Мы вернёмся (Фронт без флангов) - Семён Цвигун

Радист Николай Григорьевич Прокопченко, или просто Николай, как его все называли. Комсомольский вожак, лучший в части снайпер, доброволец Красной Армии. Сообразительностью Николай удивлял бывалых полковых разведчиков.

Разведчик Григорий Илларионович Корецкий, директор средней школы. От любимого дела учителя его оторвала война. Высокий, широкоплечий, с добродушными и чистыми голубыми глазами. В них отражался кроткий нрав этого располагающего к себе человека.

Разведчики Миша Курбанов из Таджикистана и Гриша Ляшкевич из Белоруссии. Курбанов – смуглый, с черными, как смоль, волосами. Ляшкевич, напротив, светлый, с копной льняных волос и длинными, словно белые бабочки, ресницами. На счету каждого уже значилось по три добытых "языка". Лучшей характеристики не придумаешь.

Разведчик Федор Николаевич Дьяур, молдаванин. Действительную службу прошел на пограничной заставе. Нелегкая служба на границе научила его осторожности, терпению, находчивости. Прославился он и тем, что был на заставе незаменимым запевалой, гармонистом, весельчаком. Потом работал в педучилище, преподавал немецкий язык – знал его в совершенстве.

Разведчик Иван Васильевич Карлышев, коренной свердловчанин. Человек с суровым взглядом и крутым, как уральская зима, характером, удивительной честности и прямоты.

В разведывательную группу включили Анну, студентку последнего курса института иностранных языков, прекрасно владевшую немецким языком. Приятный голос, красивое лицо, стройная фигурка делали ее похожей на киноактрису. В манерах тоже было что-то артистическое. Все вместе взятое и склонило чашу весов в ее пользу, когда решался вопрос, кого из девчат включить в группу.

Комиссаром разведывательной группы назначили Петра Тимофеевича Белецкого, кадрового политработника. На гимнастерке только что полученный орден Красной Звезды – признание Советским правительством его заслуг перед родиной.

Когда подготовка разведчиков, проходившая под руководством Максимова, подходила к концу, приехал генерал Николай Павлович Дроздов. Это был высокого роста, широкоплечий человек. Волевое лицо, тронутая сединой густая шевелюра внушали к нему доверие, уважение с первого взгляда, но в то же время вызывали робость, исчезавшую, когда знакомились с ним поближе. Его внешность свидетельствовала о том, что человек он бывалый, много знающий, и от других потребует отличного знания дела. Так оно и оказывалось.

Разведчики успокаивали себя тем, что Дроздов прибыл в сопровождении полковника Куликова, а полковник не даст их в обиду.

Генерал пригласил Афанасьева. Выслушал рапорт. Придирчиво оглядел с ног до головы. Он считал, что, подбирая разведчика, надо обращать внимание и на его внешний вид. С учетом характера заданий, которые ему придется выполнять, и, конечно, с учетом той обстановки, в которой придется действовать. А капитану Афанасьеву, о чем генерал пока еще не говорил ему, возможно, придется выступать и в роли немецкого офицера.

Генерал пригласил Афанасьева к столу. На столе стоял черный от копоти чайник. Из носика, словно дым из папиросы, вырывалась струйка пара.

– Чай пить будете?

– С удовольствием, – ответил Афанасьев.

– Тогда наливайте и себе и мне.

Про себя подумал: "Парень мне нравится: ведет себя естественно, никаких признаков напряжения".

Отпивая из кружки маленькими глотками чай, генерал попросил:

– Расскажите о составе группы и степени готовности каждого. Сидите, – разрешил он.

Дроздову нравилось, как докладывал капитан. Увидеть главное в человеке, рассказать о нем предельно кратко, выпукло – умение, которое дается не каждому. А вот капитан Афанасьев, подумал генерал, владеет этим умением в совершенстве. Подбирает такие слова, которые позволяют зрительно представить того, о ком говорит.

Дроздов задавал вопросы, уточнял отдельные детали. Его интересовало все, что касалось не просто человека, а человека-разведчика: не только образование, общая культура, семейное положение, но и знание немецкого языка, умение быстро ориентироваться в обстановке, владеть собою и многое другое.

Беседа понравилась Афанасьеву. Понравился ему и генерал: с первого взгляда – строгий, а вникнуть – душевный человек, располагающий к себе собеседника.

– О вас, капитан, – сказал Дроздов, – я знал по документам да со слов, правда, похвальных. Но такова особенность нашей работы: чтобы не ошибиться, надо лично познакомиться с человеком, поговорить с ним. Это, естественно, расширяет и углубляет наше представление о человеке. Не буду скрывать, я доволен нашей встречей. Остался последний вопрос: кого, по вашему мнению, можно будет поставить во главе разведывательной группы?

