Закон контролера - Дмитрий Олегович Силлов

За относительно короткое время усилиями тысяч переправленных туда военнопленных подземная антарктическая база превратилась в город, получивший название «Новая Швабия» или «База 211», где немецкие ученые в спешном порядке пытались воссоздать «чудо-оружие» – наследие существ, живших на земле многие тысячелетия назад.

Их усилия увенчались успехом, правда, «чудо-оружие» гитлеровцам не помогло – война закончилась до того, как фашисты окончательно разобрались в древних чертежах, и созданные ими три образца атомной бомбы попали в руки американцев. Один образец для эксперимента был взорван ими в пустыне Невада, после чего два других были сброшены на Хиросиму и Нагасаки.

Впрочем, в руки фашистов попали не только чертежи атомной бомбы. В тысяча девятьсот сорок шестом году американцы попытались уничтожить Новую Швабию. Вполне обоснованно опасаясь создателей атомной бомбы, они послали к берегам Антарктиды военную эскадру адмирала Берда… которая потерпела сокрушительное поражение от летающих дисков нацистов и, потеряв два корабля, еле унесла ноги.

Разумеется, после возвращения потрепанной эскадры в Америку все, что касалось Новой Швабии, было тут же засекречено правительством США, адмирала Берда упрятали в сумасшедший дом, а с недобитыми фашистами было принято решение не воевать, а договариваться, так как те дали понять всему миру, что новое государство, обосновавшееся в Антарктиде, имеет оружие, способное просто-напросто уничтожить этот мир – и сделает это в случае реальной угрозы их государству, так как терять им нечего.

Вместе с тем фашисты донесли до правительств ведущих держав, что не собираются претендовать на что-то большее, нежели уже занятая ими территория, и готовы к разумному сотрудничеству – в обмен на секретность существования Новой Швабии для основного населения земного шара и обещание не лезть в ее внутренние дела. В результате эти условия были приняты ведущими мировыми правительствами планеты, и сейчас, в пятьдесят седьмом году, шли активные переговоры насчет подписания договора, запрещающего в районе Антарктики любые мероприятия военного характера.

Вот такую ценную инфу скачал я из головы эсэсовца. И, помимо нее, еще кое-что. По крайней мере, теперь я точно знал, куда именно мне нужно идти.

Я вышел из парка и направился к «своей» машине. Штандартенфюрер знал толк в автомобилях своей родины, которые в Новую Швабию, похоже, поставлялись без особых проблем. Я сам в легковых ретромашинах не великий спец, но в голове фашиста была отдельная «коробочка», наполненная под завязку гордостью и восхищением его «трехсотым» «мерином».

Автомобиль и правда выглядел очень круто даже по меркам современного мне мира – черный, блестящий, излучающий солидность и благополучие его хозяина. Я не скажу, что сильно удивился, увидев возле машины дамочку, ударенную фашистом. Щека у нее заметно распухла, под глазом завтра будет вполне себе взрослый фиолетовый фингал. Однако, судя по ее ищущему взгляду, это ее не особо заботило.

Я мысленно коснулся ее мозга – и брезгливо поморщился от обилия заготовленных фраз «я была не права», «прости», «больше такого не повторится»… На фоне этих фраз отчетливо виднелись очертания небольшого ледяного коттеджа, тот самый крутой автомобиль, возле которого она стояла, и сейф приличных размеров, наполовину забитый пачками рейхсмарок нового образца. И где-то там, далеко на горизонте, маячила черная, глухая ненависть, придавленная тяжеленной плитой «здравого смысла».

Наверно, я поступил неправильно, ибо каждый человек волен распоряжаться собственным разумом, телом и своими желаниями.

Но я не мог поступить иначе. И, если быть до конца честным перед собой, мне хотелось понять, насколько далеко простираются мои столь неожиданно открывшиеся возможности псионика.

В общем, я сосредоточился и направленным ментальным ударом, похожим на кроваво-алый выброс из недр разрушенного ядерного реактора, разнес к чертям крысособачьим эту плиту «здравого смысла», высвободив похороненную под ним черноту.

А потом мне стало страшно, когда я увидел, как эта волна цвета ночи, высвободившись, мгновенно превратилась в цунами, мигом поглотившее и сияющий коттедж, и автомобиль, и сейф, и заранее заготовленные фразы. Движение черной волны было настолько стремительным и ужасающим, что я на всякий случай поспешил покинуть сознание девушки, немного офигев от того, что я натворил. Надо ли было настолько радикально менять чужое сознание и оправдано ли это с моральной точки зрения – я не знал. Но эксперимент нужно было довести до конца.

И я довел его, натянув на свою физиономию лицо штандартенфюрера словно маску. Почему-то мне показалось, что это должно сработать. Рассуждая логически, это выглядело так: человек бросает на меня взгляд, и его мозг обрабатывает полученную информацию, сверяясь со своим «складом» на предмет, есть ли там на «полках» изображение похожей физиономии. И если таковое находится, происходит процесс узнавания. Так почему бы вместо того, чтоб каждому встречному-поперечному транслировать «я – тот самый штандартенфюрер», лазая ему в мозги, сразу не наложить себе на лицо информационную матрицу, отражаясь от которой чужой взгляд принесет в мозг своего хозяина те сведения, которые нужны мне?

Я не ждал, что у меня с ходу получится такой трюк, но, видимо, я не зря в Зоне не раз пересекался с мутантами-псиониками, неплохо изучив их повадки и приемы запудривания сталкерских мозгов.

Потому что все получилось как нельзя лучше.

Я был уже в нескольких шагах от машины, когда глаза девушки, наверно, раз в третий скользнули по моему лицу – и я понял по ее слегка удивленному взгляду, что она меня узнала. Видимо, первая реакция была «как я могла не увидеть его сразу?», но она тут же была раздавлена черной волной, рвущейся наружу из разума девушки.

Признаться, я подумал, что она попытается меня пристрелить, тем более что у нее на поясе висела пистолетная кобура, и заранее приготовился реагировать соответственно. После того как я уничтожил ее «здравый смысл», она вполне могла развернуться и уйти, но не сделала этого – и фиг знает, что у нее сейчас было на уме. Снова лезть в мозг, заполненный столь сильными эмоциями, не хотелось, потому я был готов к любому сценарию развития событий – который на деле оказался не самым жестким из возможных.

Девушка подошла ко мне и с чувством, словно отрубая топором угловатые немецкие слова, произнесла:

– Я задержалась здесь только для того, чтобы сказать, как я тебя ненавижу!

Произнеся это, она отвесила мне довольно жесткую пощечину, от которой, пожалуй, у штандартенфюрера мог бы слегка подправиться прикус. Но я расслабил шею, довернув голову в сторону вектора удара, потому для девушки пощечина показалась увесистой и смачной, а у меня лишь щека слегка об десны хлопнула, не причинив моей челюстно-лицевой системе никакого ущерба.

– И тебе