Завещание барона Врангеля - Вениамин Кожаринов

Вениамин Кожаринов

Завещание барона Врангеля

Завещание барона Врангеля

…Среди бумаг скоропостижно скончавшегося в 1915 году известного русского искусствоведа Н. Н. Врангеля, брата генерала П. Н. Врангеля, был найден пакет с надписью: «Вскрыть после моей смерти». Николай Николаевич утверждал, что император Александр I не умирал 19 ноября 1825 года, а прожил сверх того почти сорок лет…

Таганрог, 21 ноября 1825 г.

Тело покойного лежало на столе посередине большой залы дома таганрогского градоначальника. Вокруг него суетились фельдшера и доктора, а также офицер из личной охраны умершего императора.

Рейнгольд был на грани нервного истощения. Всю ночь он вываривал на огне камина, в кастрюле, какие-то травы. Сейчас этими травами фельдшера набивали различные полости в государевом теле, ворочая его, как бревно. Мозг, сердце и некоторые другие органы покойного были заранее вынуты, помещены в специальный сосуд из серебра и отнесены на хранение в дворцовый подвал.

Закончив бальзамирование, Рейнгольд в сердцах отбросил скальпель.

— Это немыслимо! — воскликнул он, вытирая рукавом халата пот со лба. — Вся императорская свита находится в пяти минутах ходьбы от дворца, но некому позаботиться о простынях и спирте! Я уж не говорю, что в этом проклятом городе недостает фельдшеров. Похоже, мы бальзамируем простого смертного, а не царя великой империи! Слава богу, никто из великих князей не зрит этого безобразия…

Тем временем статный фельдшер надел на Александра генеральский мундир со звездой и орденами в петлице и вместе с другими фельдшерами перенес покойного на железную кровать, накрытую кисеей.

— Что это, доктор?! — офицер из свиты Императора в ужасе отпрянул от мертвеца. Из-под воротника торчал кусок выпятившейся кожи, похожий на галстук.

— Мертвые сраму не имут, — пробормотал Рейнгольд в усы. — А что вы хотите! — добавил он громко, с вызовом. — В помещении около двадцати градусов выше нуля. Спирту мало… По уставу положено держать покойного в спиртовой ванне трое суток.

— Я понимаю, доктор, но надо же что-то срочно предпринять! Смотрите: лицо государя чернеет…

После краткого совещания было решено доложить о состоянии покойного начальнику Главного штаба Дибичу. Мэквилл тотчас направился к нему с рапортом, но скоро вернулся, объявив, что генерал мертвецки пьян. Тогда Рейнгольд распорядился поставить под тело императора ванну со льдом и открыть настежь окна. Младший медицинский персонал исполнял приказ доктора с излишней поспешностью и испугом. Лишь один фельдшер — тот, что надевал на Александра мундир, — сохранял завидное спокойствие.

Вечером того же дня в казарме Таганрогского полка собрались причастные к базальмированию офицеры, а также кучер императора Илья Байков и некоторые другие казенные чины, исключая самых важных: лейб-медиков Стофрегена и Виллие, генерал-адъютанта Чернышева.

— Господа! — полковой лекарь Васильев наполнил пуншем бокал и тут же залпом осушил его. — Мы все чертовски устали и нуждаемся в отдыхе. Мы тоже люди, господа…

— Вы совершенно правы, капитан, — поддержал Васильева доктор Фармаковский. Он встал, пошатываясь, со скамьи. В одной руке он держал бутылку вина, а другой опирался о плечо того самого фельдшера, который был так хладнокровен при бальзамировании императора и которого доктор взял по случаю из Таганрогского карантина. — Мы, господа, сделали все, что было в наших силах. И если император нынче не тот… Господа понимают, что я имею в виду? Если государь… Впрочем, прочь эти мысли! Смерть императора никому не опровергнуть: мы подписали акт о вскрытии. И что бы потом ни говорили…

Фармаковский не устоял на ногах — повалился на лавку и припал головой к плечу фельдшера.

— Послушайте, сударь… Император действительно не похож на себя…

Между тем внимание господ офицеров обратилось на придворного кучера Илью Байкова:

— Что ни говорите, господа, а кончина государя была предопределена. Его величество это предчувствовал. Как раз перед отъездом его из Петербурга было затмение. Государь сидел в полутемной зале, каменному изваянию подобен. И вот после некоторого затмения светило вновь появилось на небосклоне. Камердинер начал затушивать канделябры, а император возьми да и спроси его: «Зачем ты их затушиваешь?» — «Негоже днем при свечах, ваше величество…» Государь покачал головой: «Скажи лучше, что боишься приметы. Ведь днем со свечами — быть покойнику в доме!»

