Верни мне крылья, любимая (СИ) - Жнец Анна

Долго разлеживаться Дракону не позволили. Едва он встал на ноги, погнали в «Гостиную встреч» зарабатывать деньги. И ничего, что шатался, как пьяный матрос на палубе корабля, и выглядел бледнее покойника. Мадам Пим-глоу считала, что хотя бы одну клиентку обслужить он может. Даже в таком состоянии.

Спускаясь по лестнице на первый этаж, Дьяр думал о том, что до дна истощил запас физических и моральных сил, что нет у него другого выбора, кроме как сдаться и плыть по течению. Пусть то, что от него требуют гадко, отвратительно, мерзко, он слишком устал сопротивляться. Как ни трепыхайся, система перемелет тебя в своих стальных жерновах, проглотит, прожует и выплюнет.

И Арабелла не придет. Зря он надеялся и верил, глупец. Кому ты сдался, жалкая шлюха без крыльев?

Ладно, он сделает это. Отправится в «Гостиную встреч», к этим погрязшим в похоти каракатицам, и уйдет с первой, что обратит на него внимание. С первой же, что пожелает его купить. Засунет в задницу свою гордость, свои честь и достоинство, не скажет ни одного обидного слова, ни единой язвительной реплики. Просто проглотит язык. Хотите послушную куклу для секса? Вот, получите.

Там, в спальне, он стиснет зубы, закроет глаза, сделает голову звеняще пустой и даст этим женщинам то, за что они заплатили. Свое тело.

Пусть берут, терзают. Пусть хоть рвут на кусочки. Это всего лишь оболочка, всего лишь физическая форма, сосуд. До его души своими грязными щупальцами каракатицы не дотянутся, а он не коснется их своими мыслями. Не станет на них смотреть, не будет о них думать. Потушит свет. И снаружи, в спальне, и внутри себя.

С чувством горькой обреченности Дьяр вошел в гостиную —и словно налетел на невидимую преграду.

Она!

Дыхание перехватило, воздух застрял в горле комом. Сердце, как собака, сорвавшаяся с цепи, резко дернулось, стукнувшись о ребра. Отдалось пульсацией сразу в нескольких местах. Он весь стал им — огромным, раздувшимся, грохочущим сердцем.

Скорее к ней, к Арабелле, пока не увели!

Каждый шаг — колокольный набат в висках. Каждый вздох — огонь, пожирающий легкий. Смотреть до боли, не моргая, потому что: вдруг моргнешь, а она исчезнет.

* * *

Ей было неловко от того, как этот курто пожирал ее взглядом. От его жадного, болезненного внимания. От страсти, зажигающей черным огнем зрачки. Когда Арабелла смотрела в глаза Дракона, то видела в них пожар. Эти глаза, темные, непроницаемые, были словно окнами, сквозь которые она заглядывала в его душу и наблюдала, как та горит, объятая языками пламени.

Кожа Дракона казалась нездорово бледной, холодной, но, когда их руки соприкоснулись, Арабелла ощутила лихорадочный жар. Она заметила, что на лбу у курто отчаянно бьется вспухшая вена, а зрачки расширены, будто перед встречей он осушил бочонок вина.

— Пойдем, — облизал губы Дракон, впившись в нее алчным взглядом и не давая разорвать зрительный контакт, — пойдем наверх.

Большим пальцем он осторожно помассировал тыльную сторону ее ладони.

Взгляд черных горящих глаз показался Арабелле тяжелее гранитной глыбы, острее копья, летящего в сердце. Он одновременно пригвоздил ее к полу и пронзил насквозь.

— Пойдем. Наверх, — повторил Дракон медленно, практически по слогам, продолжая поглаживать ее руку, заставляя кожу в месте прикосновения гореть, покрываться щекотными мурашками.

В этот раз у Арабеллы были деньги. Много денег. Сегодня она пришла в бордель с кошельком, полным золота, и собиралась купить желанного мужчину на всю ночь. Собиралась наслаждаться его компанией до самого утра, пока солнце не взойдет над крышами соседних домов и не подсветит снаружи задернутые шторы.

Чем они будут заниматься? Разговаривать? Или он, этот невероятный красавец, снова поцелует ее? А может, она даже осмелится его потрогать?

— Пойдем, — кивнула Арабелла, потянувшись к кошельку, висящему на шатлене.

В спальне, едва дверь захлопнулась за спиной, курто потянулся к ее губам.

