Уголовно-правовые взгляды Н.Д.Сергеевского - Александр Чучаев

Под принуждением понимается воздействие на лицо безусловно превосходящей силы, в результате чего оно совершает деяние или не предотвращает последствия своего деяния. По сути, в этом случае отсутствует свобода воли, лицо не может руководить своими действиями. «Человек, совершающий известный факт, является здесь не более как простым орудием. Лицо может сознавать совершаемое, может сознавать и предвидеть последствия, но не может принять закон в руководство своей деятельности; оно поставлено в необходимость поступать именно так, а не иначе. Необходимость эта может проистекать или от другого человека, или от сил природы» 237.

Думается, в этом случае автор необоснованно расширяет понятие принуждения, включив в него и силы природы. Последние могут характеризовать состояние крайней необходимости, о чем, кстати, говорит сам Сергеевский при ее анализе.

Исполнение приказа как обстоятельство, свидетельствующее о невиновном причинении вреда, основывается на определенной законом обязанности подчинения служащих своему начальству. Автор считает, что в этом случае лицо освобождается от уголовной ответственности. Между тем в ст. 44 Уголовного уложения говорится, что «не почитается преступным… деяние, учиненное во исполнение приказа по службе, данного подлежащею властью, в пределах ее ведомства, с соблюдением установленных правил, если приказ не предписывал явно преступного».

Вероятно, сказанное объясняется тем, что автором в целом не исключалась противоправность такого деяния.

По мнению Сергеевского, нельзя признавать безусловной обязательности приказов, но в то же время недопустима их безграничная оценка, например с точки зрения целесообразности или достаточности фактических оснований. «…Современное право для обязательности приказа ставит следующие условия: приказ должен исходить от начальства компетентного, которому закон именно предоставляет право давать такие приказы; приказ по содержанию должен быть законен, то есть предписываемое действие не должно выходить из пределов власти лица, дающего приказ; приказ должен быть дан в законной форме, если таковая установлена и требуется законом. Исполнение приказа при наличности этих условий обязательно; наоборот, исполнение приказа, данного без соблюдения или с нарушением этих условий, будет деянием незаконным и может повлечь за собою наказание исполнителя. Таким образом, мы можем сказать, что оценка приказов с точки зрения их формальной законности не только допускается, но требуется современным правом» 238.

Крайнюю необходимость Сергеевский определяет как такое стечение обстоятельств, при котором для человека возникает неизбежная опасность причинения вреда его правам и благам, если он для его предотвращения не прибегнет к причинению вреда третьим (посторонним) лицам или к совершению деяния, запрещенного законом 239.

В правовых памятниках Древней Руси не встречается упоминаний о данном институте. Однако Н. А. Неклюдов считает, что уже Устав Ярослава содержал положения о крайней необходимости. В связи с этим Н. С. Таганцев замечает, что постановления этого Устава составляют простой перевод из книг Юстиниана.

Большинство же авторов начало правого регулирования крайней необходимости связывают с Уложением 1649 г. 240

Из определения крайней необходимости, сформулированного Сергеевским, явствует, что лицо в этом случае охраняет лишь собственные права и блага. Однако надо признать, что он занимал непоследовательную позицию, которая, к тому же, достаточно часто менялась. Например, ученый утверждал: «Это значило бы, что отдать права и блага граждан в распоряжение первому встречному, который пожелал бы спасать других от беды на чужой счет»; «…распространение правил крайней необходимости на охрану третьих лиц представляется… безусловно несогласным с юридическим строем человеческого общежития»; «религия и нравственность могут в известных случаях оправдать вторжение с этой целью в сферу прав постороннего лица, именно, если нет возможности оказать эту помощь на свой собственный счет; но закон государственный признать общим правилом такое положение вещей не может» 241.

Согласно последнему изданию пособия к лекциям, освобождение от наказания в силу состояния крайней необходимости им допускается в случае защиты интересов других лиц, подвергшихся опасности, если они находились с защищающим в таких отношениях, при которых грозящая опасность психически действует на защищающего их человека так же сильно, как и на оказавшихся в опасности. Речь в этом случае, скорее всего, идет о родственниках и близких лицах 242.

