Тайны гор, которых не было на карте... - Анастасия Вихарева

Бессовестный и грубый вампир Залайло отправил обращение прямо в сознание проклятой: "Если ты, тварь, еще раз… ни один волос…" Так сказал, чтобы и предателям стало ясно, что шутить она не собирается. Под гвоздик, чтобы если муженек еще раз рученькой замахнется, приключилась падучая и с ним, и с проклятой. А чтобы защита была еще крепче, скрепила ее соитием, чтобы когда думалось, думалось с удовольствием. И тогда же привели мужа в чувство, положили перед ним дружка его юродивого и проделала то же самое, восстанавливая память. Дружок, правда, совсем дураком стал… И тут случилось непредвиденное… То ли переиграли, давая объяснения, то ли еще что, а только Его Величество почему-то стал ее побаиваться, проявляя интерес к мужчинам, воспринимая себя одним из мудрых наставников, упуская, что еще она была между ними. Может, ласкали себя, пока бегала подмываться… И приворотами пробовала отвадить, и психоцелители с ним занимались, и разные гипнотизеры во дворец съезжались, тряпка тряпкой стал.

Предупреждала Маменька: многие привороты сами себе противоречат и крышу сносят!

Может, еще раз… гвоздиком?

Уж и делом не занимается, переливает из пустого в порожнее. Советы спрашивает, а какие советы она может дать? Разве что как маникюр сделать, или какое платье одеть — это пожалуйста! Сказала в шутку: объяви деноминацию, — так готовит, вместо того, чтобы копеечку укреплять народную. Инфляция вверх лезет, уж и не знаешь, как объяснить очередное народное обнищание, когда и братья и сестры начинают задаваться вопросами — того и гляди, бунтовать вздумают. И ни Матушки, ни тетки, никто по головушке сзади не погладит, в глазик не повинит за непослушание… Не разбазарим ли имущество? Заграница так и прет, так и прет на дармовщину. Им на их копеечку четыре червонца вынь да положь. Как колесо с горки прокатывают — только после их колеса пять лет не нарастает на том месте.

Паскудство виделось и тут и там, будто самой в глазик поплевали. Проклятая из головы не выходит, беспокойной стала, спит тревожно. Раньше и думать не думала, а сейчас пугаться начала каждого мужниного слова, которое на муке завязано. И выходит, сама все замутила, сама Матушку просила заманить проклятую в избы, сама дядьку Упыря просила железо сковать, чтобы сносу не было, и травилась бы им, сама мужа испохабила, сама армию голодающих вампиров взрастила, которая прожорлива так, что кровушки уже самой скоро взять будет негде.

Где своя голова, какой лишай на ней выскочил?

Или не просила подзаборная обиженка у мужа ничего? Неужто вампир, который Бога из себя корчит, запечатал все заклятия? Но как без Зова-то? Как избавил проклятую от всех забот? Неужто накормил, напоил, и не думает она по нужде? А может, пробралась в погреб, в котором еду складывали, и обжирается — много ли ей надо? Или опять куда-то отправились бунтовщики (будь он трижды не ладен этот маг-вампиреныш, который решил своих же сосать) — а иначе с чего муженек собрался дороги строить? "Самой надо в избы наведаться, — вспомнила она вполне разумную мысль, подсказанную дядькой Упырем. — Может, Баюна подберу по дороге, а то мыкается поди, домой по лесу продираясь. А как увижу, так и узнаю!"

Мысль оказалась кстати. День выдался солнечный — хорошую погоду предвещали на несколько дней. Она быстрым шагом вернулась в покои, на ходу отдав соответствующие распоряжения, предвкушая, каким безрадостным будет похмельное пробуждение Его Величества, который вдруг обнаружит, что Ее Величество соизволила его оставить…

На сборы ушло чуть больше времени, чем предполагала. Все же путешествие предполагалось на неделю. Вышла во двор и свистнула Горынычам, бросив каждому по взгляду. Горыныч о двенадцати голов послушно опустился рядом, подставляя для удобства ногу. Он был самым выносливым, быстрым, сильным. Слуги уже сделали все приготовления. Спина у драконов была вместительная, сотни три человек могли бы отправиться с нею в путешествие, но миссия ее была сверхсекретная, кроме того, драконы не раз и не два по дороге закусывали седоками, воспринимая их, как пищу, предназначенную именно для них, стоило ей задремать. Чужого не возьмешь, а верными подданными рисковать не хотелось. На спину установили небольшую обогреваемую карету, закрытую со всех сторон, укомплектованную одеялами и теплыми вещами, продуктами и всем необходимым для походной жизни. Тут же лежали карты и подзорная труба, которой пользоваться было не всегда удобно, особенно если дракон летел с немыслимой скоростью — мог все государство облететь за неделю, если ему или ей было нужно. Кое-какие ограничения у драконов все же имелись — по весу и по высоте. Выше положенного — и опереться крылами о воздух он не мог. На высоте в пять-шесть километров начинал зудеть: "Не могу, там внизу у меня задача сверхважная!" И объяснить путем не мог, что его держит у земли. Обыскались уже, но он все время грустно качал головами: "Нет, госпожа моя, не это!"

Дракон набрал высоту. Он взмахнул крыльями, и дворец мгновенно стал маленьким, как спичечная коробка. Летел Горыныч быстро, но чтобы не причинить ей вреда.

"Терпение, терпение!" — уговаривала она себя, ругая мысленно Горыныча, который в это время перемахивал через леса и горы.

С одной стороны гор, в глубь страны, где проживала Матушка, раскинулся дикий край, в который редко кто захаживал, разве что иностранцы лес вырубали и в реках рыбу отлавливали. До необразованного и малоцивилизованного края руки никак не доходили. И с чего бы! Половина земель принадлежала престолонаследникам. Дикий край оставался заделом на будущее — сельскохозяйственный и сырьевой. Там размножались люди, пополняя запасы для вампиров на другом конце государства, и был тот край отдан оборотням, которые его охраняли и докладывали о каждом человеке. А заканчивалось государство морем-океаном. Ветры в том море-океане дуть не переставали, великий простор манил, но самые крепкие люди сметались к берегу щепой — и жили в том океане чудовища, что не в сказке сказать, ни пером описать. Бурлил он день и ночь, не переставая, слыл ведьмовским и проклятым на все времена, и мерил свой пояс времени необычно — все время там стояли сумрачные дни, когда видения казались любому живенько. Никто покорить его не пытался, разве что рыбу удили у самого берега.

Сами оборотни пополнялись, кусая одного до смерти, обычно жену. По природе свой оборотни были мстительными, не умея прощать человека и всякого, кто не умеет поднять себя над ними. Молодые вампиры, у которых душа еще полазала по земле, торопились обзавестись своими зверями и, не умея приставить их к себе, зачастую пытались построить с ними отношения, какие обычно бывают между вампиром и вампиром, или человеком и вампиром, не брезгуя кровушкой. Но оборотнями все же зверь руководил, не человек — его человеческой слезой не прошибешь. И стоило молодому вампиру заказать оборотня на обед, или подпустить близко, как тут же стая начинала на него неторопливую, по всем правилам настоящую охоту. Обиженные оборотни вампирами тоже не брезговали и рвали их, как человека, с той лишь разницей, что крови не пили и мяса не ели. Чтобы усмирить их, в ход пускалось и каленое железо, и запугивание серебром, и осина под ногти вгонялась. Предателей не жалели свои же — за каждый проступок наказывали собратьев сурово и грубо. Дрессировать оборотней не каждый вампир мог, поэтому многие вампиры обходились без зверей, приманивая к себе людей.