Без аккомпанемента - Марико Коикэ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошо, — сказала я и отвесила ему легкий прощальный поклон, стараясь, чтобы это выглядело как можно более формально. — Ну давай, пока.
Все с тем же глупым выражением лица Т. рассеянно посмотрел на меня. Я повернулась к нему спиной и, взяв Ватару под руку, пошла дальше. Спиной я ощущала до боли пронизывающий взгляд Т., но оглядываться не стала. Этот тип всегда горел нездоровым любопытством к тому, кто из участников движения с кем сошелся и с кем разошелся. Да и слухи о занятиях сексом в забаррикадированных университетах тоже большей частью распространял именно он, и делал это весьма правдоподобно. Несколько раз, когда мы с К., как два шаловливых щенка, гуляли по городу, Т., завидев нас с другой стороны улицы, начинал издавать непристойные возгласы. Сейчас мне стало противно от одной мысли о том, какие гадости начнет он теперь рассказывать про меня и Ватару.
— Аты у нас, оказывается, знаменитость, — удивленно произнес Ватару. — Да еще и всеобщая любимица.
— Стоит девушке начать заниматься подобными делами, — я постаралась изобразить улыбку, — как некоторые не слишком умные мужчины сразу начинают разговаривать с ней самым бесцеремонным тоном. Это не только про меня. Все через это проходят.
Про себя я жутко сердилась на Т., но мне совсем не хотелось посвящать Ватару в подробности разных не слишком приятных событий, связанных со стачечной деятельностью. Для этого у меня имелось немало других собеседников. А с Ватару я об этом говорить не хотела. Я чувствовала, что есть огромное количество других тем, которые мне непременно нужно обсудить с этим человеком.
— Мне как-то неловко, — честно призналась я. — Наверное, все, что я делаю, кажется тебе глупым ребячеством.
— Что мне кажется ребячеством?
— Ну, мне трудно объяснить. Но я часто думаю, что вот все эти наши комитеты, уличные демонстрации, сходки — в твоих глазах это все выглядит, как детские игры.
— Вовсе нет. Просто сам я этим не занимаюсь. Но это не значит, что те, кто решил посвятить себя такой деятельности, кажутся мне глупыми детьми.
— А кем они тебе кажутся? Другой расой? Инопланетянами?
— На самом деле я им просто завидую.
Мы дошли до конца первого восточного квартала. По-летнему раскаленное предзакатное солнце бросало на асфальт торговой улицы наши длинные тени. Остановившись у светофора, я посмотрела на Ватару.
— Завидуешь? Почему?
На его пушистых ресницах плясали золотые искорки, зажженные оранжевыми лучами солнечного диска. Не ответив на мой вопрос, Ватару поморгал глазами.
— Ты любишь жизнь?
— Что ты имеешь в виду? То, что я живу? Или жизнь как таковую?
— Жизнь как таковую.
— Я бы не сказала, что мне нравится, как я живу, — ответила я, — но жизнь я люблю. Не знаю, как лучше это объяснить… Ну, например, летнее утро, когда еще никто не проснулся, или сугробы снега зимним вечером, или штормовой ветер — в такие моменты я иногда думаю, как я все это люблю! Конечно, это глупая сентиментальность, но я правда так думаю. Даже в груди все сжимается, и слезы выступают. Я думаю, что вот сейчас, здесь — я есть. И больше мне ничего не нужно.
— Прекрасно! — Ватару улыбнулся и посмотрел на меня. — И жизнь твоя прекрасна. И ты сама.
В его словах не чувствовалось иронии. Светофор переключился на зеленый. Мы молча пошли по зебре на другую сторону. На переходе нас обогнала какая-то мамаша, которая тащила за руки двоих ребятишек. Добежав до противоположного тротуара, она громко топнула ногой, как будто преодолела финишную линию, и, смеясь, воскликнула: «Первое место!» Подражая ей, маленькие мальчик и девочка тоже закричали: «Первое место!» В руках у девочки покачивался желтый воздушный шарик. Ротик был перемазан шоколадом.
Ватару мельком взглянул на девочку и улыбнулся сам себе.
— К сожалению, — сказал он, по-прежнему улыбаясь, — я свою жизнь не особенно люблю.
Впереди показалось прямоугольное здание городской администрации. Перед ним бил огромный фонтан. Отражая солнечный свет, радужные брызги разлетались по сторонам, словно клубы тумана. Медленным шагом мы пошли по направлению к фонтану.
— Очень многие люди говорят так же, как ты, — сказала я, изо всех сил стараясь придать своему голосу оттенок взрослого беспристрастия. — Типичный нигилизм.
— Да, наверное, — равнодушно кивнул Ватару. — Что поделаешь.