— Стой, — отпрянула Арабелла, упершись раскрытой ладонью ему в грудь.

— Почему? Разве клиентки не за это платят деньги?

— Я не знаю. — Она растерялась.

— Ну, раз не знаешь, я расскажу. Они платят за возможность быть с красивым мужчиной. Целовать его, прикасаться к нему, получать удовольствие.

Горячий румянец растекся по щекам. Арабелла все это понимала. Ее наивность не была такой запредельной.

— Я не хочу тебя насиловать. Не хочу пользоваться твоей зависимостью.

— Я похож на жертву? — Дракон изогнул черную бровь, чешуйки на его лице в свете магических ламп заиграли серебристыми переливами.

— Если ты хочешь отработать заплаченные деньги, то необязательно. Я не…

Со стоном нетерпения Дракон качнулся вперед, обхватил ее голову широкими ладонями и выпил окончание фразы. Рука Арабеллы по-прежнему лежала на его горячей обнаженной груди, по-прежнему давила на нее в попытке оттолкнуть, но с каждой секундой Дракон все больше ломал сопротивление девушки своим напором. В конце концов он сжал ее ладонь и отвел в сторону, убрав последнюю преграду между их телами.

— Не надо, — неуверенный шепот.

— Иди ко мне, — решительный выдох в губы.

Пальцы Дракона спустились по спине Арабеллы, проложив дорожку вдоль шнуровки корсета. Легкие, деликатные прикосновения, а потом бац — ладони с силой надавили на лопатки. Резкий толчок — и Арабелла впечаталась в его грудь, распласталась по его телу, их бедра плотно вжались друг в друга.

Возбужден.

Она поняла это сразу, интуитивно, хотя плохо знала мужскую физиологию. В институте их этому не учили, даже на факультете целительства студенток не знакомили с особенностями анатомии мужчин. Неприлично. В их обществе многое считалось неприличным.

Там, ниже пояса, курто был смущающе твердым. Даже сквозь слои ткани — верхняя юбка, кружевной подъюбник, панталоны — Арабелла ощущала горячую выпуклость. Та пульсировала и давила ей на пах. Смешная и угрожающая палка из плоти, сейчас скрытая штанами. Арабелла видела ее в первый раз, когда приходила сюда и Дракон неожиданно разделся.

Член. Это называется член. Он набухает, крепнет, увеличивается в размерах, когда мужчина желает женщину.

Дракон ее желал. Она отчетливо ощущала его страсть своей промежностью и сгорала от неловкости.

— Ты пахнешь осенью и дождем, — шепнул курто, отстранившись. Он отодвинулся, но остался волнующе близко. Его дыхание теплом оседало на ее губах, кончики их носов соприкасались.

— На улице осень и дождь, — ответила Арабелла таким же хрипловатым шепотом. Она вся дрожала — вся! — хотя в комнате, несмотря на ветренную ночь, было жарко.

— Разреши доставить тебе удовольствие.

Черные глаза Дракона затягивали — колодцы мрака, на дне которых полыхал безумный огонь. Она летела навстречу этому огню, падала в клубящейся темноте, в конце которой трепетало пламя. Как бабочка, зачарованная светом. Как путница, ступившая в губительную трясину. Как грешница, продавшая душу Хедит.

Темная толща воды, а на дне — пожар.

— Разреши доставить тебе удовольствие, — повторил Дракон, целуя краешек ее губ, прокладывая влажную дорожку от щеки к виску, к мочке уха, к ушной раковине, чтобы шепнуть снова, с придыханием: — Я сделаю тебе приятно. Очень-очень хорошо.

— Нет, нельзя. Я же говорила. — Арабелла попыталась выпутаться из его объятий, но легче было выбраться из болота, чем из рук черноглазого курто. Он сам был болотом. Топью, в которую она провалилась по самое горло.

— Не так, — он прижал ее к себе крепче, заставив еще явственнее почувствовать свое возбуждение: бешеную пульсацию внизу живота, сумасшедший стук сердца в груди. — Помню. Волшебницам нельзя терять невинность до брака. Я по-другому. Можно получить удовольствие и остаться девственницей. Показать как?

— Не надо.

О чем он? Что имеет в виду? Наверняка нечто порочное, извращенное, недопустимое.

— Я даже не стану снимать с тебя одежду.

Доставит удовольствие, не снимая одежду? Каким образом?