Полярник - Александр Бруссуев

— Что, мне опять на это корыто? — застонал я.

Старпом только похлопал меня по плечу, Витя приобнял за талию и поволок по направлению к трапу. Кто-то из матросов тащил мой чемодан.

Пока я приходил в себя от такой подлой провокации, капитан в испуге, что нужно будет что-нибудь предпринимать, без промедления ушел, а, точнее, убежал в запой.

Мы опять поехали в Китай.

Каюта, предоставленная мне в распоряжение, была по соседству с судовой амбулаторией. Давно прошли те времена, когда в судовых ролях значился врач. Сократили его одним из первых, как ненужного и вредного элемента. Но специальная каюта на пароходе в наличии быть должна. Шкафы с медикаментами, особая кровать — каталка, изолированная сточная система — все это было в готовности, но использовалось, к счастью крайне редко. Еще одним ее достоинством было то, что она располагалась в уединенном коридорчике. А мое новое пристанище — поодаль. Стало быть, атмосфера окрест была спокойная, без лишнего топота и хлопания дверей. Первый день после фальстарта дембеля я отсыпался в тишине. Спал почти сутки, пропуская убогие приемы пищи. Меня никто не беспокоил, телефон не звонил. Это было неожиданно. Когда я впервые вышел из добровольного заточения, оказалось, что стоит глубокая ночь: в иллюминатор, плотно закрытый шторами, я как-то не выглядывал. Организм требовал еды. Доброй еды здесь не бывало, поэтому я довольствовался сыром, одиноко томившемся в холодильнике, с пресным китайским хлебом. Провизионки (там, где хранились запасы еды), как то водится, были на замках. Чтобы особо голодный моряк не залез и не причинил урон политике экономии.

Сыра мне явно не хватало. Но зато я помнил, где хранится ключ, подходивший ко всем замкам, который прежний старпом носил на шее, как Буратино. Теперь же ключ валялся в одном из ящиков стола судового офиса. Я случайно углядел, как нынешний чиф легкомысленно его туда зашвырнул.

Поживился я чем попало, предполагая на сутки до следующего ночного набега. Идея не ходить на всякие там завтраки — обеды — ужины представилась мне вполне соблазнительной.

Никем не замеченный, я так и добрался до каюты. Проходя мимо амбулатории, вспомнил, как всего однажды за всю мою практику, нас, членов экипажа, по очереди пытали в подобной каюте на предмет обнаружения в крови наркотиков, или на худой конец алкоголя.

То ли эта мера была показательная, то ли кто-то настучал именно на наш пароход, но редкий факт медицинского измывательства имел место. Пришли мы тогда в один из пригородов Роттердама, флаг, под которым мы тогда трудились, тоже был голландский.

В этот нидерландский порт мы заходили довольно часто, каково же было мое удивление, когда сразу по приходу наше судно окружили высыпавшиеся, как горох, из двух автобусов шустрые парни в черных комбинезонах. Подобным образом могла вести себя только так называемая «черная таможня». Эти выродки переворачивали все судно сверху донизу в поисках контрабанды, в основном сигарет и водки.

Я чего-то не припоминал, чтобы кто-то из команды промышлял здесь перепродажей табака или алкоголя. Впрочем, всякое бывает.

Но шустрые таможенники не торопились подыматься на борт, они стояли полукругом и зевали по сторонам. Наконец, из ближайшего автобуса высунулась очкастая физиономия невысокой девушки неопределенного возраста. Ей запросто могло быть, как двадцать пять, так и тридцать восемь лет. В спортивном костюме, с рюкзачком за плечами, она улыбалась всем встречным — поперечным. Она выделялась среди готовых к любому насилию своих коллег какой-то отрешенностью: идти туда, куда укажут, стоять там, где прикажут.

Мы с любопытством следили за ее перемещениями, недоумевая, кто это может быть?

— Может, экстрасенс? — предположил повар Андрюха.

— Ага, теперь у них контрабандную водку экстрасенсы ищут. Собаки забастовали, вот таможня и вышла из положения, — хмыкнул один из палубных матросов.

Следует отметить, что на этом пароходе работал полностью украинско-российский экипаж, за исключением, разве что немецкого капитана Номенсена, престарелого интригана и развратника.

Вывернувшийся из ниоткуда, как черт из табакерки, боцман Олександр, украинский националист, известный тем, что помогает Номенсену составлять характеристики на членов экипажа, препроводил озирающуюся с застывшей улыбкой мадам в недра судна.

Через несколько минут мы узнали, что сейчас у нас у всех будут брать анализы, для проверки наличия в организме алкоголя и наркоты. Первым в списке иду я.

— Кровь, кал, или мочу? — поинтересовался палубный кадет у боцмана.

Тот не посчитал нужным отвечать, важно удалился, преисполненный национальной гордостью.

— Я тебе потом расскажу, — сказал я, собираясь следовать к месту экзекуции, и добавил. — Если ты захочешь.

Лаборантка уже ждала меня, щерясь приклеенной улыбкой. Для начала она долго сличала мой паспорт и голландский «Монстр — бук» (морское свидетельство) с имеющимися у нее данными. Потом я внимательно читал бумаги, представленные мне на подпись. Читать было крайне неинтересно, но ставить подпись под сомнительного рода документами рука не подымалась. Из вредности не подписался под «добровольном освидетельствовании». Тетенька слегка расстроилась и позвала старшего.

Тот явился, весь из себя спецназовец, со свирепой миной на лице.

— Почему отказываетесь от подписи? — прорычал он мне.

Ох, как же мне мгновенно захотелось дать ему по роже! А что? Я был трезв, я был взбешен. Пусть бы только сунулся! Это в пьяном виде у меня не очень получается давать отпор хулиганам и ментам. Теперь же я чувствовал себя в наилучшей форме.

— Тебе надо — ты и подписывайся! — стараясь, попасть в заданную тональность, ответил я.

— Хочешь проблем? — поинтересовался голландский мент.

— А ты проверь! — сказал я и приподнялся с места. Рост у нас был примерно одинаковый. Но он прятался за государство, а я за самоуважение.

Тетенька — лаборантка совсем растерялась, но сумела встать между нами:

— Вы отказываетесь сдать анализ?

Я понял, что вопрос относится ко мне.

— Ни в коем случае!

— Может, тогда, приступим? — она вновь приклеила себе улыбку.

— Если господин полицейский не возражает, — тоже улыбнулся я.

Таможенник смерил меня презрительным взглядом и нехотя направился к двери. По пути он через плечо бросил мне фразу на местном языке, ввиду некоторой схожести с немецким, я ее перевел, как банальное «русская свинья». Я отреагировал по-русски:

— Фламандский ублюдок!

Так мы и расстались с этим мужиком, довольные собой и влюбленные друг в друга.