Закон контролера - Дмитрий Олегович Силлов

калечить и убивать голыми руками, очень быстро покажет разницу между спортом и дракой не на жизнь, а на смерть.

Можно было рубануть по середине шеи, и тогда фашист с высокой вероятностью отъехал бы в Вальхаллу немедленно. Но он был нужен мне живым, потому удар пришелся по затылку. Предплечье рвануло болью – все-таки этот смертоносный удар рассчитан на мягкую шею, а не на твердую кость, – но нужного эффекта я достиг.

Эсэсовец, не достав длинными руками до моих ног считаных сантиметров, со смачным чавканьем впечатался лицом в мраморную плитку. Во все стороны брызнула кровь, словно кусок только что отрезанного мяса на тропинку шлепнулся. Понятное дело, в ближайшие пару месяцев фашист для противоположного пола будет выглядеть крайне непривлекательно. Если доживет, конечно.

Получить хорошо отработанной «гильотиной» по затылку – это почти на сто процентов нокаут, особенно если после этого еще и харей приложиться об камень. Немец как рухнул, так и остался лежать, растопырив длинные и бледные скрюченные пальцы, будто на рояле играть собрался. Готов, стало быть.

Я взял эсэсовца за плечо, перевернул.

М-да… Как и предполагалось, не морда, а кровавое месиво. И глаза закатились под лоб, между век – белки́, как у ктулху. Стало быть, я немного перестарался. Если не принять экстренных мер, фашист может, не приходя в сознание, и копытами щелкнуть. Потому следовало поторопиться, пока еще кто-то не решил прогуляться в парке – например, ударенная девица, решившая, что ради любви не стоит обращать внимание на пару синяков. К сожалению, распространенное заблуждение из серии «бьет – значит, любит». По мне, так если мужик поднял руку на женщину, то любит он ее примерно как боксер свою грушу, не более того.

Кровь на мраморе я наскоро подтер белым носовым платком фашиста, найденным в его кармане, после чего быстренько уволок хозяина платка вглубь парка, подальше от тропинки – поближе к теням, падающим от дубовых ветвей.

Фашист подвернулся очень кстати, так как мне нужна была информация о месте, куда я попал, а также о том, где здесь искать Гебхарда. Но сначала нужно было обыскать пленника, а потом привести в чувство, так как приложил я его серьезно.

Обыскав эсэсовца, я стал обладателем такого же кольца с черепом, который был у меня на пальце – именно был, так как, похоже, этот артефакт оказался одноразовым. После того, как я активировал портал и прошел через него, у меня на пальце остался лишь черный ободок. Кольцо разрушилось, выполнив свою функцию, но теперь у меня был аналогичный трофей, который я надел на палец, прикрыв им черный ободок от слегка подкоптившейся кожи.

Помимо кольца мне достались:

– аккуратный незнакомый мне пистолет с маркировкой SUS на бакелитовых щечках рукояти,

– кинжал на цепном подвесе, состоящем из бляшек, украшенных рунами и черепами,

– удостоверение личности со знакомым орлом на лицевой стороне,

– пачка сигарет,

– золотая зажигалка,

– перьевая чернильная авторучка с пером и корпусом из того же металла,

– связка ключей,

– стальные мини-наручники для пальцев

– и записная книжка, переплет которой был украшен необычным рисунком, природу которого я не сразу понял…

А потом дошло.

Книжка была обтянута хорошо выделанной кожей с нанесенным на ней рисунком, выполненным позеленевшей тушью, – звезда с серпом и молотом внутри, под которым была тиснением выполнена надпись на немецком «Каждому свое. Сделано в концлагере».

Я взял было в руки эту книжку – и тут же выронил, поняв, что у нее за переплет…

Эсэсовец таскал с собой обтянутый человеческой кожей «сувенир» из печально известного концентрационного лагеря. Помнится, работала во время войны в одном из фашистских концлагерей садистка, которая снимала кожу с заключенных, имеющих на теле татуировки, и делала подобные «сувениры». Я только читал об этих ужасных предметах, но самому видеть не доводилось. Много я чудовищного повидал в различных аномальных зонах Розы Миров, но то, что увидел сейчас, пожалуй, было самым страшным кошмаром.

То, что я взял в плен конченого морального урода, сомнений не было. Что ж, тем хуже для него – значит, в методах допроса можно не стесняться. Тем более что эсэсовец вроде начал приходить в себя.

Пока он окончательно не очухался, я снял с него всю униформу и примерил на себя, ибо внедряться в фашистский город в моем черном бронекомбезе было как минимум неразумно. Брюки подошли нормально, сапоги оказались на размер больше – ничего, вторые трофейные носки поверх своих надену, и норм. А вот китель с рубашкой в плечах оказались узковаты, пришлось сзади разрезать вдоль и то и другое, накинув сверху более просторный плащ с утепленной подкладкой. Ремень с портупеей, кобура с пистолетом, кинжал на цепи и фуражка с серебряным черепом дополнили маскарад. Пора было будить фашиста, который все никак не мог окончательно вернуться в этот мир из полуобморочного состояния.

На всякий случай я соединил ему за спиной большие пальцы его же наручниками, после чего резко нажал на две болевые точки под нижней челюстью. Не особо гуманный метод реанимации, но церемониться с любителем жутких «сувениров» из концлагеря я не собирался.

Эффект от подобной «реанимации» подобен удару электрического тока. Эсэсовец дернулся – и тут же добавилась боль в пальцах от его же наручников, что помогло пленнику окончательно прийти в себя – и увидеть клинок штык-ножа, приставленный к глазу.

– Говорить будем? – скучным голосом на немецком поинтересовался я. Видимо, с сильным акцентом, так как фашист рассмеялся натянуто-искусственным смехом, а отсмеявшись, процедил сквозь зубы:

– Мне не о чем разговаривать с унтерменшем.

Понятно. Эсэсовец боялся, голос его выдал, но надо отдать ему должное, держался хорошо. Можно было, конечно, перейти ко второй фазе экспресс-допроса, выколов один глаз, и, приставив острие штыка ко второму, повторить вопрос. Но у этого метода есть недостаток: допрашиваемый может вырубиться от болевого шока. Или сойти с ума от ужаса и осознания невосполнимой утраты – такие случаи известны. А мне никак нельзя было терять такой источник информации: судя по витому погону и петлице с изображением дубового листа, я отловил целого штандартенфюрера, то есть эсэсовского полковника. Второй раз так сто процентов уже не повезет.

Были, конечно, и менее радикальные способы допроса – например, слегка взрезать щеку и потянуть за лицевой нерв, или аккуратно ввести штык в ноздрю, слегка проталкивая его вверх по мере поступления неискренних ответов. Но все это чревато воплями, которые придется жестко пресекать, дабы в парк не набежали любопытные, желающие посмотреть, кто ж так истошно орет в этом царстве красоты и гармонии. Да