В садах Лицея. На брегах Невы - Марианна Басина

Вместе с русской армией Батюшков недавно возвратился в Петербург из заграничного похода. Он даже не снял еще офицерского сюртука, лишь спорол эполеты.

Говорили они о многом — об отечественной словесности, о народной русской поэзии. Когда речь зашла о стихах самого Пушкина, Батюшков, будто сговорившись с Кошанским, стал советовать оставить «дудку», свирель, то есть легкую поэзию, и обратиться к предметам серьезным и важным — воспевать войну, героев… Пушкин смолчал и все терпеливо выслушал. Вскоре он ответил Батюшкову стихами:

А ты, певец забавыИ друг пермесских дев,Ты хочешь, чтобы, славыСтезею полетев,Простясь с Анакреоном[7],Спешил я за МарономИ пел при звуках лирВойны кровавый пир.

Пушкин вежливо, но решительно отклоняет этот совет.

Страшась летать недаром,Бреду своим путем.

«Полеты», лира, оды — не для него. По настоянию лицейского начальства пришлось ему раз-другой сочинить «громозвучные» стихи, но по собственной воле он писать их не станет… Нет, он будет по-прежнему беззаботно дудеть в свою дудку о чем вздумается. И по-своему.

И, отвергая советы Батюшкова, Пушкин не без умысла заканчивает послание к нему взятой у него же строкой:

Будь всякий при своем.

Вскоре Пушкин познакомился с Василием Андреевичем Жуковским.

В ту пору Жуковский был самым известным русским поэтом. Его мелодичная, звучная и меланхолическая поэзия пленяла сердца. Он ввел русских читателей в таинственный мир романтической фантастики, познакомил с балладами Шиллера, Бюргера, Соути, Вальтера Скотта. Он не только переводил, но и сам писал превосходные «страшные» баллады.

И его «Певец во стане русских воинов», где воспевались подвиги героев двенадцатого года, был принят с восторгом. «Эпоха была беспримерная, — писал современник, — и певец явился достойным ее».

Стихи Жуковского в Лицее знали и любили. С вниманием и интересом следили за всем, что он печатал. И даже уведомляли об этом родственников. «Спешу, любезный дядюшка, первый обрадовать вас, — писал дяде Горчаков, — что выходят полные сочинения Жуковского, столь долго ожидаемые публикой… Они выходят в двух частях».

В «Лицейском Мудреце» помещено было стихотворение «Мудрец» — шутливое подражание «Певцу» Жуковского. «Национальную» песню о Гауэншильде — «В лицейском зале тишина» — распевали хором на мотив гремевшего тогда по всей России «Певца во стане русских воинов» Жуковского.

Весною 1815 года по настоятельным вызовам царского семейства Жуковский приехал из Москвы в Петербург. Его хотели «приручить», приблизить ко двору. Теперь он часто бывал в Павловске у «вдовствующей императрицы» — матери царя — и в Царском Селе.

Стихи воспитанника Царскосельского Лицея Александра Пушкина Жуковский знал главным образом от его дяди Василия Львовича. У него-то увидел впервые и «Воспоминания в Царском Селе». Увидел и поразился. Он взял рукопись с собой, читал ее друзьям и, останавливаясь на лучших местах, восклицал: «Вот у нас настоящий поэт!».

Приехав в Царское Село, чтобы познакомиться с «настоящим поэтом», Жуковский ждал многого, но то, что он увидел, превзошло все ожидания. Этот веселый юноша, только что вышедший из детства и сохранивший в себе еще столько ребяческого, был поистине чудом — необычайно талантлив, не по возрасту умен, с удивительно тонким и верным поэтическим вкусом.

«Я сделал еще приятное знакомство! С нашим молодым чудотворцем Пушкиным, — восторженно писал Жуковский в Москву своему приятелю Вяземскому. — Я был у него на минуту в Сарском Селе. Милое, живое творение! Он мне обрадовался и крепко прижал мою руку к сердцу. Это надежда нашей словесности. Боюсь только, чтобы он, вообразив себя зрелым, не помешал себе созреть. Нам всем необходимо соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастет».

Жуковский стал часто бывать в Лицее. Он полюбил Пушкина. Пушкин платил ему тем же. Он понимал: Жуковский не только замечательный поэт, «поэзии чудесный гений», но и благороднейший человек, добрый, искренний, бескорыстный друг. Настоящий друг.

