Тайны гор, которых не было на карте... - Анастасия Вихарева

Все в саду было сделано лучшими мастерами. Посмотреть было на что. Не могла она позволить себе сад с простыми растениями, они в каждом доме были. Немногие цветы радовали вампира, и она была не исключение. Но тут она могла любоваться садом, сколько влезет. Такой красоты ни в одном государстве не было — все мастера по камню и ювелиры мечтали украсить его своим художественным произведением. Слава, почет, богатство. Даже бабочки порхали. Припорошенные искусственным снегом, каждый лист из малахита или изумруда, стволы из самоцветов и янтаря, цветы из кораллов и рубинов, дорожки выложены узорной плиточкой. Все в саду было первосортное, с гарантированным качеством. Но нет-нет, да и ломались зверушки — так и в лесу умирали бы. Зато комары не жужжали под ухом. Впрочем, они и в простом лесу не подлетали близко. Или чувствовали, что тоже кровососущее и брезговали, или уважали. Не такая им нужна была кровь, как у Царицы всея государства.

А подумать было о чем. Трудно поверить, что один дядька Упырь остался. Мужа того и гляди уведут, припечатав на чело еще одну Благодетельницу, или дядька Упырь откинется.

Тяжелая ноша давалась ей легко. Никогда она не чувствовала себя так замечательно, как на престоле славы своей. Каждый перед ней выслуживался, и оговорить могла любого. Никто не останавливал, никто не требовал отчета. А будь генераловой женой, пошла бы, поехала бы за муженьком на Черное Земноморье, куда Макар телят не гонял. Труднее было остаться со своей мыслью о себе самой. Дворец как муравейник был набит слугами, рабами, камеристками, лакеями, придворными и прочей челядью.

Каждый почему-то считал, что если он попадет на глаза в тяжелую годину, ему непременно полегчает. Но ведь ей не становилось легче от таких встреч, так с чего ей облегчать жизнь, кому ни попадя? И когда от встречи становилось хуже, понимал страждущий, что все в мире относительно, в том числе и тяжесть. Потому как если прибавить к тяжести еще чего-нибудь, то тяжесть в предыдущем измерении обязательно уже казалась легонькой.

Конкурентов у нее было немного. Мало осталось семей вампиров, которые бы владели богатствами, накопленными за тысячелетия, знающих себе цену, имеющих знания вампирские и внутреннее благородство. Всех извели. А ей повезло, Матушка из ведьм, каких уже на свете не осталось, дядька благородный, обзавидуешься, отец — вампир знатный, богатый, из народа, тетка за счастье каждому. Столько накопили мертвечатины, любого вампира заплюют! Половина вампирских душ замурованы и запечатаны накрепко — в глазик и поплюют, и самыми сладкими сиренами подскажут, как любить ее. Так и на троне утвердилась.

Но такое безобразие кругом!

Если на десять сирых и убогих одна дееспособная особь набралась — уже счастье. Не удивительно, что дворянство давалось немногим. Народ сам о себе позаботится никогда не мог.

"Стараешься, стараешься, — раздосадовано подумала Ее Величество, — а никакой благодарности?"

Не так она представляла себе жизнь в самом начале, когда только-только разбиралась в делах государственных. Думала, придет время, и каждый вампиром станет. А как станет-то, если всякий выпитый с одного конца вампиром становиться, с другой проклятым? А еще каждому попить, поесть… Беда бы уже началась, если бы не подсказали из три-запредельных государств, что вдове стать вампиром не светит, если душа ее погибнет в огне и пламени раньше срока. Или посадили человека за мешок картошки, а он возьми, да и повешайся. Вдова нисколько душой не забывалась и переправляла ей часть своей силы, так что вдовушка иногда становилась захребетником не хуже вампира. А если еще на Зов поспела, то запросто могла из вампира кровушку сосать. Шансов у них было мало, жилось им не сладко, но порой уводили знатного кавалера из-под самого носа избранной. Вампиры и тому были рады: пришел домой, а кровушка сама в постель кинулась, носки, трусы постираны — попинал для порядка, понаставил синяков, земелька и щи сварит, и на работу сбегает, и детушки подрастают, хочешь, вампиров делай, хочешь кровиночку. Каждый вампир так или иначе вдова или вдовец, но только они умели получать при этом удовольствие и жили в согласии, а вдовушки ни целомудренностью не славились, ни маски у них не было, которая бы объясняла кровососущим, что она самая обаятельная и привлекательная, и старились они на удивление быстро. Еще вампирами не становились, когда человека прокляли с одной стороны и с другой стороны, а Зова не дали ни тому, ни другому. С одной стороны раб, с другой вол, и ума нет — с какой ни посмотри. Пей и наслаждайся кровушкой, сколько влезет! Ходят такие проклятые с обеих сторон и пугают людей — самые настоящие зомби. И то хорошо — не бунтуют. Еще оборотни, но те злые, обидчивые, слова не скажи, начинают карман искать!

Ее Величество плюнула. Не в сердцах, натурально. Слуги уберут.

Душу мужа, тварюгу беспризорную, она не то, чтобы боялись — тревожилась, вдруг подмену углядит. Была проклятая какая-то нерадостная, себе на уме, не уличенная во вредительстве и не замеченная в благодеяниях. Прав дядька Упырь, даже не сказать, чтобы совсем проклятая… Не вела она себя как положено, не спилась, не истаскалась, незлобливая была и все время человека из себя строила, это больше всего и беспокоило. Всех беспокоило. Вот откуда ей было знать, что не сало с маслом уготовили? С другой стороны, ведь если по большому счету, обошлись с ней ласково, жить позволили, позорили, но за дело. Другие обрезались и в ус не дуют, а ей досталась не проклятая, а головная боль. Эта шелупонь все время норовила выскочить в люди, сколько бы не убеждали ее, что среди людей ей не место. В одно время письма во все места с жалобами писать надумала, и вся на кузнеца господина Упыреева. Ну, смешить людей, это было в ее стиле…

Перепугалась, когда муженек приложился кулачком. Запаниковала. Совсем мужик дураком стал: смеется, в глаза весело смотрит — и раз, в глаз засветил кулачищем! Чуть дух вон не вышиб. "Приятно умирать? — спрашивает. — Помни, каково оно! Ишь, чего надумала, в смерти удовольствие искать! Мало показалось, добавлю! Выбью я из тебя эту дурь!"

И это за ее-то доброту…

Как проклятой удалось заставить саму себя убивать, да еще ждать от убийства удовольствие? Заклятие? Обычно, ни одна мысль от проклятого вампира не тревожила. Даже заклятия не достигали ушей, если не сам вампир накладывал его! Она собственной ручкой пробила муженьку голову гвоздиком и пощекотала извилины, чтобы помнила земля госпожу свою. Ведь на такую высоту подняла — на троне сидит! Напомнить пришлось, кто посмеялся над любовью их. Лоботомия была самой крепкой защитой. Делали ее не каждому, а только когда заклятия вдруг переставали работать должным образом.