Дизайн детства. Игрушки и материальная культура детства с 1700 года до наших дней - Коллектив авторов -- Искусство

в газете Le Figaro изобразили, как «маленький матрос взбирается на самый верх мачты корабля и вешает два флага [России и Франции]». В другом игрушечном корабле была встроенная музыкальная шкатулка, которая играла гимн России[211]. В 1896 году в газете Le Journal вышло сообщение Марселя Прево о появлении новой «феминистской куклы», одетой в мужской наряд и выкрикивающей: «Долой мужчин!»[212] В 1900 году новинками среди игрушек были «храбрый бур» и «джентльмен в хаки». В 1904 году их заменили игрушки, с которыми можно было разыгрывать Русско-японскую войну (для мальчиков), и русские и японские куклы (для девочек)[213]. Всемирная выставка 1900 года, которая была важным пространством для демонстрации французских и иностранных детских товаров, стала, в свою очередь, источником вдохновения для изготовителей игрушек. Были сделаны модели арки главного входа, швейцарской деревни, движущегося тротуара, а также разные игры по тематике выставки[214]. В 1907 году на страницах Journal des Debats хвалили игрушки, «воздававшие дань уважения героизму африканских отрядов… отрадное зрелище наших непрерывных достижений»[215].

Что думали об этих игрушках сами дети? Не имея достаточного количества первоисточников, мы вряд ли можем услышать подлинные голоса детей. Но в письмах и мемуарах можно найти разрозненные свидетельства того, что маркетинговые стратегии, нацеленные на детей и их родителей, сумели сформировать новые желания. Валери Фёй описывает свою радость утром Нового года, когда они с братом вбежали в спальню родителей и получили «все на свете сюрпризы»[216]. Зели Мартен (мать будущей Терезы из Лизьё[217]) в своих письмах никогда не забывала поблагодарить брата и золовку за подарки, которые в конце года те слали ее дочерям, так что девочки уже привыкли каждый год ждать подарки: «Когда открыли чемодан, крики радости едва не оглушили моего отца». В 1874 году она пишет, что Тереза, «увидев свой хорошенький маленький домик, онемела от восторга»[218]. Девочка-подросток Мари Ленеру записывает в своем дневнике 11 декабря 1886 года: «Вчера мы листали рождественский каталог. Думаю заказать себе для туалетного столика набор из хрусталя баккара; он прелестный, стоит 12 франков 50 сантимов»[219]. Через год она оставит в дневнике внушительный список из восьми дарителей и подарков, начиная с футляра для драгоценностей (подарок мамы) и заканчивая конфетами от друзей семьи[220]. Будущая графиня де Брольи (урожденная Поли де Панж, 1888 года рождения) с ностальгией вспоминает игрушечный сервант в комнате своей бабушки. В нем размещалась целая куча разных игрушек, хотя некоторые относились к детству ее мамы или даже бабушки. Кроме того, она пишет, что тетя Мари подарила ей фонограф и «другую игрушку научного вида» — праксиноскоп, круглый прибор для демонстрации движущихся картинок со светом и зеркалами[221]. Франсис Жамм (1868 года рождения) вспоминает в своих мемуарах, что благодаря книге Жюля Верна «Двадцать тысяч лье под водой» он мечтал стать мореплавателем. Вместе с друзьями он основал химический клуб, хотя отец, очевидно, опасаясь возможных взрывов, запретил ему ставить опыты[222].

В то время как дети мечтали об игрушках для удовольствия и забав, родительские пособия долгое время настаивали на том, что игрушки важны для детского развития. К примеру, в книге «Матери и дети», изданной в 1867 году, авторы рекомендовали игрушки и игры «для физического здоровья, отвлечения души и мыслей»[223]. Игрушки считались первыми учителями, особенно важными в постижении будущих взрослых ролей. Но в них видели не только орудия воспитания. В 1900 году жюри Всемирной выставки в Париже, которое оценивало представленные виды игрушек, заявило, что они «развивают у детей воображение, находчивость, любопытство, необходимое для знаний и исследований, а также привязанность, заботу, социальный инстинкт и даже нравственное чувство», и кроме того, они «крайне важны для духа соревнования»[224]. Лео Кларети называл игрушки «первыми учителями чувств: не только прикосновения, но главное — зрения», «предметами, которые мы даем детям, чтоб они были хозяевами, тиранами, деспотами, любопытными разрушителями»[225].

Однако к концу века многих критиков стали тревожить новомодные игрушки. Механические игрушки и миниатюрные копии настоящих предметов, по их мнению, лишали ребенка выбора, как играть с ними. «Старая тележка, — писал Фредерик Кейра, — может быть то паровозом, то автомобилем, то телегой. Кукла меняет пол, возраст, характер и платье просто по прихоти своей маленькой матери»[226]. Эту же идею подхватывает и Марсель Брауншвиг: в книге «Искусство и ребенок» он утверждает, что детям нравятся не вычурные игрушки, а простые, которые дают размах воображению[227]. Скрытый, а зачастую и явный посыл этой критики состоял в том, что коммерциализация лишает детство простых удовольствий. Не приводя никаких доказательств, критик Жерар Дувиль писал в 1911 году: «Дети не очень любят, когда их берут в магазин игрушек. Их охватывает жадность, но, не имея возможности забрать с собой весь магазин, они теряют интерес к конкретным вещам и начинают хотеть все сразу. Должно быть, это причиняет ужасные страдания сердцу и уму малышей»[228].

Научные, познавательные и новаторские игрушки часто получали высокую оценку. Но их превосходство, их «очарование, хитроумность и оригинальность» достигались за счет «воображения и обмана». Лео Кларети рекомендовал фабрикантам делать вместо этого «игрушки, которые ребенок мог бы безнаказанно разбить», и высказывал опасения, что «все наши маленькие механики и электрики» станут «поколением позитивистов и прагматиков» и вместо поэзии и воображения им будут доступны лишь логика и занудство[229]. Кларети принадлежал к группе учителей, художников и критиков, убежденных, что дети никогда еще не обладали такими знаниями и таким здоровьем, но при этом оказывались совершенно лишены «вкуса, художественного чувства и культа красоты», о чем он заключал, судя по внешему виду большинства игрушек[230]. В 1905 году группа интеллектуалов основала Общество любителей старинных игрушек и игр; с 1905 по 1914 год общество издавало одноименный журнал, который позже переименовали в L’ Art et l’Enfant («Искусство и ребенок»).

Критики и коллекционеры игрушек, входившие в это общество, были частью широкого движения за реформу в прикладном искусстве, которое ставило перед собой задачу нести искусство в массы, пренебрегая наживой. Во Франции сторонники ар-нуво стремились к сохранению элитарной культуры, которую, как они считали, испортили промышленное производство и буржуазный торгашеский дух. Однако некоторые подгруппы большого объединения реформаторов декоративного искусства, такие как «Искусство во всем», «Искусство для всех» и Общество внедрения искусства в школы, стремились — впрочем, не всегда успешно — предоставить широкому населению доступ к эстетическим стандартам элитарной культуры[231]. При