В муках рождения - Церенц

— Братец, не ты ли Овнан из Хута?

— Да, сынок, это я.

— Просим тебя последовать за нами, у нас дома тебя ждут.

— Хорошо, — подумав, сказал Овнан, не высказав и тени любопытства, и молча последовал за ними.

У одного из домов юноши остановились. Овнан вошел в комнату и с первого же взгляда увидел Гургена, который поднялся ему навстречу.

— Войди, войди, брат, — сказал он. — Едва я узнал о неразумном и грубом приеме, оказанном тебе, как, взволновавшись, что упущу тебя и ты уйдешь в Тарон, поручил крестьянам проследить тебя, чтобы нам повидаться и подумать, можем ли мы что-либо предпринять.

— Ничего не поделаешь, князь, — ответил грустно Овнан. — Я больше не надеюсь ни на католикоса, ни на епископов, ни на князей, ни на нахараров. А народ, как овцы без пастыря, завтра будет предан варварскому мечу и уведен в плен. Если бы католикос захотел последовать моему совету и переехал в монастырь Святого Карапета, поднял бы на ноги духовную армию, — народная армия сотнями тысяч поднялась бы ей на помощь. И тогда мы, армяне, дружно вооружившись одними камнями, могли бы разбить врага, под пятой которого стонут в плену наши дети, наши жены, наши князья, наша церковь, наша вера… Бог не сочтет грехом, князь Гурген, но не впервые в такие горькие минуты я просил его взять мою жизнь, чтобы только не видеть жалкой судьбы своего народа, который с каждым днем терпит все больше от нечестивцев-арабов. Мы могли бы без чужой помощи, своими силами защитить свою землю, освободить ее от чужеземных захватчиков, если бы не глупая форма нашего государства, нахарары и знать, раздробившие страну на сотни частей и предавшие ее чужеземцам. Вот о чем я скорблю.

Окончив свою речь, Овнан в изнеможении опустился на скамью. Гурген, заметив, как побледнел этот железный человек, опросил:

— Овнан, когда ты вышел из Двина?

— Вчера вечером.

— Шел пешкам и без отдыха?

— Да.

— Что ты ел?

— Ничего.

Гурген подумал о том, что Овнан за двадцать четыре часа прошел трехдневный путь и, конечно, голоден.

— Вахрич! — позвал он своего слугу.

— Прикажи, господин мой, — откликнулся из угла наш старый знакомый Вахрич.

— Скажи, чтобы нам принесли ужин.

Вахрич вышел из комнаты. Овнан сидел, опустив глаза, а Гурген ходил взад, и вперед по комнате, задумавшись над создавшимся положением и над словами Овнана, снова, упрекнувшего нахараров. Гурген словно стыдился, что происходит из знатного рода Мамиконянов и Арцруни, забывая о том, что и сам является одной из жертв нахарарской власти.

Они молча поужинали, и Гурген обратился к Овнану.

— Тебе надо немного поспать, Овнан. Нам с тобой предстоит одно дело.

— Если дело серьезно, я могу и не спать.

— Нет, ты отдохнешь, а в полночь мы с тобой уедем отсюда.

— Хорошо, — сказал Овнан.

Немного спустя Гурген увидел, что его собеседник заснул сном праведника.

Еще не было полуночи, когда Овнан проснулся. Его могучий организм не нуждался в долгом отдыхе.

За ним поднялся и Гурген, и вскоре оба друга скакали вдоль берега Ахуряна по Багаранской дороге, а наш старый знакомый Вахрич следовал за ними, стараясь догнать не только для того, чтобы не потерять их из виду, но и из любопытства. Этот почтенный человек, когда-то мечтавший стать воспитателем Гургена, сейчас довольствовался малым и, боясь потерять своего господина, следовал за ним по пятам, расспрашивая о нем в селах и деревнях и, наконец, напал на его след. Вахрич догнал князя только в Багреванде.

Но какая разница произошла в князе за эти несколько недель! Гурген очень изменился, лицо его словно застыло, он говорил односложно, а если улыбался, то редко и только насмешливо. О возвращении в Тортум не было и речи. Вахричу пришлось отдать своего коня Овнану, а самому трястись на жалкой кляче, проклиная Овнана и сасунцев, армянских князей и Гургена, Цолака и всех коней на свете. Проклинал он так тихо, что сам сатана не мог бы его подслушать, потому что Вахрич был очень хитер и ни одно неосторожное слово не слетало с его уст.

