Было записано - Greko

— Маневр решает все! — откликнулся командовавший авангардом полковник Фрейтаг.

Он приказал своим батальонам вступить в лес под грохот барабанов и вообще производить побольше шума, не спускаясь в овраг, который тянулся через всю чащобу. Маневр удался как нельзя лучше. Чеченцы испугались, что их самих отрежут. Не оказывая сопротивления поспешили очистить лес. Саит-Юрт был захвачен и предан огню.

Между ним и аулом Автуры лежала густо заросшая кустарником непролазная чаща, через которую можно было с большим трудом продраться лишь редкой цепью. Подобие дороги пересекала заболоченная низина с оврагом. Мост через него был разрушен.

— Идеальное место для засады, — буркнул Галафеев.

Наученный Валериком, он побаивался двигаться через чащу без разведки.

Отряд Дорохова устремился к лесу, обходя разворачивающиеся цепи куринцев. Возле самой опушки его встретил град пуль. Заржали лошади. Сотня кинулась в сторону. Ее командир зачем-то остановил коня, повернул его боком и спрыгнул на землю. Склонился к подпруге.

«Нашел место и время!» — чертыхнулся Вася, оглядываясь на скаку.

В ту же минуту юнкер вскрикнул от боли. Пуля пробила ему ногу, пролетев под самым лошадиным брюхом.

Девяткин развернул скакуна. Подскакал к раненому Руфину.

— Хватайся! — унтер протянул руку.

Дорохов вцепился. Перевалился через луку. Вася погнал коня в сторону горевшего аула.

— Ну, как же так, Руфин Иванович? Как же так⁈ — причитал он. — Так глупо попались!

Доставленный к отряду Дорохов не выглядел расстроенным. Напротив, сидел на барабане и с хитрой улыбкой поглядывал на хлопотавшего над его ногой Девяткина.

— Вот я и отвоевался, Безбашенный.

— Нарочно что ль подставились, Вашбродь? — сердито буркнул Девяткин.

Престарелый юнкер промолчал. Улыбка не сходила с его уст, несмотря на беспокоящую ногу рану. Он внимательно смотрел, как входят русские цепи в лес и скрываются за деревьями. Они, эти лесные великаны, словно бездушное чудовище, проглатывали все новые и новые батальоны, которые растягивались и теряли друг друга из виду.

Когда голова колонны добралась до заболоченной поляны в глубине леса, раздался чеченский гик и ружейный залп. Горцы повалили со всех сторон в надежде поквитаться за аулы и уничтоженный хлеб. Скрытно подбирались на расстояние до семи шагов, разряжали винтовки и пистолеты в урусов и бросались в шашки на потерявшие друг друга из виду части. Лес наполнился звоном стали, криками раненых. Стрельба и рукопашная продолжались полтора часа.

— Куринцы, не плошай! — раздался зычный голос Фрейтага, бросившегося на врага.

Куринцы не плошали. И командира своего обогнали.

— Не пустим тебя, Роберт Карлович, — кричали ему солдаты. — Наше дело идти перед тобой и тебя оберегать, нече нам указывать дорогу, сами найдем. Не впервой нам зубами грызться с чеченцем.

Лишь опытность куринцев спасла положение. Они в лесах не терялись и уже безоговорочно верили — после валерикского дела — в своего командира. Его хладнокровие и умение руководить боем, вовремя приходить на помощь тем, кто в ней нуждался, снова вытащили полк из ада.

— Проучили штыком чеченца! — Фрейтаг был доволен и собой, и своими людьми.

В ответ куринцы, собираясь в плотную походную колонну, грянули:

С нами Бог, и Фрейтаг с нами!

Кто ж нас может устрашить?

К громкой славе путь штыками

Мы сумеем проложить…

Разорив аул и ближайшие хутора, отряд возвращался в вагенбург. Больше выстрелов не было. Галафеев был мрачнее тучи. Снова его подловили бешеные чеченцы.

— Больше ста человек убитыми и ранеными! Как я объясню Граббе сей афронт? А все разведка! Как не вовремя выбыл Дорохов! Что же теперь делать с его отрядом⁈

— Господин генерал-лейтенант! — бросился к нему Лермонтов. — Меня! Меня назначьте командиром над летунами!

[1] Практика отказа от креста в пользу нуждавшегося товарища была распространена на Кавказе. Так поступил в 1852 г. артиллерийский офицер Л. Н. Толстой.

[2] Справедливости ради отметим, что уровень награды был понижен Головиным всем прикомандированным офицерам, даже получившим ранение. Не помогло: поручикам А. Долгорукому и С. Трубецкому в награде было отказано, как и Лермонтову. Самое забавное в том, что царь написал резолюцию, перечеркнув наградные листы: «Высочайше повелено поручиков, подпоручиков и прапорщиков за сражения удостаивать к монаршему благоволению, а к другим наградам представлять за особенно отличные подвиги». И… наградил корнета М. Глебова и поручика И. Евреинова орденом св. Анны.

[3] Странная противоречивая история. Что потерял поручик Лермонтов в стрелковой цепи, если служил ординарцем? Почему шел, а не ехал на лошади, на которой носился по полю боя, как вспоминали все очевидцы? Почему бросил Лихарева, которого добили выскочившие из леса горцы? Ускакал?

[4] Анна Улуханова стала третьей женой имама Шамиля под именем Шуанат. Пережила мужа на шесть лет, пройдя с ним весь путь от торжества имамата до пленения в Гунибе. После его смерти уехала в Османскую империю, где и была похоронена.

[5] Медленно, но верно в столице приходили к мысли о бессмысленности набегов. Умные головы советовали: нужно строить линию, ставить станицы, распространяя тем влияние и цивилизацию (!). «На практике старая система набегов так сильно укоренилась, что отказаться от нее оказалось выше сил исполнителей предначертаний Петербурга», — писал летописец истории куринского полка. В итоге, появилось уникальное явление: канла на русских. То есть кровная месть против всех, кто был на русской стороне без разбора.

[6] Отца Мартынова звали Соломон. В отношении усов Николай I повелел «не допускать никаких странностей в усах и бакенбардах, наблюдая, чтобы первые были не ниже рта, а последние, ежели не сведены с усами, то также не ниже рта, выбривая их на щеках против оного». Впрочем, и Лермонтов в походе отрастил волосы вопреки запрету: «дабы ни у кого из подчиненных не было прихотливости в прическе волос; чтобы волосы были стрижены единообразно и непременно так, чтобы спереди, на лбу и висках, были не длиннее вершка, а вокруг ушей и на затылке гладко выстрижены, не закрывая ни ушей, ни воротника, и приглажены справа налево». Дурным порой был царь, всех стриг под одну гребёнку.

[7] У Мартынова был орден Св. Анны 3-й степени за экспедицию с Вельяминовым в 1837 году. Мы также уверены, что у него была медаль за взятие Ахульго, хотя сведения об этом отсутствуют. Ей наградили всех участников штурма твердыни Шамиля.

Глава 7

Вася. Малая Чечня, конец октября — начало ноября 1840 года.

Галафеев задумчиво смотрел на Лермонтова: справится ли он с самостоятельным командованием, да еще