Завещание барона Врангеля - Вениамин Кожаринов

— Был. В молодости я примыкал к священству и строил собор в Екатеринодаре.

— Интереснейшая вы личность, есаул! Кабы не срочные дела, я с удовольствием познакомился бы с вами поближе. Жизнь ваша, судя по всему, была полна приключений.

Есаул вскинул голову. Полковник обладал недюжинной волей, но и он поддался мистической силе, исходившей от Анцимирисова. — Даст Бог, свидимся, — глухо произнес казак, и Прозоров почему-то поверил, что так оно и будет.

— Может быть, вы и пророк, Яков Семенович, — не рискнул усомниться в словах есаула Прозоров, — но теперешняя ваша участь трагична. А посему не усугубляйте свою судьбу новыми домыслами.

Лондон, 17 ноября 1826 г.

Следуя из Илфорда в столицу, Уилсон попросил возницу не гнать лошадей. Он хотел основательно обдумать предстоящий разговор с министром иностранных дел. Уилсон был незаменимым для Каннинга советником в политике, проводимой Англией в отношении России. Министр понимал, что если из запутанного клубка политических интриг вычленить неофициальные контакты членов Кабинета и сотен других министерских чиновников — с множеством частных лиц, «играющих на политику», — от этого клубка остался бы один хилый каркас, способный в любую минуту развалиться.

В доме министра царил тот беспорядок, что присущ обычно человеку, сознающему тяжесть своей болезни и неотвратимое приближение рокового дня. Всюду в рабочем кабинете стояли пузырьки с лекарствами, лежали пилюли.

И все-таки Каннинг встретил Уилсона во фраке, из нагрудного кармана которого торчал кончик белоснежного платка, источавшего нежнейший аромат духов «от Бертрана».

— Сэр, как я рад нашей встрече! — Уилсон склонил перед министром голову и горячо пожал протянутую ему руку. Она была вяла и холодна. — Как врач, я должен был навестить вас много раньше… Виноват!

Каннинг был, как всегда, великодушен:

— О, Фрэнсис, не корите себя понапрасну. Доктора мне уже не помощники. Даже такие светила медицины, как Дженнинг и Коллуэй, не гарантируют мне жизнь более чем на месяц вперед. А потому, доктор, не будем тратить время попусту! Хотите сигары, кофе?

— Благодарю, сэр! Жизнь в России едва не отучила меня от старых, добрых привычек…

— Неужели! Разве русская императрица не пьет кофе? — лукавая усмешка скользнула по губам министра.

— Видите ли, сэр, когда я присутствовал на синклите докторов, то кофе не подавалось, в иных обстоятельствах у меня просто не было времени на такие пустяки.

Каннинг засмеялся и с чувством похлопал друга по плечу, по-достоинству оценив юмор доктора.

— Думаю, Фрэнсис, теперь вы с лихвой вознаградите себя за вынужденное воздержание. Скажите же, наконец, неужели никто из придворных Марии Федоровны не догадывался, что Павел — рогоносец? Дворцовые тайны так недолговечны!

Уилсон пожал плечами.

— Как это ни странно, но самым проницательным в царской семье был покойный император. Очевидно, это наследственное… В четырнадцать лет, когда юный Александр понял, что заговор против его отца необратим, он решил, что лучше «благословить» переворот, чем встать в оппозицию. Спустя двадцать лет он так же верно угадал, что партия Аракчеева сильней прожектеров, ставящих на конституцию. К сожалению, он не понял одного: Англия ради сохранения дружественных связей с Россией не поступится своими глобальными интересами.

Каннинг еще раз похлопал доктора по плечу.

— Вы правы, Фрэнсис! Присядем… Здесь, в моей тихой домашней обители, я все меньше и меньше двигаюсь. Но это вовсе не значит, что политика королевства замедлила свой ход. Напротив, она убыстряет события в мире! Вспомните: покуда Россию озабочивала роль «сторожевого пса» Европы, Англия ускоренными темпами плавила чугун и наращивала добычу угля. Последнего мы сегодня получаем на три четверти больше остального мира! Не скрою, Фрэнсис, я завидую здоровью короля. Природа несправедлива ко мне. Ведь впереди столько дел…

— Сэр, вы еще послужите отечеству! — успокоил Каннинга Уилсон.

— Спасибо, Фрэнсис, но я уже не в том возрасте, чтобы питать иллюзии. Король… один король мог бы продлить мою жизнь, но он — горой за Священный Союз.

Каннинг откинул голову на высокую спинку кресла, обтянутого крокодиловой кожей. Его бледные веки подергивались. Одутловатые руки министра слабо сжимали подлокотники.

