Наследник фаворитки - Георгий Марчик

— Преклоняться мало, — усмехнулась Лена. — Это даже приятно — преклоняться. Не требуется никаких усилий. Вот самому быть таким труднее. Не задумывались над этим?

Алик на секунду замешкался, метнул взглядом туда-сюда, растерянно попросил:

— Минуточку, дайте подумать.

Она посмотрела на него глазами, в которых веселыми бубенчиками звенел смех. И Алик с острой, сосущей под ложечкой тоской понял, что еще никогда в жизни ничего так страстно не желал, как скрутить ей руки за спиной, чтобы она не рвалась в звонкое небо…

— Поймите меня правильно, — медленно заговорил он, бесцельно перебирая чуткими пальцами все, что лежало перед ним на столе — нож, вилку, пепельницу, сигареты, зажигалку. — Я всегда казнил себя за то, что я такой обыкновенный. Каждый хочет быть героем, но не каждый способен на подвиг. — Алик скромно опустил взгляд. — Возможно, случись со мной такое, я преклонил бы колени перед силой. Этого я не знаю. Я уверен в другом — я хочу приносить людям пользу. И еще — мне кажется, я могу подчинить всего себя, — Алик поднял неподвижные глаза — в них стыла свинцовая решимость, — достижению поставленной цели. — Он замолчал и сцепил пальцы в ожидании приговора.

По сценарию, который он мгновенно набросал в уме, Лена должна сейчас похвалить его, игриво воскликнуть: «Браво!» — и тогда он переведет разговор в шутливое русло. При всем том он и в самом деле отвечал Лене вполне искренне, с юношеской горячностью и непосредственностью. Вот она, необъяснимая загадка раздвоения личности. Но Лена, увлекшись разговором, чуть-чуть перешла грань.

— А какая же у вас цель, если не секрет? — пытливо спросила она, как будто по-новому примеряясь к Алику. Однако он посчитал опасным развивать эту щекотливую тему и решил отшутиться:

— О ля-ля! Сегодня моя цель — завоевать ваше сердце! Я предлагаю этот тост за вашу неповторимую улыбку, ваши прекрасные глаза, — он осторожно, как бесконечно дорогую, хрупкую вещь, взял ее пальцы в свою руку и не отпустил, а она и не высвобождала их. — За вашу красоту! Она сама гармония. — Глаза Алика горели неподдельным вдохновением. — Не будем грустить, — проникновенно попросил он. — Слава богу, все уже позади. — Он нехотя разжал свои пальцы, улыбнулся — Выпьем за счастье, в котором энергия собственных мускулов, сила воли, страстность и полет мысли!

Оркестр гремел каким-то бурным танцем, звенели бокалы, в нестройный гул сплетались шумные голоса.

— Я готов убить этого человека! — вдруг вспылил Алик. — Да как он смел обидеть вас?

С сердитым порывом он обернулся к столику, за которым сидел бывший муж Лены, но она положила свои пальцы на его плечо.

— Не надо. Все кончено. Теперь уже не имеет значения, сидит он здесь или нет.

— Вы правы, — охотно согласился Алик, сразу успокаиваясь.

Он пригласил Лену на танец, крепко обнял доверчиво прильнувшую к нему юную женщину и, покачиваясь в ритм музыки, бережно вел по маленькой площадке. Ему казалось, что в руках у него дрожит и волнуется ее доверчивое, отважное сердечко. Танец закончился. Он, галантно склонившись, поцеловал ее руку.

Через несколько минут они покинули ресторан. Ночь сразу поглотила их. Алик накинул свой плащ на плечи Лены, обнял ее за талию. Они вышли к берегу водохранилища и долго молча стояли здесь, вслушиваясь в тихий плеск волн. Алик медленно повернул Лену за плечи к себе.

— Я никогда, — хриплым, прерывающимся голосом заговорил он, — не представлял, что могу встретить такую прекрасную женщину…

Алик словно опьянел — он говорил, говорил, говорил. Он чувствовал себя боксером, который выигрывает бой. Каждое слово — удар. Точный, меткий, неотразимый.

— Мне не нужны ни деньги, ни слава…

Алик говорил, говорил, говорил…

— Жизнь — это борьба, трудности, ветер странствий, едкий дымок костра, встречи, вечное движение…

Лена зябко пожимала тонкими плечиками, потом, как ребенок, прильнула к нему и смотрела неподвижным взглядом куда-то в темную даль. Ей было славно с этим человеком, который, казалось, так хорошо сумел понять ее.

В душе Алика на миг шевельнулось что-то незнакомое, теплое. Сердце стучало, голова слегка кружилась, по телу разлилась истома.

