Завещание барона Врангеля - Вениамин Кожаринов

— При чем здесь я? — Мария Федоровна весьма искусно выразила недоумение.

— Ваше величество, я — солдат и обязан докладывать государю… Но ситуация слишком щекотливая. Затронута ваша честь!

Сердце императрицы екнуло. Неужели вчерашний сон сбывается? Судя по всему, полковник настроен решительно.

— Вы говорите загадками… и эта ваша записка… Почему вы не уведомили меня заранее?

— Ваше величество, у меня нет времени. Вообразите, что Мэквилл открылся — и тогда вам все станет ясно.

Императрица прикусила губу. Она была суеверна и поэтому посетовала на себя за то, что одела сегодня платье, в котором последний раз принимала Мэквилла. Как ни трудно было ее положение, она не собиралась сдаваться.

— Вы, полковник, из тех, кто поверил бредням сумасшедшего!

— Ваше величество, вы недооцениваете меня. Но, поверьте, я пришел к вам как друг!

Императрица вспыхнула:

— Здесь только и говорят, что о дружбе… Еще никто не приходил, чтобы заявить о войне. Кстати, вы верите в дружбу королей? — спросила она с чисто женской непосредственностью.

Прозоров смутился.

— Ваше величество, вы ставите меня в затруднительное положение. Я думаю, короли такие же люди…

— Нет, нет, полковник! Власть воспитала в нас особые качества. Мы слабы. Да, полковник, беззащитны, как дети. Все, что нас окружает — это суть оболочка, внутри которой хрупкий «плод». Он подвержен интригам, злобе, зависти, предательству. Подумайте: зачем было есаулу писать донос? Он шантажировал… И теперь вы приходите ко мне с тем же?!

— Ошибаетесь, ваше величество! Я расследовал таганрогскую трагедию по приказу императора и хочу доложить вам об этом прежде, чем встречусь с его величеством… Государь не ошибся в своем предчувствии: Александр Павлович был убит. Убит по приказу сэра Уилсона!

— Этого не могло быть! Вы чудовищно лжете… — на этот раз гнев императрицы был всамделишный.

Прозоров подал Марии Федоровне письмо, которое Мэквилл намеревался передать Уилсону через Виннера. Руки императрицы тряслись. Подслеповатыми глазами она уставилась в бумагу. По мере чтения лицо ее искажала гримаса ненависти, сопряженная с отчаянием. Прозоров отвернулся, щадя ее самолюбие. Дождавшись, когда императрица закончила читать, он сказал:

— Ваше величество, оставьте это письмо у себя.

— Вы… вы не собираетесь показывать его императору? — с недоверием и нескрываемой радостью спросила Мария Федоровна.

— Нет. Его величество может истолковать письмо превратно, и тогда мне трудно было бы сохранить в тайне некоторые обстоятельства вашей частной жизни: Ваше величество, я не пуританин и способен понять женское сердце. Но поймет ли его государь?!

Мария Федоровна все еще сомневалась. Похоже, полковник порядочный человек. Тогда зачем он домогался у ней свидания? Не проще ли было уничтожить письмо!

— Вы пришли неспроста? — императрица решила, что полковник ждет награды. Она была готова отплатить услугой за услугу.

— Да, ваше величество. Я знаю, Мэквилл принуждал вас вмешаться в турецкие события… Не делайте это!

— Вы преувеличиваете мое влияние на императора.

— Ваше величество, не умаляйте своих достоинств. Ваша роль в противостоянии Наполеону известна…

— И что же, вы осуждаете меня? — Мария Федоровна вдруг почувствовала себя прежней властолюбивой матерью, исподтишка направлявшей Александра на «путь истины».

— Совсем напротив, ваше величество. Планы Бонапарта были более чем прозрачны. Женись он на одной из ваших дочерей — Россия была бы повязана с ним политическим браком. — И тогда вся Европа легла бы к ногам корсиканца. Вы сделали правильный выбор. Что для Бонапарта женщина, когда он не ставил ни в грош все человечество!

— А вы, полковник, философ! — Мария Федоровна едва улыбнулась, но тут же опять помрачнела — Это письмо… оно лишь бумага… Мэквилл — он, наверное, поспешил удрать из России?

— Доктор мертв, ваше величество.

— Вы пошли на убийство?

— Нет, ваше величество, он покончил с собой. Но вы ошибаетесь, думая, что Мэквилл — «альфа и омега» ваших несчастий. Вы с ним равно стали жертвой интригана. Его имя — Фрэнсис Уилсон!