Уилсон глубоко сочувствовал Каннингу, чья политика служила английским буржуа, не желавшим терять ни единого куска от существующей колониальной империи. По мнению Каннинга, король Георг IV не понимал, что потакание полицейским устремлениям Священного Союза лишь усиливает политическую монополию России на европейском континенте.

Министр взял в рот пилюлю и приложился губами к хрустальному бокалу с водой. Сделав последний глоток, он сказал:

— Видите ли, Фрэнсис… Мы совершили ошибку, подписав в марте Петербургский протокол. Прошло почти восемь месяцев с того дня, и вот Россия предъявляет султану ультиматум! Каюсь, я пошел на поводу у Веллингтона, но вы-то знаете, что за спиной герцога стоял наш «умнейший» король. Веллингтон уверял меня, что этот протокол вправит Греции мозги: там наконец поймут, что не одна Россия — гарант ее независимости. Однако Нессельроде перехитрил герцога. Султан испугался и полагает, будто бы мы бросим его на произвол судьбы в случае кризиса и выступим против него совместно с «северным медведем».

— Простите, сэр, но ведь так оно и будет! — Уилсон не щадил самолюбия Каннинга.

— К сожалению, вы правы, Фрэнсис. Но об этом знают немногие. Что делать! Николай прямолинеен, как штык, и в его политике все больше слышится ультиматумов, чем согласия на диалог. Анкерманская конвенция — ярчайший тому пример. Турки слабы, а корабли королевства не способны воевать на суше. Мы рекомендовали Махмуду принять русский ультиматум и в то же время настоятельно советуем ему реорганизовать армию. Похоже, Веллингтон начинает понимать, что роль миротворца не всегда оправданна.

Уилсон сомнительно покачал головой.

— Если султан начнет воевать против России, он проиграет.

— Откровенно говоря, я тоже не верю в силы султана. Но и не вижу, как можно остановить его от самоубийственного шага. Махмуд не желает понять, что если Россия одолеет турок, то Николай получит преимущества на Балканах, и проливы станут свободны для выхода русских кораблей в Средиземное море, чего они лишены до сих пор. Вы согласны со мной? — спросил Каннинг, заметив, что доктор глубоко задумался.

— Сэр, я полностью на вашей стороне! Более того, мне пришла на ум интереснейшая идея. Я чувствую себя вновь на коне. Кажется, сэр, мы упустили из виду одну женщину. А женщина может сделать то, чего не под силу целой армии! Особенно если это императрица…

Что-то вроде румянца появилось на бледных щеках Каннинга.

— Я вас понял, Фрэнсис. Но так ли уж велика ее власть, чтобы внушить сыну нечто против его убеждений?

— Вы забыли, сэр, о тайне, перед которой не устоят никакие бастионы! К тому же есть еще одно обстоятельство, в котором был замешан наш общий друг…

— Мы рискуем потерять одного из важнейших агентов в России! — Каннинг не фарисействовал. С годами он научился ценить преданных ему людей.

Уилсон потупил взор и надул губы, полагая, очевидно, что судьба отдельной личности ни в коей мере несопоставима с судьбой отечества.

— Не обижайтесь, старина! — умиротворенным тоном сказал министр. — Вы и впрямь в форме. Не так-уж много среди моих друзей людей, которые не держали бы нос по ветру. Я согласен с вашим предложением. Посмотрим, прав ли был великий Шекспир, когда говорил: «Ведь в женщине любовь и страх равны… Где много страха, много и любви».

Царское Село, 20 ноября 1826 г.

После неожиданной аудиенции у императрицы Мэквилл послал срочную депешу в Лондон. Он ждал ответа, еще не зная, что Уилсон решил запустить его в более опасную игру, чем та, в которой доктор принял участие год назад.

Между тем полковник Прозоров готовился к отъезду в Таганрог. Алексей Дмитриевич не любил поспешать в серьезных делах, но на этот раз он изменил своей привычке. Прозоров понимал, что каждый день промедления чреват упущенными возможностями, ибо не исключал, что сведения о его миссии могут выйти из недр Главного штаба.

Покамест у полковника сложилось мнение, что казачий есаул стал случайным свидетелем подмены сосуда, однако он не исключал мистификации со стороны Анцимирисова, хотя она была для него равнозначна самоубийству. Непонятным оставался для Прозорова и факт доносительства. Что это? Отчаянный поступок или тайный ход гениального игрока?

Перед тем как покинуть Петербург, полковник внимательнейшим образом изучил документы о «Вояже их Императорских Величеств в Таганрог». Дело это было еще не закончено, и кое-какие бумаги продолжали поступать в канцелярию Главного штаба. Неожиданно для себя Прозоров открыл в них много такого, о чем вовсе не подозревал.