По пути я украдкой оглянулась назад. Юноскэ с Эмой нигде не было видно, лишь густая толпа, заполонившая торговый квартал, копошилась вдалеке.
Ровно через неделю я впервые увидела Сэцуко Домото. Дело было после обеда. Мы с Ватару договорились встретиться в лавке художественных принадлежностей на углу первого восточного квартала. Там Ватару купил альбом для зарисовок. «Ты рисуешь?» — спросила я его, но он лишь смущенно заулыбался.
После этого мы направились в большой книжный магазин, расположенный прямо напротив центрального вокзала. В этом магазине мы должны были встретить Сэцуко, после чего намеревались пойти на второй этаж отеля «Сэндай», чтобы выпить чего-нибудь холодненького.
День выдался жаркий: хоть мы и старались идти под сенью деревьев, из-за обжигающего летнего зноя и парящей духоты все тело вмиг покрывалось неприятным липким потом. Но мое настроение было приподнятым. За день до этого Юноскэ уехал к родителям в Токио и собирался пробыть там неделю. Перед поездкой Эма заявила, что поедет с ним, но Юноскэ решительно воспротивился, и из-за этого они вроде бы крупно разругались. В итоге Эма осталась в Сэндае. Но где она была и что делала — мы понятия не имели.
Мы с Ватару могли остаться наедине… От этой мысли приятно теснило грудь. Тайком я даже строила планы, как мы проведем эту неделю без Юноскэ и Эмы. Вот сейчас он познакомит меня со своей сестрой, а потом мы снова останемся вдвоем и пойдем гулять на набережную реки Хиросэгава. На следующий день я хотела отправиться с ним пешком на гору Аоба и завести его во все джазовые кафе, которые я знала. Затем я ненароком предложу ему познакомиться с моей теткой и под этим предлогом приглашу его домой, а там затащу в свою комнату. Мы будем слушать пластинки, есть сладости и пить чай. Я представляла, какое удивленное лицо он сделает, когда увидит жестяную банку из-под консервированных персиков, которую я использовала как пепельницу, чтобы втайне от тетки покуривать у себя в комнате.
В общем, я собиралась завладеть Ватару на целую неделю, и в тот день почему-то была необычайно болтлива. Периодически напевая себе под нос популярную в то время песенку «Блюз абитуриента», я подробно рассказала ему про Джули и Рэйко и, слегка привирая, поведала о том, что мы с ними едим шесть раз в день, включая ужин, но все равно не можем преодолеть постоянное чувство голода. Лицо Ватару поблескивало капельками пота. Он весело смеялся. Да-да, ему и вправду было весело. Настолько, что таким я его, пожалуй, видела впервые.
Когда мы дошли до угла универмага «Марумицу», что напротив Сэндайского вокзала, на пешеходном переходе зажегся красный свет. Я перестала болтать и уставилась на вход в книжный магазин, который располагался на первом этаже здания, на другой стороне улицы.
Перед стеклянными дверьми стояла молодая женщина и пристально смотрела в нашу сторону. На ней была невероятных размеров соломенная шляпа. Расписанное подсолнухами летнее платье пышным воланом расходилось книзу от тонкой талии. Легко приподняв пятки, обутые в белые туфли-лодочки, она стояла на цыпочках, придерживая шляпу за поля, и вглядывалась вдаль. Густые черные волосы мелкой рябью ниспадали из-под шляпы.
— Это она, — радостно произнес Ватару. Только я открыла рот, собираясь что-то сказать, как эта красавица, стоявшая по ту сторону перехода, начала махать рукой. Ее белые длинные пальцы мерно покачивались в летнем мареве, как будто в замедленной съемке. По дороге проехало несколько автобусов. Фигура женщины скрывалась за ними, как колышемый волнами лист водоросли, но стоило очередному автобусу отъехать, как отчетливая, словно на киноэкране, картинка снова являлась моему взгляду. И лишь там я видела цветы. И лишь оттуда исходило сияние.
Какая красивая! — хотела воскликнуть я, но промолчала, в буквальном смысле утратив дар речи.
Зажегся зеленый, мы с Ватару пошли через переход и встретились с его сестрой перед стеклянными дверьми книжного магазина. «Очень приятно», — с улыбкой сказала Сэцуко, когда Ватару представил меня. Она коснулась рукой шляпы и, словно знатная дама, слегка склонила голову набок. Никак не могу вспомнить, была ли на ней какая-то косметика. Тогда я почему-то смотрела не на модные для того времени накладные ресницы и не на тонко, словно веточки ивы, прорисованные брови, а только на изящное, по-кукольному безупречное красивое личико и на улыбку сияющих розовых губ.