от муки мешки пусты,Или соли не хватило для овечьей баранты?То ль яичницу у тещи съесть решил в той стороне?То ли очень истомился — стосковался по жене,—Бросил стадо и в деревню убежал он во весь дух.Поутру собрал и вывел баранту один пастух.Только выглянуло солнце на луга окрестных гор.Возвратясь, Сако снял лапти и ступни себе растер.Поразвесил для просушки он носки.Лег у печки и раскиснул от тоски.

Ты один, но кто с тобою равен силой, богатырь?Если он на землю ляжет, — великана рост и ширь!Точно дуб! А если встанет он с дубинкою своей,С набалдашником, который словно слиток из гвоздей,И свирепых псов покличет, — дик, могуч и страшен он.Зверь и вор обходят робко этот домик и загон.Каждый божий вечер, только загорается звезда,К пастуху приходят гости, наполняется ода[28]́.В печку — хворост, и свирелей начинается игра.Песни, шутки-прибаутки, пляска юная быстра.

У Сако сегодня скучно. Темнота и тишина.В доме глухо-одиноко без второго чабана.Он разлегся поудобней — от камина шло тепло.И так много разных мыслей неожиданно пришло.Он ущелие увидел — вековую глушь и тьму,Тут — то бабушкины сказки сразу вспомнились ему,Сразу вспомнились, и, темной этой древности под статьОн о духах злых невольно начал думать-размышлять:Как они толпой веселой на своих ногах кривых,Принимая ночью образ тюркских женщин молодых,К людям грустным, одиноким, не просясь, приходят в дом.Вспомнил он каджи, которым есть что делать здесь кругом.Лишь увидят из пещеры человека на скалеИли путника, устало проходящего во мгле, —Родственным или знакомым подражая голосам,Зазывают на пирушку, поднимают шум и гам.Бьют наотмашь в барабаны и играют на зурне…Сказки бабушки покойной зазвучали в тишине,Будто в детство золотое возвратился снова он,Сказок древние напевы — точно призрак, точно сон;Они зовут:

           «Сако, приди,           Сыграем свадьбу мы на диво!           Мы буйно пляшем, погляди!           Невесты-девушки красивы.

           Возьми лепешку у меня!           Смотри, яичница какая!           Я — твоя тетя, я — родня,           Я — твоя нани[29], я — родная.

           С тобой я буду так нежна!           Тебе любовь платочком машет.           Красавица поет и пляшет,           Трани-на-на! Трани-на-на!»

И нелепые картины безобразной чередой,Возникая в беспорядке, взор смущают молодойИ к Сако идут навстречу грузной поступью своей.Но, мгновенно превращаясь в пляску медленных теней,Удаляются неспешно, разлетаются они,Тени злобные уходят в их пещеры-западни.

Может быть, то лань метнулась? Или это серый волкМимо домика промчался? Иль качнулся древний ствол?Или прыгнула козуля к пропасти на самый крайИ свалила ножкой камень сверху в бездну невзначай?Или ветер кружит листья и бросает на скалу?Или мечется мышонок, заблудившийся в углу?Или блеянье ночное пробудившихся овец?Он прислушивался долго, и решил он наконец:Кто-то влез в его загон.                                   Кто?                                              Прислушивается он…

Кто в трубу бросает сверху то золу, то горсть песка?Кто в ертык[30] сию минуту посмотрел исподтишка?Кто легко прошел по крыше, тихо-тихо, точно мышь?Кто ты там, эгей! Откликнись! Притаился и молчишь?Нет ответа. Только слышен Дзорагета хриплый стон.Ах, я знаю, кто там бродит! То — Гево. Никто как он.Кто отважится? Все знают пса свирепого… «Гево!»Не боюсь…                 «Гево!»…                               В ответ он не услышал ничего.

И еще страшней молчанье, да ревущий Дзорагет.Дзорагет о берег бьется. Ни людей, ни ветра нет.Мир уснул. Спит ветер. Только духи темные не спятИ шныряют по ущелью взад-вперед, вперед-назад,Свой бесовский пир справляют на скалистой высотеИ танцуют, словно тени, веселятся в темноте.Одинокого им нужно человека… Нет ли тут?И в загон они проникнут… С визгом-хохотом вбегут.Тяжело пастух вздыхает. Вот на тлеющий огоньОн уставился глазами и прижал ко лбу ладонь.Лихорадит великана, и лежит он не дыша.Переполнена смятеньем горца дикая душа.           Не волчья тень, не ветра крик, —           Нет, звезды сыплются в ертык,           В пастушьей хижине сверкают.           Он хочет вверх взглянуть, но страх           Сжимает сердце и в ушах           Шушуканье, шипенье, шорох.           И в дверь удары, от которых           Он в ужасе. — Да, это он!           Ха-ха! Ха-ха! Он нам смешо́н!           Ха-ха! Взгляни-ка, погляди-ка!           Оцепенев, он смотрит дико…

Шевельнулся он, свой ужас, наважденье превозмог.Только пуще задрожал он, поглядев через порог.Шыррк! Раскрылась дверь, качаясь, и ворвался хоровод,Перед ним кружится быстро, песни звонкие поет.Черноглазых, смуглых женщин — он их видит — полон дом.Рев и писк их безобразный, смех и хохот их кругом.

Это страшное ущелье. Только краешек луныИз-за туч украдкой взглянет. Звезды в тучах не видны.В этот час, когда ужасен пропастей скалистых вид,По Лорийскому ущелью великан Сако бежит.Демонские за собою он услышал голоса,Злые духи вслед пустились, по ветру — их волоса.Настигают и хватают за руку его… Потом,Замахнувшись, бьют змеиным отвратительным хвостом,А каджи[31] в своей пещере барабанят и дудят;Голосов знакомых звуки к пастуху Сако летят.

           «Сако, на свадьбу к нам приди!           Повеселимся мы на диво!           Мы буйно пляшем, погляди!           И много нас, невест красивых.

           Возьми лепешку у меня!           Смотри, яичница какая,           Я — твоя тетя, я — родня,           Я — твоя нани, я — родная.

           С тобой я буду так нежна!           Моя любовь платочком машет.           Красавица поет и пляшет,           Трани-на-на! Трани-на-на!»

А Дэв-Бед летит, грохочет и ревет, бурлив и зол:«Убежал Сако, держите! Он с ума сошел».

СТЕНАНИЯ