Ты будешь страдать, дорогая - Натали Фокс

Изголодавшимся младенцем припав к ее соскам, Фелипе увлек ее на кушетку. Коснувшись спиной теплого шелка, она издала отчаянное «Нет!», но тщетно — когда он опустился рядом с ней, весь ее протест утонул в стремительном потоке желания.

Его губы не отрывались от ее лица, а руки колдовали над телом, мастерски избавляя его от одежды. И вот уже на ней не было ничего, кроме узеньких шелковых трусиков.

Непроницаемо-темные глаза Фелипе ощупали ее почти обнаженную фигуру, и лишь затем он склонился над ней, приник губами к животу, лаская языком пульсирующую плоть, пока она не застонала.

Это была пытка, заставлявшая Джемму висеть между небом и землей и мечтать о взрыве облегчения. Она знала, что Фелипе не остановится — во всяком случае, на этот раз.

Сдвинув трусики, он провел кончиком пальца по темному шелковистому треугольнику интимным, чувственным, ищущим жестом. Нежно, о Боже, как нежно прикасался он, уводя ее на грань восторженного взрыва. В этот искрящийся, пронзительный миг приближающегося экстаза она знала, что он не остановится. Как он умен, как хорошо знает ее…

Губы Джеммы приоткрылись в жалобном всхлипе:

— О Фелипе…

Эхо повторило ее слова, а вслед за ними и гортанный, победный стон Фелипе. Его движения ускорились, уверенные, властные, потому что он знал, что она уже далеко за гранью реальности. Извержение хлынуло яростными, раскаленными добела потоками, перед которыми сопротивление Джеммы оказалось бессильным. Приблизив губы к ее рту, — он остановил ее последний крик, полный страдания и муки.

Он жарко дышал ей в лицо, и Джемма, в душе сама извиваясь от боли, поняла, что и он страдает тоже. И тогда хлынули слезы. Она оплакивала себя, его, их любовь, в которой все пошло вкривь и вкось.

Фелипе осушил влагу с ее щек и отстранился, чтобы взглянуть на нее и пригладить ее густую, роскошную шевелюру. Он открыл рот, и Джемма напряглась, будто струна, в ожидании неизбежной, как ей показалось, злой насмешки.

Он нежно провел пальцами по волосам, по-хозяйски накрутил на них длинные локоны.

— Тебе вдут длинные волосы, — мягко шепнул он. — Если бы ты верила мне, Джемма, я был бы рядом и увидел бы, как они растут. — И вдруг его глаза сверкнули злостью, будто он обнаружил обман. Хлестнув прядью ей по лицу, он поднялся с кушетки и вышел — без единого прощального взгляда.

Глава 5

Действительность оказалась ужаснее самых страшных предположений Джеммы. Жестокость к унизительное оскорбление Фелипе потрясли ее до глубины души. Она избегала его уже два дня. А может, все было как раз наоборот: это он избегал ее. Она была слишком ошеломлена, чтобы разобраться. Ей было лишь известно, что они не встречаются сознательно, и это почему-то мучило ее даже больше, чем столкновение лоб в лоб.

Он точно знал, что сотворил с нею. Унижение оказалось меньшим из зол. Он понимал, что заставил ее еще больше жаждать его.

Джемма презирала себя и ненавидела Фелипе за то, что тот своего добился. Но в то же время она не могла истребить и своей любви к человеку, который обращался с ней жестоко, безжалостно и который не испытывал ни малейшего сострадания, доводя ее до страшных мучений. И все равно чудесные дни, проведенные в Лондоне, навечно остались в ее памяти. Именно это противоречие, эту проблему она пыталась для себя разрешить. Там они любили друг друга, и Фелипе был самым совершенным из любовников. Как он смог до такой степени перемениться? Если же он действительно все еще любит ее, то почему мучил и продолжает мучить? Помня об абсолютном, почти роковом слиянии их тел, как он смог удержаться от обладания ею?

— Агустин вернется завтра вечером. Джемма оторвала взгляд от портрета Кристины, на котором оставалось сделать несколько завершающих мазков. Уже темнело, и она собиралась закончить работу. Портрет заполнил ее время, и она была этому рада.

— Хорошо, — буркнула она и снова обернулась к полотну, не желая встречаться глазами с Фелипе. Он, казалось, совершенно не изменился, в то время как в ней, она это знала, перемены очевидны. Сегодня утром она заметила синеву под глазами, да и сами глаза потеряли даже остатки того блеска, который чудом сохранялся в последние полгода. Она и выглядела, и ощущала себя уставшей и мрачной.

— Ты довольна портретом? — Фелипе остановился прямо за ее спиной.

— Да, — сухо констатировала она. — В котором часу он приедет?

— К ужину, в девять. Ты, разумеется, оденешься. Итак, сегодня — наш последний вечер вместе. Ты, разумеется, разденешься.

Джемма в бешенстве развернулась к нему.

— Мне ни капельки не смешно! — вскипела она.

— Вижу. — Он скривил рот в насмешливой улыбке. — Дело в том, что я и не предполагал тебя насмешить. К сексу я отношусь серьезно.

— Ну так вот, можешь относиться серьезно к своему сексу где-нибудь в другом месте. Если хочешь знать — и это, без сомнения, доставит тебе громадное удовольствие, — ты выиграл, Фелипе.

Ты измучил меня, наказал, унизил, и больше к этому уже добавить нечего! — Она окатила его ледяным взглядом.

— Это тебе так кажется, я же позволю себе не согласиться. Я жажду полного удовлетворения, радость моя, сексуального и морального. Я жажду услышать твои стоны, когда у тебя не останется сил для слов. Я жажду увидеть, как ты уедешь отсюда абсолютно раздавленной.

— А я жажду увидеть тебя мертвым! Он улыбнулся и кончиком пальца приподнял ее подбородок.

— Мертвый любовник тебе уж совершенно ни к чему.

— А живой меня очень скоро уморит!

— Si, querida, твои глаза мне о многом сказали. Может ли такое быть, что ты плохо спишь? Может ли такое быть, что ты мечтаешь о моих ласках?

— А может ли такое быть, что меня от тебя тошнит — в прямом смысле?

Его губы прильнули к ее, и, как всегда, она оказалась к этому не готова. Господи, хоть когда-нибудь она сделает что-нибудь вовремя? Ведь она представляла себе этот момент, ловко уклонялась от его воображаемого прикосновения. В мыслях ей удавалось с ним справляться, но в жизни все было бесполезно.

Его пальцы погладили нежную кожу ее шеи, и она изогнулась в попытке избежать контакта с ним, но он намертво прижал ее к себе одним-единственным мощным движением ладони на ее талии.

Поцелуй становился все глубже, все жарче, и у Джеммы свело живот от самого настоящего страха. Он хотел ее, игра закончилась. Но нет, только не сейчас, нет, вообще никогда!

Оторвав губы от его рта, она уперлась кулаками ему в грудь. Его пальцы сомкнулись на ее запястьях, и он прижал ее руки к бокам.

— Ты негодяй! — крепко зажмурившись, процедила Джемма.

— Дотронься, — хрипло шепнул он, нежно гладя ее яростно стиснутые кулаки.

— Ни за что!