Как часто потом убеждался в этом Пушкин. Всегда в трудные минуты, а таких в его жизни было немало, обращался он к Жуковскому и неизменно находил у него помощь и поддержку…

Те часы, что проводили они вместе в царскосельском парке, были для обоих отрадными и желанными. «Певец таинственных видений», Жуковский умел быть на редкость занимательным собеседником, веселым и остроумным. Он читал Пушкину свои новые стихи — «проверял» их на нем. Те, что Пушкин забывал до следующей встречи, исправлял или уничтожал: считал их неудачными. И Пушкин читал Жуковскому то, что сочинял.

Хотя земная полнокровная поэзия Батюшкова была для юного лицеиста куда более близкой, чем меланхолическая, «небесная» поэзия Жуковского, именно Жуковского выбрал он в руководители. И не раскаивался. Тот ничего не навязывал, только советовал побольше читать, учиться; сам привозил ему книги и журналы, укреплял его веру в себя, в свои силы. Вступая на тернистый путь писателя, Пушкин у Жуковского просил благословения:

Благослови, поэт!.. В тиши Парнасской сениЯ с трепетом склонил пред музами колени,Опасною тропой с надеждой полетел,Мне жребий вынул Феб, и лира мой удел.Страшусь, неопытный, бесславного паденья,Но пылкого смирить не в силах я влеченья…И ты, природою на песни обреченный!Не ты ль мне руку дал в завет любви священный?Могу ль забыть я час, когда перед тобойБезмолвный я стоял, и молнийной струейДуша к возвышенной душе твоей летелаИ, тайно съединясь, в восторгах пламенела, —Нет, нет! Решился я — без страха в трудный путь,Отважной верою исполнилася грудь.

Первая любовь

Двадцать седьмого ноября 1815 года Пушкин записал в своем дневнике: «Жуковский дарит мне свои стихотворенья». Один из первых экземпляров только что вышедшего собрания своих стихотворений, первую их часть, Жуковский подарил Пушкину.

Пушкин не расставался с подаренным томиком, читал и перечитывал его. Не только потому, что высоко ценил поэзию Жуковского. Он упивался унылыми жалобами влюбленных, поэтическими повествованиями о несчастной любви. Он сам был влюблен. Влюблен впервые, наивно, восторженно и пылко. Он стал задумчив, рассеян. В классах отвечал невпопад. Раньше он смеялся над лицейскими «Сердечкиными», теперь товарищи подсмеивались над ним.

Когда в забвеньи перед классомПорой терял я взор и слух,И говорить старался басом,И стриг над губой первый пух,В те дни… в те дни, когда впервыеЗаметил я черты живыеПрелестной девы, и любовьМладую взволновала кровь,И я, тоскуя безнадежно,Томясь обманом пылких снов,Везде искал ее следов,Об ней задумывался нежно,Весь день минутной встречи ждалИ счастье тайных мук узнал…

Ее звали Екатерина Павловна Бакунина. Она была сестрой одного из лицеистов. Молоденькая девушка, приветливая, очаровательная. «Прелестное лицо ее, дивный стан и очаровательное обращение произвели всеобщий восторг во всей лицейской молодежи», — вспоминал Комовский.

Пушкин был покорен. Теперь каждую свободную минуту проводил он у окна в томительном ожидании и, завидев наконец вдалеке знакомую девичью фигурку, опрометью бежал на лестницу. Там делал вид, будто вышел невзначай. Мимолетная встреча, несколько ничего не значащих слов, улыбка… Но как это много для влюбленного!

Он стеснялся изливать свою душу товарищам и, лишь оставшись наедине в своей тесной комнатке, доставал дневник и давал волю чувствам:

«29 ноября.

Итак, я счастлив был, итак, я наслаждался,Отрадой тихою, восторгом упивался…            И где веселья быстрый день?           Промчался лётом сновиденья,           Увяла прелесть наслажденья,И снова вкруг меня угрюмой скуки тень!..

Я счастлив был!.. Нет, я вчера не был счастлив; поутру я мучился ожиданьем, с неописанным волненьем стоял под окошком, смотрел на снежную дорогу — ее не видно было! Наконец я потерял надежду, вдруг нечаянно встречаюсь с нею на лестнице, — сладкая минута!..