– Товарищ генерал! Прошу доверить группу мне.

Дроздов вышел из-за стола, медленно прошелся по комнате, не спеша закурил папиросу, посмотрел на капитана.

– Задание, как вы, конечно, понимаете, очень и очень ответственное и, разумеется, очень опасное. Действовать придется в тяжелых условиях. Тяжелых не только потому, что необычных. Ко всему нужно быть готовым. Вы думали об этом?

– С того дня, как мне поручили формирование группы, товарищ генерал.

Дроздов улыбнулся кончиками губ. Спросил Куликова:

– Ваше мнение, Иван Дмитриевич?

– Я думаю, следует удовлетворить просьбу капитана, Николай Павлович. Он хороший чекист. Успел уже дважды отличиться за линией фронта.

– Ну что ж, быть по-вашему, – уже не скрывая улыбки, заключил Дроздов. – С моей стороны возражений нет. – И к Афанасьеву. Строго официально: – Товарищ капитан! Вы назначаетесь командиром разведывательной группы "Пламя". Задание и способы двусторонней связи будут определены вместе с вами. А сейчас познакомьте меня с участниками группы.

14

Петренко вызвали в гестапо на второй день. Принял его начальник следственного отдела майор Зауер, один вид которого вселял страх: худое, бесцветное, к тому же еще рябое лицо, злые глаза, длинный, похожий на клюв, нос, широко оттопыренные уши, лохматые волосы. Он прострелил Петренко коротким взглядом, затем уставился на него, уже не отрывая глаз. Визгливым голосом спросил на ломаном русском языке:

– Рассказывай подробно, кто вас к нам прислал?

– Генерал фон Хорн! – радостно ответил Петренко.

– Я спрашиваю очень серьезно, – заметно повысил голос Зауер, – и прошу серьезно отвечать, с каким заданием вас послали к нам чекисты?

Петренко не ожидал такого оборота и растерялся.

– Господин начальник! Слава богу, с чекистами я никогда не имел никаких дел! Я перешел на вашу сторону добровольно. Да. Совершенно добровольно! Я бежал из отряда, чтобы быть вам полезным. Я ваш друг! Да!..

Для убедительности Петренко перекрестился – ткнул себя пальцами в лоб, в живот, а куда потом вести руку – влево или вправо, забыл.

Зауер придавил настольную кнопку. Дверь распахнулась. Вошел высокий, атлетического сложения гестаповец. Рукава рубашки были засучены. Его бицепсы привели Петренко в трепет.

Заметив это, Зауер как мог строго сказал:

– Если не будешь рассказывать, с каким заданием пришел, я поручу допросить тебя Гансу. Он заставит тебя сказать правду.

Ганс плюхнулся на стул, так что тот скрипнул, и громовым басом отрезал:

– Говори правду, иначе!.. – и ударил кулачищем по столу так, что стоявший на столе стакан подпрыгнул, упал на пол, разбился.

– Господа! – выкрикнул Петренко. – Я докажу вам, что ненавижу коммунистов! Они ваши и мои враги! Они уничтожили моего отца! Разорили наше добро! Я долгие годы дожидался вас, а вы не верите мне! Как же так?..

Петренко прослезился, но, видя, что на гестаповцев это не произвело впечатления, бросился на колени, стал целовать сапоги Зауера, Ганса. Просил. Умолял. Доказывал…

– Мой отец имел в Киеве большой промтоварный магазин, он был хозяином нескольких домов, которые сдавал в аренду. Он имел в деревне мельницу. Отняли все, ничего не оставили большевики, семью в Сибирь загнали. Я бежал оттуда. Дальние родственники пожалели, привезли фальшивые документы. Петренко не моя фамилия. Я Губенко. Губенко я. Спросите в Киеве любого старого человека. Они знают, они подтвердят…

Петренко умоляюще смотрел на Зауера:

– Документы помогли мне. Я закончил военное училище, но всегда ненавидел все советское. Ненавидел!

Слезы застилали его глаза.

Зауер смягчился.

– Встань, – приказал он.

Петренко встал, отряхнул с колен пыль, провел руками по лицу, желая смахнуть слезы. На лице остались грязные полосы.

Не спуская глаз с Петренко, Зауер строго предупредил:

– Мы будем проверять на работе. Будете работать хорошо – наградим, плохо – накажем! Больно накажем.

Зауер задымил сигарой, прошелся по кабинету, помолчал, потом обратился к Гансу: