Великая и священная война, или как Первая мировая война изменила все религии - Филипп Дженкинс

нести за это какие-либо последствия. Но подавляющее большинство оставалось твердым в своем желании подписать этот документ и верным в исполнении своей роли общественных пропагандистов радикального милитаризма.

Сам Гарнак был хорошо связан с кайзеровским судом, служа тайным советником с 1902 г. до падения империи. В 1911 г. он получил престижный пост председателя совета Фонда Кайзера Вильгельма, со временем превратившегося в германскую академию со всемирно известными в мире научно-исследовательскими институтами. В 1914 г. он помог в создании проекта, связанного с будущим существованием немецкой монархии. Трёльч был последовательным в своем рвении, сетуя на то, что его коллеги-интеллектуалы были противниками его слов: «О, если бы он в этот важный час способен был превратить каждое их слово в штык и винтовку!» Даже известная либеральная газета «Христианский мир» призвала юстицию Германии к воинской повинности и оправдывала вторжение в Бельгию с самым махровым и неприкрытым «ура-патриотизмом», который также изливался отовсюду с кафедр[106].

Немецкие христиане

Страсть Вильгельма к войне не была его реакцией на немецкие популярные увлечения, а тем более отражением мистических характеристик национального характера. Скорее, это отражало рост теорий за последние 40 лет, которые установили некоторые спорные и опасные темы в сердце немецкой духовной жизни. Для германских протестантских интеллектуалов язык священной войны был логическим завершением века духовных усилий над основными библейскими темами о национальной избранности и достижении экстравагантных мессианских высот. Но стандартные ярлыки нас здесь подводят. Хотя мы можем описывать гипернационалистические взгляды как реакционные, но должны знать, что они выросли из либеральной немецкой теологии, где в то время доминировал автор «Культуры протестантизма» Гарнак. Начиная с эпохи Просвещения, немецкий протестантизм отвергал беспрекословную зависимость от таких традиционных источников религиозного авторитета, как Библия и ранняя церковная традиция. Библия была лишь сугубо человеческий артефакт, в которой последовательно и пристрастно изложена жизнь исторических обществ. В немецкой теологии господствовала либеральная традиция Фридриха Шлейермахера, который учил, что вероучения и исторические доктрины церкви должны быть подчинены внутреннему опыту Бога, понимаемому отдельным верующим через познание Христа.

Для либеральных протестантов Бог, представленный в Библии, был лишь только одним из видов ограниченного восприятия божества, Который стали лучше понимать с помощью прогрессивных разработок истории. Церкви также существовали в истории и должны быть адаптированы и модернизированы для последующих поколений и культуры. Такой подход является либеральным из-за открытости изменений идей и норм, но он также предполагал, что отсутствие каких-либо внешних абсолютов опасно для церкви, которая из-за этого будет сметена вместе с современной политической системой. В немецком случае либеральный протестантизм позволил себе полностью идентифицировать себя с формирующимся кайзером Вильгельмом рейхом, который вплотную подошел к идее поклонения государству и проводимой им войне[107].

Создание рейха в 1870–1871 гг. Европа приняла со смешанным чувством эпохальных надежд и страхов, преклонением перед великими немецкими мыслителями и германской культурой, заявившей о себе как о высшем проявлении человеческого прогресса. В своей интеллектуальной жизни Германия родила не только претензии на мировое господство, но и новую прогрессивную социальную политику, которая действительно дала улучшения в жизни простых людей. В течение последующих 40 лет националистические мыслители потребовали расширить рейх как в Европе, так и за рубежом, а немецкий историк Генрих фон Трейчке[108] стал заявлять о своих амбициях в расовой и антисемитской неприязни, которые можно охарактеризовать как настоящий нацизм[109].

Лютеранские националистически настроенные мыслители придавали особый немецкий акцент в понимании участия Бога в истории. Протестантские лидеры подчеркивали, что народы и расы — это божественные понятия, и в Библии показано на примере еврейского народа, как Бог мог использовать людей для достижения Своих целей. Учитывая неожиданное и почти чудесное возрождение Германии и ее новый подъем к славе среди других наций, германский рейх требовал внимания к себе, как к высшему достижению христианского политического порядка, как к новому Царству Божьему на земле. Германия была святой нацией; необходимость и право на территориальное расширение немцы осознавали как особое национальное и расовое «чувство собственного достоинства», и поэтому любые действия этого государства могут быть святой необходимостью. У лютеранского теолога Фридриха Гогартена[110] в 1915 г. мы находим такие слова: «Немецкий народ и немецкий дух в наших самых возвышенных понятиях есть откровение вечности». Немецкий историк христианского богословия Райнхольд Зееберг, разрабатывая радикальную теологию германского империализма на основе известного немецкого понятия «народ», всячески его расширил и добавил в это значение «инстинкт жизни», которое вышло далеко за рамки простых рациональных расчетов[111].

В этих фантастических рамках сама война была средством выработки цели Бога в истории, где протестантская власть Германии осуществляла средневековую роль молота Божьего. Сила и насилие были, в конце концов, нормальными и привычными частями природы и очевидными средствами, с помощью которых Бог достигал Свои цели в мире. После окончательной победы рейха немецкое христианство достигнет своего полного потенциала в качестве духовного света мира. Трёльч увидел немецкое государство и его армию как начальные средства, используемые Богом, чтобы принести Царство Божье на землю. Бог, действительно, «защищает и отстаивает национальное воплощение божественного духа», а в рейхе было историческое воплощение Духа Божьего[112].

Христианская политическая мысль об осуществлении государственной власти всегда была неоднозначной, так как возвышенные идеалы христианской нации часто вступали в конфликт с необходимостью использования оружия. Но немецкие протестанты этого поколения на удивление мало стеснялись в пропаганде насилия в войне, считая его законной тактикой для христианского государства. Через «Цвай-Райхе-Лехре» («Учение о двух царствах») лютеранское богословие о двух царствах, земном и небесном, имело свой собственный моральный кодекс существования в жизни.

Хотя христиане жили в одном государстве, но данную этическую концепцию нельзя было применить абсолютно ко всем, так как государство не может работать по таким стандартам. Государство, которое так делает, особенно в период войны, скоро перестанет существовать. Даже нация, состоящая почти целиком из набожных христиан, не может заниматься политической деятельностью, согласно канонам строгого христианского учения. Поэтому нельзя осуждать циничные действия государства, когда они нарушают христианское учение общепринятых моральных норм. И именно поэтому в 1914 г. доктрина отвергла возражения на вторжение в Бельгию.

Христианская нация вела священную войну, где настоящим руководителем являлся Сам Бог, и духовенство соперничало между собой в определении своего Всемогущего, очень давно так близко не участвовавшего в мирских делах. Немецкие проповеди войны были беззастенчивы в применении христианских терминов и понятий для нации и государства и даже обосновали религиозными основами культ личности кайзера Вильгельма. Один берлинский священнослужитель присвоил ему звание, как будто это есть правило