«А как же деньги? — спохватился он. — Ни копья не осталось. Экая досада! Но не упускать же момента? Отдам как-нибудь при встрече…»

Чаши весов, на одной из которых была Любовь, а на второй — Деньги, нервно закачались…

— Поверь, мне очень неловко тебя просить… Видишь ли, я немного поиздержался в пути. Извини, ради… — смущенно закашлялся он. Чаша с деньгами перетянула…

— Какая чепуха! — воскликнула Лена. — Пожалуйста! Это все, что у меня есть. И больше ни слова об этом.

— Ты добрая, — обрадовался Алик, — ты самая лучшая.

На прощание он порывисто обнял Лену, поцеловал:

— До встречи, мое солнышко. Как мне будет не хватать тебя!

Он стоял у ее коттеджа до тех пор, пока Лена не скрылась из виду. В ее записной книжке были записаны вымышленные адрес и номер телефона Алика.

…С душевным подъемом, легко и празднично вбежал он утром по широким ступеням Дворца культуры, быстро прошел пустынный, сумрачный вестибюль с белыми, под мрамор, колоннами, направляясь к шикарным директорским апартаментам. Не без усмешки взглянул на группу оживленно судачивших уборщиц в синих халатах и как-то мимолетно при этом отметил, что уже одна эта скученность их не совсем обычна при таком грозном командующем.

Так, со светлой улыбкой на устах, и влетел, не стучась, в кабинет Дверьченко. Матильды в приемной не оказалось. Кабинет был пуст. Что-то враждебное, отчужденное почудилось в его торжественной величавой тишине, и Алик попятился. Будто кабинет, заставленный тяжелой дубовой мебелью, с массивной хрустальной люстрой, роскошным ковром на полу и кожаными черными креслами, был не кабинетом, а волчьей ямой, ловушкой, которая в любую секунду сомкнет за ним решетчатые железные челюсти.

Осторожно прикрыл за собой дверь и уже не прытко и бойко, как входил, а деликатно, в высшей степени предупредительно, едва ли не на носочках, Алик отправился восвояси по длинному паркетному коридору к выходу. Скорей, скорей. К солнцу, к свету. Подальше от греха, будь он неладен, этот директор со своими унтер-офицерскими замашками, волевыми усилиями и прочими атрибутами неуемной мелкопоместной власти.

— Бу-бу-бу, — приглушенно донеслось со стороны судачивших уборщиц. Алик мгновенно пресек невольное движение в их сторону с вопросом, повисшем на кончике языка, и прошмыгнул мимо, словно то был вовсе не он, а его тень, ненароком попавшая сюда.

На улице вздохнул с таким облегчением, будто удачливо выскочил из западни или проскочил засаду. Сердце медленно остывало от испуга. Ну и наваждение! Примерещится же такое среди белого дня. Дрожащими пальцами размял сигарету, вдохнул в себя клуб дыма, выдохнул и уж только тогда с облегчением, как мальчишка, громко, на всю улицу расхохотался. И еще некоторое время удивлял прохожих совершенно нелепой, идиотской улыбкой.

Увидев будку чистильщика обуви, отдуваясь, влез в нее, сел на скамейку, поставил ногу на подставку. Грузная темноволосая женщина молча принялась начищать его штиблеты. Она с таким рвением и усердием, неожиданным для ее солидного возраста и веса, наводила блеск, что все в ней колыхалось волнами, как при пятибалльном шторме. Алик по-царски протянул ей полтинник и поднялся. Но она не приняла щедрого дара — сунула сдачу в руку.

— Мне лишнего не нада, а тебе на девушек самому нада. Будь здоров, соколик.

— «Не нада» так «не нада», — кокетливо проворчал Алик, направляясь к телефонной будке.

Ему не пришлось задавать Ирине Васильевне наводящие вопросы. С первых же слов она выложила все новости. Предчувствие не обмануло Алика.

— Представляете? — волновалась она в телефон. — Представляете? — Алик повесил бормочущую трубку себе через плечо.

— Не представляю, — грустно сказал он через некоторое время в мембрану. — И вообще я в этих делах совершенно не Копенгаген. Я привык верить людям. Я буду верить им, если даже три четверти человечества окажутся законченными мерзавцами. Меня, к сожалению, скоропостижно отзывают. Так что я сегодня убываю…

На этом Алик посчитал законченной свою «великую культурную миссию» на ударную стройку. Впрочем, он на ней даже не побывал, так как не страдал любопытством.

Альянс физики и лирики

 Доверху груженные самосвалы с рычанием рассерженных тигров мчались по укатанной щебенке в сторону распадка, видневшегося вдали меж двух темно-сизых сопок. Алик ускорил шаг.

«А говорят, непроходимая тайга, — с иронией думал он. — Говорят, безлюдные места на сотни километров вокруг, а тут словно развороченный муравейник. Что творится на белом свете! Строят, строят, строят… Не успели одно закончить, начали другое».