Хамелеон. Смерть явилась в отель. Дама не прочь потанцевать - Стейн Ривертон

— Да. Сегодня в девять утра он уехал в Швецию. Хенглер проводил его на пароход.

— Откуда вам это известно?

— Мне сказали в гостинице. Я этим специально поинтересовался.

С улицы донесся гудок автомобиля.

— Я заказал автомобиль, — объяснил профессор. — Мне пора.

— Разрешите задать вам один вопрос, — вставая, сказал Рист. — Я пытался понять, что заставило убийцу прийти ко мне нынче ночью, но так и не придумал ничего убедительного. Знаю только, что он приходил не затем, чтобы обокрасть меня…

— Нет.

— И не затем, чтобы меня убить.

— Нет, и не за этим. Иначе он бы убил вас.

— И не для того, чтобы запутать следствие.

— Конечно, это ему и не удалось бы.

— Значит, остается невероятное, фантастическое предположение, что он приходил ко мне исключительно для того, чтобы пережить нечто удивительное, испытать напряжение, которого не хватает в его скучном существовании.

— И вы в это верите? — спросил профессор.

— Мне трудно в это поверить, — ответил Рист.

— Вы должны учитывать, что мы имеем дело с крайне хитрым, бессердечным, холодным и расчетливым типом, который не знает, что такое жалость. В своем роде он художник и артистически пользуется наукой преступления. Но визит к вам нынче ночью был для него чрезвычайно рискованным. Практически, он поставил на карту свою жизнь. Он делает такие ставки только там, где может выиграть. Будьте уверены, он не сомневался, что его поступок принесет ему определенную выгоду.

— Помилуйте, какая же ему от этого может быть выгода?

— Ну, например, этому человеку было крайне важно между половиной первого и двумя ночи находиться в вашем доме.

— Вы хотите сказать, что ему было важно находиться в определенное время в определенном месте?

— Да, чтобы это доказывало, что он не мог в это время быть в другом месте.

— Я снова вспомнил, как вы рассчитывали время, — начал Рист, но его прервал новый гудок автомобиля.

Профессор протянул ему руку…

… Никто не умел так предаваться безделью, как Рист, когда он был в хорошем настроении. Он словно светился праздностью, заражая ею всех и вся. В такие минуты вокруг него все замирало, ничего не случалось и только пустые, зачарованные часы текли сквозь его сознание. В тот день Рист был особенно расположен к такому времяпрепровождению. Он будто испытывал отвращение к своей службе и хотел показать городу свое истинное лицо. Рист демонстрировал свое безделье, не нежась в шезлонге или в гамаке, а, напротив, показываясь повсюду, где люди были заняты беседой, спором, танцами или флиртом, ему было важно явить всем такое безделие и безразличие, какие укрепили бы славу его неподражаемого сплина, это была Нирвана лени посреди большого, шумного города, представленная с таким изяществом и холодным высокомерием, которые отталкивали от себя любую непредсказуемую неожиданность или сенсацию.

В начале вечера, нежась в косых лучах заходящего солнца и вспоминая прошедший день со всеми его сюрпризами, Рист вдруг с необыкновенной отчетливостью почувствовал, что в этом большом, красивом и загадочном городе, по которому он так неутомимо и капризно кружил весь день, все еще находится убийца; этот опасный, одинокий человек, все еще жил и действовал в Копенгагене и, может, сегодня, скрывшись в толпе, снова наблюдал за ним. Связаться с ним Рист не имел возможности. Убийца ночью покинул его дом, не оставив никаких следов. Рист понимал, что при новых обстоятельствах искать его бесполезно. Следовало вернуться в прошлое и найти там какие-то связи, от которых можно будет оттолкнуться. Он снова продумал все известные ему обстоятельства, звено за звеном: убийство Мильде, арест Хансена, его сутенерство, Катрину Гаванскую. Вот где надо начать, подумал он, с того дня, когда Кнуд-Оге Хансен первый раз встретился с американцем.

Рист решил снова наведаться к Катрине Гаванской, не потому, что надеялся что-нибудь разузнать там, а скорее затем, чтобы добавить новый штришок к своему безделию. Он взял извозчика и поехал туда. Неожиданно его приход оказался столь нежелательным, что только спортивная трость, которую он успел сунуть к щель двери, помешала этой двери захлопнуться у него перед носом.