— Это чушь и мистика, господин Байков! — Фармаковский опять вскочил с лавки, схватил со стола свой бокал и что было силы грохнул его о земляной пол. — Да, мистика! Вы, Байков, с осьмнадцатого года в Белом Орле и потому верите черт знает в какие мерзости. Даже покойный государь не миловал сей слабости… Да что государь… вся Россия верит чудесам и знахарству! То ли еще будет, господа…

Чья-то сильная рука не дала Фармаковскому закончить речь. В следующее мгновение доктор оказался пригвожденным к скамье.

— Это вы?! — изумился Фармаковский, оборачиваясь к фельдшеру. Тот ничуть не смутился, подхватил рыхлое тело доктора в охапку и потащил к выходу из казармы.

— Извините, господа, ему плохо, — пояснил фельдшер офицерам и скрылся со своей ношей в дверном проеме.

Со стороны было невозможно понять: ведет ли фельдшер Фармаковского или тот движется сам по себе. Скорее — первое, потому что доктор то и дело вскидывал непослушную голову и спрашивал:

— Кто вы есть? И зачем вы утащили меня из казармы, так вашу так… Я протестую!

— Помалкивайте уж, коли третьего дня не сумели отличить первого встречного от подлекаря!

— Гм, в самом деле… Но вы находились в полковом лазарете! — Доктор искренне недоумевал, пытаясь лучше разглядеть в кромешной тьме лицо странного субъекта, столь отменно справлявшегося с обязанностями фельдшера при бальзамировании императора.

— На ловца и зверь бежит, — туманно пояснил незнакомец.

— Понимаю: вы хотели лицезреть императора. Поздравляю, вам это удалось, чего не скажешь о прочих. Фь-ю-у… — Фармаковский присвистнул и зашелся истерическим смехом.

— Как понимать ваши слова? — Фельдшер остановился посреди дороги, отстранил от себя доктора, продолжая, однако, держать его за плечи двумя руками.

— А никак! — ответил Фармаковский. — Мертвые мертвы…

Раздосадованный фельдшер схватил доктора за грудки и тряханул что было сил.

— Нет уж, милейший, договаривайте до конца. Или я вышибу из вас всю душу… Ну!

Фармаковский едва устоял на ногах. Глянув на пустынную дорогу, он понял, что помощи ждать неоткуда.

— Я, право, не знаю… не уверен… Мне показалось, что внутренности императора…

— Да говорите же побыстрей!

— Мне показалось, что печень и желчный пузырь были не те…

— Не хотите ли вы сказать, что первоначально, при вскрытии, эти органы были другими? Что к моменту анатомирования их подменили?

— Я не ручаюсь. Последние три ночи я почти не спал.

— Значит ли это, что императора убили?

— Сумасшедший! Что вы такое говорите…

Фельдшер снова схватил доктора за отвороты мундира и притянул к себе.

— Если нет, то зачем было подменять органы на другие? А, может быть, вы бальзамировали вовсе не императора! Разве вы не видели, что лицо его совсем не похоже на государево?

Фармаковский уперся руками в грудь фельдшеру и попытался вырваться на свободу.

— Берегитесь, сударь, вы опасно шутите! Если на то пошло, у нас есть посмертная маска.

— Маску можно снять заранее. Императоры тщеславны даже при смерти! Они не дожидаются последнего часа, чтобы застолбить себе место в пантеоне великих, да и на тот свет стремятся не ахти как… Тело Бонапарта упрятали в осьми гробах. Как тут душе свидеться с Богом? Нет, что ни говорите, а государь нынче совсем не тот…

— Вы ничего не смыслите в лекарских делах! — возмутился Фармаковский, с опаской поглядывая на фельдшера. — По станицам уже прошел слух, будто его величество убит. Если вы один из тех…

— Не пугайте, доктор! Кто хочет быть возле царя, тот всегда рядом со смертью.

В голосе незнакомца Фармаковскому послышался вызов и вместе с тем некая обреченность. Наконец фельдшер слегка оттолкнул доктора от себя.

— Ступайте… И не дай вам бог рассказать кому-либо о нашем разговоре!

Он провожал Фармаковского взглядом до тех пор, покуда тот не скрылся из виду. Затем быстрым шагом направился к ближайшему буераку, где его поджидала заранее оседланная лошадь…

Таганрог, 22 ноября 1825 г.

Начальник Главного штаба генерал-лейтенант Дибич, сопровождавший Александра I в путешествии по Крыму, находился в состоянии глубокого душевного потрясения. Ведь, кажется, совсем недавно здесь, в Таганроге, он и император тайно встречались с Шервудом и Виттом, двумя провокаторами, предавшими декабристов. Вместе они намечали план пресечения заговора… Однако сегодня Дибичу приходилось думать о новом повелителе — наместнике царства Польского великом князе Константине Павловиче. Девятнадцатого числа, сразу после смерти Александра, Дибич послал в Варшаву донесение, назвав в нем цесаревича «его императорским величеством».