Ты будешь страдать, дорогая - Натали Фокс

— Слышала и свое имя, не правда ли? — последовал его язвительный вопрос. Джемма прикусила губу.

— Нет… нет… Но я решила…

— В таком случае ты решила неверно. А в будущем не прислушивайся к разговорам, которые тебя не касаются.

О ком же он тогда говорил? Может, о ком-то из персонала? Она не стала спрашивать.

— До приезда Агустина я бы хотела воспользоваться студией. — Джемма, взяв нож и вилку, продолжила завтрак.

— Нет проблем.

Удивленная, она подняла на него глаза. Ей казалось, что он будет возражать. Он взглянул на часы, и Джемма догадалась, что это не неожиданная мягкость с его стороны — ему было просто некогда спорить.

— Я подумала, что использую портрет Кристины в качестве пробы.

— Делай как хочешь, — буркнул он, вытер рот салфеткой и встал из-за стола.

— Куда ты идешь? — Она тут же поняла, что глупо спрашивать об этом.

Фелипе насмешливо приподнял бровь.

— Ты говоришь как истинная английская жена, — ответил он на удивление нежно, потом наклонился, приподнял ее подбородок и приник к ней долгим поцелуем. — Будь поблизости, когда я вернусь, — насладившись поцелуем, приказал он.

— А ты говоришь как чертов латиноамериканский муж, — сквозь зубы процедила она, когда он вышел из кухни, похлопывая хлыстом по сапогам.

Джемма допила кофе и отправилась на поиски Кристины. Один час, сказал Фелипе, но не уточнил — какой именно. Так что, наверное, лучше всего поработать, пока он возится с лошадьми.

Прежде чем позвать Кристину, Джемма заглянула в студию. Там была безупречная чистота. Кому-то было приказано все здесь как следует убрать. И совершенно ясно, что Кристина этим не занималась, поскольку она нерешительно остановилась на пороге, испытывая не меньший страх, чем кошка, которую заставляют прыгнуть в бурлящий поток.

— Это можно? — округлив глаза, спросила она Джемму. — Только я здесь раньше не бывать. Сеньор де Навас — он нет любить здесь кто-то.

Джемма нервничала, открывая дверь в студию, как будто они с Кристиной намеревались осквернить своим присутствием гробницу Тутанхамона. Кристина, казалось, считала Агустина людоедом, Фелипе находился с ним в состоянии войны — и речь шла о человеке, который был ее отцом! Интересно, что бы подумал Фелипе, узнай правду? Но Джемма постаралась подальше спрятать эти мысли, так же как ее мама спрятала свою тайну много лет назад. Сейчас ей в первый раз стали понятны попытки матери отговорить ее от поездки сюда.

Час сеанса пролетел быстро. Кристина освоилась и рассказала Джемме о своем романе с Майком, о том, что Майк собирается поступить на службу в самую крупную авиакомпанию Северной Америки и взять с собой Кристину. Они будут вместе путешествовать по свету. Джемму вдруг поразила мысль, что девушка ни разу в жизни не была дальше Каракаса. Она завидовала наивности Кристины, ее детской радости, она завидовала ее любви.

— Я волноваться за сеньор де Навас, он не любить тут люди, но Фелипе говорить, хорошо, значит, быть хорошо, — бормотала Мария, подавая им в конце сеанса напитки.

— Вы имеете в виду — то, что открыли студию?

— Si. Он никогда не открывать студию после день свадьбы.

— Она была построена, до свадьбы? — Джемма знала, что не должна спрашивать, но не смогла удержаться.

— Si. Сеньор де Навас, он ездить в Европу долго, для дела своего папы. Он встречать женщину-художницу, как вы. — Мария рассмеялась. — Студию он делать для нее, но она нет приезжать. Потом он жениться… — Она замолчала, устремив взгляд через плечо Джеммы в сторону тропинки и двойной двери в кабинет Агустина.

Дверь была распахнута, и по изумлению на лицах Марии и Кристины Джемма догадалась, что это случилось впервые. К студии приближался Фелипе.

— Мы идти, — пробормотала Мария, взглянув на дочь.

Когда Фелипе появился на пороге студии, Джемма мыла в раковине кисти.

— Ты всегда так действуешь на прислугу, что она в панике бежит от тебя?..

— Ничего подобного.

— Они явно заторопились.

— У них есть обязанности. Мария — превосходная экономка, и график у нее довольно плотный. Мне нравится, — сказал он, и Джемма повернулась, чтобы посмотреть, что заставило его сменить тему. Он рассматривал портрет Кристины.

Джемма не смогла сдержать волнения при виде его фигуры у холста. Яркий румянец залил ее щеки, а сердце болезненно сжалось. На Фелипе все еще была одежда наездника, белые брюки, сейчас в пыли и комьях грязи, обтягивали икры.

Черная тенниска на груди прилипла от пота, а на лбу и волосах блестели капли, как будто после бешеной скачки он просто засунул голову под струю воды. До нее доносился мужской запах, смесь одеколона и его собственного терпкого аромата. Кисти выпали из ее рук в раковину.

Она принялась сосредоточенно собирать их и лихорадочно мыть, изо всех сил борясь с предательским желанием, которое он вызвал в ней.

— Ты все забываешь, что я знаю тебя, Джемма, — пробормотал он ей на ухо и, обхватив за талию, с силой прижался к ее спине.

— Не смей! — крикнула она, пытаясь вывернуться из его рук, но он сжал ее так, что она едва могла дышать.

— Я всегда возбуждал тебя после своих тренировок, верно? Только сегодня я не тренировался, радость моя. Я заставлял своего племенного жеребца забраться на…

— Прекрати, — прохрипела она, изо всех сил извиваясь, чтобы высвободиться из кольца его рук. Но эти руки внезапно крутанули ее, и она оказалась лицом к нему, он сжал ее плечи и навалился на нее всей тяжестью, так что край раковины больно впился ей в спину.

— Тебе бы стоило прийти и посмотреть, querida: каких-нибудь пара движений — и готово…

— Тебя зажигают подобные вещи, не так ли? Да ты сам — животное! — выпалила она.

— Нет, ты. И весьма сексуальное. Меня зажигаешь ты, а не лошади. — Его губы дразнили ее, соблазняли, но он еще сдерживал натиск, дожидаясь, когда она отзовется.

Джемма отчаянно сражалась изо всех своих сил — ничтожных по сравнению с его мощью.

Она хотела упереться ему в грудь кулаками, но не смогла, потому что он стальной хваткой стиснул ее запястья и прижал ее руки к бокам. Но ее внутренняя борьба была ему неподвластна. Здесь все зависело только от нее самой, однако Джемма чувствовала, как ее с каждым мгновением предательски покидают силы. Фелипе понял, что плотина рухнула, сметая на своем пути остатки ее сопротивления. И тогда жар его поцелуев усилился, и раствориться в них стало для нее неизбежным.

Они снова вместе, она опять в его объятиях! От сдержанности Джеммы не осталось и следа. Фелипе безошибочно уловил нужный момент, чтобы отпустить ее руки, и позволить им взлететь вверх, и запутаться в его еще влажных волосах. С его губ сорвался стон. Глубокий, как океан, этот стон обдал огнем ее грудь, когда Фелипе рванул на ней рубашку.