Между тем в литературе отмечается, что необоснованно ограничивать рассматриваемый институт так, как это делает указанный автор 243. «…Всякие попытки ограничения круга… лиц… представляются совершенно произвольными и формальными, а установление признаков близости по обстоятельствам каждого отдельного случая оказывается практически неосуществимым», – пишет Н. С. Таганцев 244.

Уголовное уложение 1903 г. распространяет состояние крайней необходимости на защиту не только своих интересов и благ, но и третьих лиц (ст. 46). Данное обстоятельство Сергеевский, на наш взгляд, безосновательно признает ошибкой законодателя.

Источниками опасности могут быть силы природы, при этом к ним автор относит, в том числе, патологические и физиологические состояния человека; опасность может исходить от человека. «Опасность может быть безусловная; например, кто-либо бросается меня бить – я подставляю под удары другого или при необходимой обороне нарушаю интересы не нападающего, а постороннего. Она может быть условная – …угроза причинить вред, если угрожаемый не совершит требуемого преступного действия. Как вид крайней необходимости должна рассматриваться и оборона против нападения лиц, не способных ко вменению, с причинением вреда этим последним» 245.

Данное обстоятельство в литературе вызывало споры. Многие криминалисты относили его к необходимой обороне, так же решается эта проблема и в современном уголовном праве. Возражая против такого подхода, Сергеевский указывает, что подобные действия лишь внешне похожи на необходимую оборону. В них отсутствует признак противозаконности, который в данном случае автором понимается как наличие надлежащего субъекта преступления, способного нести ответственность за совершенное деяние. Между тем именно на этом признаке покоится все объективное основание правомерности действий, совершаемых в состоянии необходимой обороны.

Если же рассматриваемый случай отнести к необходимой обороне, то тогда следует признать возможным причинение вреда, например, семилетнему нападающему, без каких-либо ограничений. И наоборот, признавая его крайней необходимостью, причиняемый вред указанному лицу будет оцениваться по общим правилам, присущим данному институту. Это, по мнению автора, соответствует этическим и правовым основам.

Основания ненаказуемости причинения вреда в состоянии крайней необходимости Сергеевский видит в коллизии мотивов защиты собственных интересов защищающегося и требований закона о правомерном поведении. Закон вынужден прощать подобные действия, хотя не признает их правомерными. Деяние остается противоправным, так как, спасая себя, защищающийся причиняет вред третьему лицу, не являющему источником возникновения грозящей опасности. Фактически он лишь изменяет направление действия опасной силы, переводит его с себя на другое лицо, пользующееся такой же государственной охраной.

При указанном подходе основания ненаказуемости причинения вреда остаются в тени. Например, Н. Розин, также считая действия в состоянии крайней необходимости противоправными, решение вопроса переносит в область целесообразности наказания. Он пишет: «Наказывать за деяние, не считаясь с человеческой природой, с таким всемогуществом проявляющейся в специфической обстановке крайней необходимости, значило бы сделать наказание непонятным для народной массы, с правосознанием коей наказание должно считаться» 246.

С. Будзинский полагает, что нарушение прав другого лица «в состоянии крайней необходимости… оправдывается психологически, и поэтому оно безнаказанно, но не непротивузаконно. Некоторые, как Кант, выводили эту безнаказанность из обязанности самосохранения или из недействительности угрожения наказанием, или же из отсутствия злой воли. Но обязанность самосохранения не может быть исполняема во вред правам другого лица. Недействительность же угрозы – вещь случайная. Притом такое воззрение не согласно с представлением Канта о наказании как безусловном требовании практического разума. Что же касается злой воли, должно обратить внимание на то, что в уголовном праве более имеет значение преднамеренное последствие, нежели цель. Безнаказанность, преимущественно если дело идет о спасении жизни, основана главным образом на указанной уголовною политикою необходимости брать в расчет слабость человеческой природы и невозможность требовать геройства» 247.