Ливонская война: Забытые победы Ивана Грозного 1558–1561 гг. - Виталий Викторович Пенской

со 2-й четверти XVI века новгородская элита стала испытывать все нарастающие трудности. Служилых людей все более и более волновал земельный вопрос, ибо четко обозначилась тенденция к сокращению числа как крупных, так и средних поместий, при одновременном росте числа мелких и мельчайших поместий, компенсировать же падающие доходы с земли за счет службы не представлялось возможным из-за все той же обособленности – путь «наверх», возможность сделать карьеру при царском дворе для выходцев из Новгорода были затруднены. Сложные времена переживали и новгородские «гости» вместе с домом св. Софии, столкнувшиеся с последствиями шедшей полным ходом экономической трансформации, о которой шла речь прежде.

В этой связи отметим три важных, на наш взгляд, момента. Еще раз подчеркнем, что структура русского экспорта изменяется. Вместо традиционных со времен Средневековья мехов и воска на первые позиции начинают выходить такие товары, как зерно, сало, кожа, лес, лен, пенька и т. п. подобные товары массового спроса. Спрос на них со стороны западных негоциантов растет, тогда как Новгород и Псков самостоятельно не могли полностью удовлетворить его. Второй был обусловлен расширением круга лиц, вовлеченных в торговую деятельность. Третий же был связан с тем, что проигрывая соревнование конкурентам (тем же голландцам и англичанам), ганзейцы были готовы пойти на любые шаги, которые позволили бы им сохранить монополию в торговле с Русским государством, которая гарантировала бы поддержание уровня доходности «русской» торговли на должном уровне – вплоть до проекта оккупации Ливонии (а через нее проходила немалая часть грузопотока из России на Запад в 1-й половине XVI века) или проекта же установления блокады северного пути в Россию вокруг Норвегии (и, кстати, не было ли связано молниеносное развитие нарвского кризиса весной 1558 года и взятие Нарвы русскими войсками с этими планами?). Добавим к этому очередную торговую войну между Ливонией и Русским государством в начале 50-х годов XVI века, и станет очевидным, что новгородские же и псковские купцы, неся растущие убытки в меняющихся условиях, требовали поддержки со стороны Москвы.

Не вмешаться в этой ситуации в развитие событий в регионе московские власти не могли, рискуя в противном случае утратить лояльность местных элит со всеми вытекающими отсюда последствиями. В конце концов, хотя Иван Грозный отнюдь не был сторонником смешивания «дела государева» и «дела земского», политики и торговли, однако без активного содействия и участия новгородской и псковской элит верховная власть не могла успешно реализовывать свои функции, связанные с «делом государевым». И мы можем наблюдать, как Москва активнее и активнее вмешивается в «дела новгородские». Так, упоминавшийся нами неоднократно прежде А.И. Филюшкин отмечал, что с конца XV века зона столкновения интересов Москвы и Вильно постепенно смещалась в северо-западном направлении, превратив Полочанщину в объект русских территориальных притязаний в ходе Полоцкой войны 1562–1570 годов. Этот «дрейф», равно как и участие Москвы в начавшемся во 2-й половине 50-х годов XVI века разделе «ливонского наследства» был результатом вынужденного поворота верховной власти лицом к нуждам новгородской служилой корпорации.

Не могли Иван IV и его бояре не принять во внимание и интересы новгородских гостей и «лутчих людей», заинтересованныхкак минимум в сохранении уровня рентабельности торговли на прежнем, докризисном уровне вопреки создаваемым ливонцами и ганзейцами препонам.

Все вместе взятое это привело к тому, что Москва решила напрямую вмешаться в интриги вокруг ливонского наследства, будучи не готовой к этому шагу. Отсюда и упоминавшаяся нами прежде двойственная, непоследовательная политика Ивана Грозного в этом вопросе в годы Ливонской войны, и его нежелание идти ва-банк, до конца – по большей части от этого выигрывали новгородцы и псковичи, а вот в чем был выигрыш Москвы – вот тут все было очень и очень туманно. Но начавшаяся война имела свою логику, которая подчиняла себе все остальное, и вне зависимости от того, хотел ли Иван ввязываться в этот конфликт по полной, как говорится, программе, или нет, но сделать это ему все-таки пришлось, и очень скоро. Об этом и пойдет речь дальше.

Нарвское взятье: ни войны, ни мира

Взятие государевыми полками в мае 1558 года Ругодива-Нарвы стало переломным моментом в истории Ливонской войны 1558–1561 годов. Зимний 1558 года «наезд» рати под водительством бывшего казанского «царя» Шах-Али и князя М.В. Глинского на владения дерптского епископа Германа, по существу, был не более чем расширенной и увеличенной версией обычных взаимных «наездов» на русско-ливонском «фронтире», которыми промышляли по старой доброй традиции местные «резвецы» с обеих сторон многие десятилетия. Но со взятием Нарвы все переменилось. Нельзя не согласиться с мнением отечественного историка А.И. Филюшкина, отметившего, что тогда, в мае 1558 года, «перед Иваном Грозным открылись новые волнующие перспективы. Он осознал, что, захватив города, порты и крепости Ливонии, он получит гораздо больше, чем какую-то дань».

В самом деле, зачем торить новый торговый путь через устье Невы, добиваться всеми правдами и неправдами согласия жадных и скупых ганзейских купцов на открытие здесь «стапеля», строить в местных комариных болотах и лесах гавань, город и крепость для их охраны, укладывая сотнями в могилу посошных мужиков, тратить деньги, которых и так в казне было немного, когда можно взять и сесть уже на все готовое? Игра стоила свеч, решили в Москве. И с этого момента началась эскалация конфликта, которая привела спустя пару лет к фактической ликвидации Ливонской «конфедерации» и ее первому разделу между заинтересованными сторонами. Но все это еще было впереди. Пока же вернемся в конец зимы 1558 года.

С чего все начиналось

Орденский форпост на русско-ливонской границе город-крепость Нарва был заложен датчанами еще в XIII веке, а затем продан Ордену вместе со всеми остальными датскими владениями в северной части Эстляндии. Пограничное положение Нарвы обусловило и ее особый статус: крепость была своего рода воротами и в то же время местом пересечения торговых маршрутов. Ее значение особенно возросло со второй половины XV века. В это время в русско-ливонских торговых отношениях полным ходом шла «коммерческая революция», главным и наиболее характерным признаком которой стал переход к индивидуальной торговой деятельности и расширение сферы кредитных операций и маклерства. Это существенно расходилось с устоявшейся со времен Средневековья торговой практикой. Купцы и маклеры-посредники с обеих сторон на свой страх и риск все более и более активно стали заниматься тем, что в ливонских и ганзейских документах того времени получило любопытное наименование «ungewonlicke kopenschopp» – «необычная торговля».

Нарва и Ивангород

Необычность ее заключалась не только в том,