— Чорт бы побрал этого Овнана!.. Хотел бы я знать, видел ли когда-нибудь он в своих горах таких лошадей!.. Дорвался до моего коня и мчится на нем вперед, а я вынужден трястись на этой проклятой кляче. И откуда появился он на нашем пути?.. Как его встретим — так у нас неудача. Что за человек, который никогда не улыбнется? То, смотришь, рта не хочет раскрыть, а то раскроет и уж молчать не заставишь. Этот человек — колдун, сатане служит. Вот, к примеру, наш князь как увидит его, сразу загрустит. Вчера тихо, мирно сидели в Блуре, нет, в голову ему взбрело: «Беги на берег Ерасха, предупреди крестьян… О ком? О чем? Брата Овнана из Хута попросите почтить нас посещением…» И сам князь Гурген встает ему навстречу, с простым горцем здоровается за руку… Овнан и Гурген! Старые друзья!.. Двоюродные братья!.. Проклятая скотина! Все кишки мне перевернула!.. А мой конь скачет впереди рядом с Цолаком… Но о чем они беседуют? Куда мы едем, и долго ли будет длиться наш путь? Вот о чем бы надо спросить. Но кого?.. Нет, Вахрич, ты сделал большую глупость, что оставил семью и последовал за князем… Где мне было знать, что он меня так встретит, не спросит, как я, что я делал, как моя семья… Ни о чем не спросил, только поздоровался и тут же послал искать этого колдуна. А теперь отдай своего доброго коня ему, а сам садись на эту клячу, чтобы переворачивала тебе все кишки…

Но тут рассуждения Вахрича прервались. В темноте показались очертания Багарана и его собора, оба всадника спешились. Вахрич последовал их примеру и, прихрамывая, подошел к ним, чтобы принять коней.

— Подождешь нас у этого родника, — сказал Гурген, даже не посмотрев на унылое лицо Вахрича, которое, впрочем, трудно было уже разглядеть в наступившей темноте, и пошел с Овнаном к городу. Недовольный тем, что он ничего не понял из этой поездки, обиженный, что князь счел его недостойным вступить в Багаран, Вахрич утешился тем, что настал конец его мучениям. Привязав коней к дереву и завернувшись в бурку, он лег и погрузился в сон.

Не успел бедный слуга поспать и четверти часа, как почувствовал чье-то горячее дыхание, и теплая морда ткнулась ему в лицо. Это Цолак давал знать о себе. Вахрич вскочил с места и, услыхав издали лошадиный топот, прошел вперед. Он успел разглядеть небольшой отряд князей, следовавший в Багаран.

Не успел он вздремнуть, устроившись на своей каменной подушке, как верный страж Цолак снова разбудил его. Так повторилось несколько раз. Небольшие отряды все продолжали продвигаться к городу.

Оставим Вахрича здесь спать и последуем за нашими двумя друзьями, шагавшими в город.

— Ты прав, — говорил Овнан. — Тебе хочется верить, в этого юношу. Наш несчастный народ в таком отчаянном положении, что готов протянуть кому угодно руку за помощью. Но лишь время решит, оправдает он себя или нет.

— Посмотрим, каково его предложение. Он сам пригласил нас, дал знать, чтобы я взял тебя и приехал в Багаран на очень важное совещание. Я же, питая отвращение к этой жизни, надумал уже уехать в Грецию, но когда получил приглашение, то решил познакомиться с этим юношей, о котором все отзываются с похвалой.

— Все — это означает никто! Если бы и я, как все, хвалил тех, кто мне улыбался, если бы я каждый раз кричал о том, что взошло солнце справедливости, видя проблеск света в море людских злодеяний, я, разумеется, должен бы хвалить этого юношу, ибо он меня освободил из темницы. Но разве случая со мной и тысячи таких случаев с другими достаточно для того, чтобы видеть спасение армянского народа в одном князе Ашоте, сыне спарапета Смбата Багратуни? Посмотрим, кто он на деле и что может сделать для народа.

В это время послышался конский топот, и несколько всадников, обогнав их, проехало к цитадели, находящейся на высоком холме над Ахуряном. Когда наши друзья дошли до крепостных ворот, прискакал еще один небольшой отряд. Судя по тишине, все было овеяно здесь таинственностью. Конюхи, стоявшие тут же, уводили лошадей, а слуги препровождали гостей в зал, где, разбившись на группы, тихо беседовали ранее прибывшие приглашенные. Несколько светильников тусклым светом озаряло лица собравшихся.

Овнан заметил, что все это были молодые князья, из сверстников — ни кого. Он стал искать Ашота и, не найдя его, сказал про себя: «Не беда, пусть будет властолюбцем, лишь бы умел править». Он молча отошел в угол.

А Гурген, которого все знали не только по имени, но и по его исполинскому росту, в это время непринужденно здоровался с князьями и, оглядываясь вокруг, искал Овнана. Тут двери в зал распахнулись, и показался Ашот Багратуни со своим братом Шапухом и другими князьями Багратуни. Все поднялись с мест, а он, приложив руку к груди, приветливо и степенно поздоровался, прошел к своему месту, сел и пригласил сесть всех присутствующих.