Сцены из нашего прошлого - Юлия Валерьевна Санникова

Затюменское кладбище, так называли его коренные жители, отстояло от города на двести пятьдесят сажен. Рядом с ним стояла каменная часовня и караульная изба, и ни одной живой души вокруг. Выкопанный вокруг кладбища ров был завален снегом. Ворота тоже замело и отцу Михаилу пришлось повозиться, прежде чем открыть их.

Могилы были занесены снегом, кое-где из сугробов торчали кресты. В каждой снежинке отражалось хмурое сибирское небо.

На следующий день он посетил заречное кладбище, бывшее от Тюмени в двух верстах. Здесь было все то же самое, что и на городском кладбище – каменная церковь, караульная изба, деревянный забор вокруг. Встретившийся отцу Михаилу мужик пожаловался, что грабителей развелось много, памятники воруют.

В Тюмени, как выяснилось, кладбища на кварталы не делили, обывателей хоронили бесплатно, на том месте, которое было свободно или которое приглянулось родственникам.

Пока Лежлев ехал в Туринск по Ирбитскому тракту все время стояла великолепная погода. По краям дороги насажены были огромные рогатые сосны, любимое пристанище ворон и галок. Направо и налево тянулись ровные поля, убранные мягким пушистым снегом, отороченные словно драгоценным мехом величественным сосновым бором. На всем своем протяжении дорога была расчищена, на ней были устроены разъезды по четыре на каждую версту. Отец Михаил удивленно рассматривал эти уторопища или утолоки, то есть утоптанные места, помеченные еловыми ветками. Так их было видно издалека. Теперь каждый ехавший мог свернуть на этот съезд и дождаться, пока проедет встречный.

Вместе с Лежлевым устроенному на дороге паллиативу удивлялся и ямщик:

– Испокон веку разъезжались где придется, – философствовал он, сидя на козлах и обращаясь к серому в яблоках лошадиному крупу, – а теперь и впрямь хорошо. Фу, ты, какая простая штука и ничего не стоит главное!

В Туринске кладбище размещено было на расстоянии двухсот сажен от самого города. Церквей и часовен на нем не имелось, стало быть, покойников отпевали в другом месте.

Для особенных случаев хранения мертвых был назначен небольшой каменный дом, неизвестно кем и когда выстроенный. А еще здесь были квартальные столбы, делившее кладбище на разряды, как то было устроено в Тобольске.

О том, как распределяются места по разрядам, объяснил отцу Михаилу поп Никодим из Спасской церкви, на звоннице которой Лежлев углядел круглые башенные часы.

– А вот погоди, – сказал Никодим и прищурился, – как начнут сейчас часы отбивать.

И правда, когда на черном с позолотой циферблате исполнилось два часа пополудни, из часов раздался внушительный колокольный звон.

Места в туринском некрополе распределялись следующим образом. За участки в первом разряде положено было отдать три рубля, во втором – два, в третьем – рубль, в четвертом – полтину, в пятом, самом дешевом – двадцать пять копеек. За младенцев в каждом разряде следовало брать половину платы.

Февраль уже кончился и прошла середина марта, когда Лежлев осмотрел кладбища в Ялуторовске и Ишиме.

Ялуторовское кладбище пахло ладаном и свежевскопанной землей. В тот день из города, отстоящего от погоста на полверсты притащились на санях хоронить какого-то мещанина. Покойник лежал в гробу с оскорбленным видом, за гробом с кроткой улыбкой на устах шла бледная, заплаканная женщина, вероятно, вдова. За ней тянулась процессия песельников, их лица выражали полнейшую апатию.

Лежлев не стал долго глядеть на похороны, нарушавшие живой своей суетой торжественный покой кладбища, и пошел осмотреть каменную церковь во имя святителя Иоанна, построенную лет десять назад на добровольные пожертвования городского общества. У общества нашлись также средства на постройку караульной избы, но вот на расчистку рва, видимо, уже ничего не осталось. Ров был засыпан землей, и на его месте стоял деревянный забор.

Отличительной особенностью Ялуторовского кладбища было полнейшее отсутствие какой бы то ни было растительности.

Ишимское кладбище, находящееся в новомодной смежности от города, отличалось от Ялуторовского тем, что на нем не имелось никаких построек. Ни церковки, ни колоколенки. Порядок и чистота соблюдались на нем выборочно, можно сказать, не соблюдались вовсе. Да и то, как же их было соблюсти, если с северной стороны кладбищенская ограда была полностью разрушена.

Хоронили в Ишиме бесплатно, равно как и в Ялуторовске.

Тарское кладбище оказалось на удивление большим, но не менее запущенным, чем остальные. И вообще город Тара понравился отцу Михаилу больше других. Кажется он был чище и благопристойнее. Вокруг базарной площади словно часовые на параде стояли две церкви – Пятницкая и Успенская.

На кладбище, отдаленном от города на сотню сажен, имелась каменная двухэтажная церковь Тихвинской иконы Божьей матери, воздвигнутая в 1789 году иждивением коммерции советника Ивана Федоровича Нерпина, неграмотного и относительно рано умершего, но почитаемого горожанами за широкую филантропическую деятельность. Он не только выстроил в Таре три храма, но и вызолотил колокола на Казанской церкви, а еще пожертвовал на войну с Бонапартом пять тысяч рублей. И это несмотря на то, что уж Таре-то французский супостат никак не угрожал. Он до Москвы едва ли дошел, куда ему, изнеженному булыжными мостовыми и верховой ездой дошагать до сибирской Тары, где дороги проезжие по месяцу в году.

К церкви, усердием купца первой гильдии Кахтинского и коммерции советника Якова Немчинова, была пристроена сторожка для трапезников.

На кварталы кладбище не делилось, обывателей хоронили бесплатно. Отдельные могилы поддерживались в чистоте и порядке живыми родственниками. На остальных царила библейская мерзость запустения.

Над лицевой стороной тарского кладбища поднималась деревянная стена, с прочих же сторон тянулся забор из бревен.

Протоиерей отец Петр показал Лежлеву икону Тихвинской Божьей Матери, которую привез в Тару в 1594 году первый воевода и основатель города – князь Андрей Елецкий. Икона была в аршин высотой, украшена серебряной с позолотой ризой, весом в 25 фунтов.

В Кургане, куда отец Михаил добрался к началу апреля, кладбище отстояло от города на сотню сажен. Был тут караульный дом, состоящий из двух комнат, который выстроили на собственные деньги горожане. Восемь кварталов отделено было межевыми столбиками на курганском погосте, однако же плата за пользование землей не взималась, и назначение квартального обособления осталось невыясненным.

Березовское городское кладбище славилось тем, что на нем покоились бренные останки ссыльных вельмож времен Елизаветы и Петра II, процарствовавшего, как известно, всего три года и умершего четырнадцати лет от оспы, – Остермана и Меньшикова. Могилы птенцов гнезда Петровых были заброшены и провалились, большие деревянные кресты на них истлели. Забором, как и чистотою березовского кладбище похвастаться не могло.

В жалком неприглядном состоянии находилось и Сургутское городское кладбище. Случившийся в ту пору дьякон Свято-Троицкого собора Андрей