21

Встреча

Катрина сама открыла ему, но очень осторожно, словно боялась воров. Она тут же загородила собой дверной проем, решительно отказываясь впустить его внутрь. Глаза ее сверкали. Именно эти южные, темные, сверкающие глаза обеспечили Катрине множество поклонников, даже когда первая молодость была уже позади. Время безжалостно обошлось с Катриной. Но, тем не менее, ее расположения искали еще многие и она сумела завоевать известное положение. Катрина ловко воспользовалась тем обстоятельством, что Копенгаген стремился остаться городом удовольствий, хотя на них и были наложены известные ограничения. Она занимала большую квартиру, главное очарование которой состояло в том, что дневной свет сюда не допускался. Дом Катрины был не только местом свиданий, но и местом убежища. Жизнь здесь была отмечена некоторой богемностью, однако не выходила за рамки дозволенного и не была вульгарной. Катрина не переносила своего прозвища, она любила называть свою квартиру салоном, но при старых друзьях опасалась произносить эти смелые слова. У нее бывали и копенгагенцы и иностранцы. Здесь назначались встречи. Салон Катрины был признан даже в дипломатических кругах, ибо напоминал иностранцам о подобных салонах у них дома. В нем под покровом таинственности велась деятельность разного рода — умная хозяйка прекрасно понимала привлекательность всего таинственного. Если шепотом говорили о каком-нибудь необычном событии в «Гаване», что случалось крайне редко, это означало лишь то, что «Гавана» несколько суток была закрыта, так как общество игроков, состоявшее из уважаемых и известных дельцов, в это время в безумном азарте сорило там золотом. Угощение Картины всегда славилось своей изысканностью.

— Ко мне нельзя, — сказала она Ристу, успевшему сунуть свою трость в щель двери.

— Это мы еще посмотрим, — возразил Рист. — Дай мне виски, Катрина, в городе подают только помои.

— Здесь сейчас проходит важная встреча.

— Ну и прекрасно. Она меня не интересует, мне нужно только виски. Твои дипломатические тайны меня не касаются.

Катрина хорошо знала Риста. Она понимала, что если он заупрямился, то уже не отступит, и нехотя впустила его. Рист принадлежал к тем из ее друзей, на которых она не могла сердиться по-настоящему. Она восхищалась его праздным образом жизни, его элегантностью и даже дикими выходками. К тому же она знала, что он совершенно безвреден и что на него можно положиться. Близко она его не знала. И если бы кто-то сказал ей, что он работает в полиции, она бы громко расхохоталась. Когда Катрина смеялась своим настоящим смехом, почему-то вспоминался антверпенский порт и у многих прожигателей жизни, всякого повидавших на своем веку, мороз подирал по коже.

Рист оглядел прихожую. Она была тесная, обставленная, как гостиная, диванами, столом с зеркалом, коврами, предметами для туалета и пыльными бумажными цветами в больших вазах. Рист бросил шляпу и трость и спросил Катрину, разглядывая себя в зеркало:

— Ты не страдала от одиночества в последнее время? Я слышал, что твой дружок исчез?

— Здесь трудно чувствовать себя одинокой, — мрачно ответила Катрина.

— Я имею в виду душевное одиночество, — возвышенно произнес Рист.

— Ты что, пьян?

Рист продолжал разглядывать себя в зеркало. День безделья утомил его. Он был бледнее обычного. Ладно, подумал он, мне ничего не стоит сыграть и пьяного, между прочим, это неплохая мысль!

— Не очень, только чуть-чуть. Но сейчас мне надо выпить еще. Или я заболею.

Он распахнул дверь, которая открылась совершенно беззвучно, и вошел в большую залу. Когда-то здесь, наверное, располагалось ателье или склад для фортепьяно, такая она была большая. — На то, чтобы придать ей жилой вид, усилий было потрачено больше, чем вкуса. Своей продолговатостью зала напоминала вагон, выстланный коврами. Окна были тщательно задрапированы, но и стены тоже были увешаны коврами темных цветов. Удобная мебель. Один угол занимало фортепьяно. Повсюду были зажжены бра и лампы, затененные абажурами. Даже ярким днем здесь всегда горел электрический свет.

Не успел Рист войти в залу, как какой-то господин быстро встал и схватил свою шляпу и трость, лежавшие на соседнем столе.

Это был антиквар Лоренцо Хенглер.

Встреча была неожиданной для обоих. Они обменялись взглядом и нерешительно приветствовали друг друга. Рист хорошо знал антиквара, но не был уверен, что антиквар знает, кто он. Неожиданно Рист вспомнил, что выдал себя за пьяного. Прекрасно — хмелем можно объяснить все, что угодно! Он приблизился к антиквару с подчеркнутой торжественностью, характерной для всех пьяных, которые еще не совсем пьяны и пытаются изображать трезвых.