— Замолчите! Прошу вас, полковник…

Императрица ушла в дальний угол комнаты, и оттуда до слуха Прозорова донеслись звуки рыданий.

Припадок длился недолго. Императрица, махнув рукой, позвала полковника к себе.

— Благодарю вас… — ее глаза были сухи, хотя всего лишь минуту назад Прозоров слышал неподдельный плач. — Вы спасли мою честь и честь России. Видит Бог, мне осталось недолго… Умоляю, не измените вашего намерения: не открывайте императору… вы понимаете, о чем я говорю…

Тон императрицы был просительным, но глаза… Прозорову не пришлось долго вспоминать, где он видел еще такой взгляд. Это было в октябре прошлого года, когда Николай напутствовал его на расследование таганрогской трагедии.

— Храни вас Бог! — сказала Мария Федоровна на прощание, продолжая сжимать в руках письмо Мэквилла.

Покидая царские покои, Прозоров мысленно посетовал: «Боюсь, одним «Богом» тут не обойдется. Беда для подданных, когда их начинают опекать сильные мира сего!»

Санкт-Петербург, 22 октября 1828 г.

Год тому назад Прозоров доложил Николаю об окончании своей миссии. В рапорте, составленном им в единственном экземпляре, он сообщал, что Александр I умер насильственной смертью, причины которой едва ли можно будет когда-нибудь установить ввиду того, что поиски злоумышленников были начаты слишком поздно. Что касается показаний есаула, то они остаются на совести этого человека, признанного, как известно, докторами умственно больным.

Николай в то время был занят войной и поэтому отнесся к сообщению полковника с прохладцей. Единственно, что он сделал тотчас, — это уничтожил рапорт, предоставив Истории самой разобраться в тайных лабиринтах царской власти.

Несмотря на победу, одержанную коалицией России, Англии и Франции в Наваринской битве, война с султаном не завершилась. Напротив, она усилилась. Прошло уже полгода с той поры, когда русская армия форсировала Дунай и вошла в соприкосновение с войсками Турции, а о победе над ней оставалось только мечтать.

Николай был недоволен, Витгенштейн едва овладел Варной, а Шумлу и Силистрию пришлось отдать туркам, сняв осаду. Император подумывал о смене командующего…

Мария Федоровна умерла три недели назад. Среди ее посмертных бумаг Николай обнаружил злополучное письмо Мэквилла… В свое время император не придал значения самоубийству доктора, но теперь, найдя это письмо, заново оценил участие матери в медицинском обследовании есаула. Подозрения самого разного толка гнездились в уме Николая. В конце концов все они замкнулись на полковнике Прозорове. Этот офицер либо бездарен, либо знает слишком много и скрывает…

Прошло полчаса с момента назначенной встречи, а император все не появлялся. С утра Николаю вздумалось пройтись по запасникам Эрмитажа, где в беспорядке валялись скульптуры и картины многих известных мастеров кисти и резца. Императора сопровождал придворный живописец Гаккель. Для него такие «экскурсии» являлись сущей пыткой, ибо солдафонский характер монарха определял и его отношение к искусству. Нелюбимых им живописцев он запросто отправлял на аукционы, где такие светила, как Ланфранко, Мумирон или Ван дер Меер, продавались порой за полтора рубля за холст…

Мрачные мысли Гаккеля были прерваны возгласом Николая:

— Что это?! — Император показывал рукой на беломраморную скульптуру философа. Мыслитель насмешливо смотрел на черные ботфорты самодержца.

— Я спрашиваю: что это? — повторил император.

Гаккель вздрогнул от нехорошего предчувствия.

— Вольтер, ваше величество…

Николай коснулся белой перчаткой лика великого сына Франции.

— Это отличнейшая скульптура! — с жаром произнес Гаккель, и ноги его начали наливаться свинцом — Работа Гудона. Этого мастера, ваше величество, почитают не только в Европе. Он получает заказы даже из Америки! От Президента Вашингтона, например. Великий мастер!

— Не убеждай меня в его величии! Он был заодно с якобинцами. Отчего столь яростно защищаешь?.. Неровен час, у тебя здесь припрятаны портреты Дидро или Руссо? Самого Робеспьера!

— Но, ваше величество…

— Истребить эту обезьяну! — Николай ткнул пальцем в грудь Вольтера. Он отпустил художника и подозвал следовавшего за ним флигель-адъютанта…

Прозоров потерял было всякое терпение дождаться императора, когда дежурный генерал пригласил его следовать за ним.

Николай стоял у огромного полотна неизвестного художника, изобразившего Юдифь, поправшую ногой отрубленную ею голову библейского полководца Олоферна.