Полярник - Александр Бруссуев

— Тонем вместе с пароходом и молимся Богу!

— Круто! — в один голос восхищаются сектанты.

Они переговариваются на немецком, глаза горят возбуждением.

Капитан, устав слушать их бред (он понимал по-немецки), достает сигарету и, щурясь от дыма, сам задает вопрос:

— А что будете делать вы, если наше судно начнет тонуть?

Туристы переглядываются: они не понимают смысла, ведь они заплатили деньги за билет, а, стало быть, к команде никакого отношения не имеют.

— Понятно! — подытоживает мастер. — Вы будете энергично махать своими ручонками и улетите на берег получать неустойку.

Сектанты пожимают плечами:

— А причем здесь мы?

Капитан тоже пожимает плечами:

— Точно, ни при чем. Ведь вы же едете на другом пароходе!

Все-таки торчать на носу, намокая все больше и больше, становится неуютно. Я в задумчивости продекламировал, обращаясь к хмурому небу:

— Над землей бушуют травы,

Облака плывут кудрявы.

И одно, вон то, что справа -

Это я. Это я, и нам не надо славы.

Мне, и тем, плывущим рядом.

Нам бы жить — и вся награда.

Но нельзя.

Я потянулся в обратный путь. Спокойствие, за которым я сюда пробирался, как-то не обнаружилось. Нашел, скорее, какое-то раздражение.

Перед самой надстройкой зацепился карманом комбинезона за поднятый береговой трап, и тут же меня накрыла волна, пребывающая до этого в засаде. Сбить с ног у нее не получилось, но намочила меня до нитки. Вдобавок, карман порвался с мясом, чуть ли не до середины задницы. Это разозлило меня еще больше.

Я вошел в ЦПУ, оставляя за собой мокрые следы. Три пары глаз воззрились на мое явление.

— Что, не ждали? — свирепо сказал я и дернул за болтающийся карман, как за кольцо парашюта.

Комбез порвался окончательно и часть его (нижняя) сползла, ничем не удерживаемая, до колен. «Перебор!» — подумал я про себя, увидев открытые рты машинной команды.

Дед изменился лицом, бочком-бочком пробрался мимо меня и шмыгнул вон. Второй механик, казалось, впал в ступор: взгляд его остановился и приобрел неестественное остекленение. Из открытого рта пока не показалась струйка слюны, но к этому все шло. Лишь электромеханик Витя учащенно моргал, не зная, то ли смеяться, то ли тревожиться. Для порядка я ему подмигнул. Он сразу успокоился:

— Ну, ты даешь!

— Да шутка! — сказал я и пошел переодеваться. С того вчера и до самого дембеля в машину я больше не спускался. Целых десять дней. Если бы кто мне сказал, что столько времени буду плавать на судне, не обременяя себя работой, да еще и получая за это зарплату — не поверил бы. Хотя, нынешнее положение нисколько не радовало меня. Вроде бы деньги идут, дома пока еще зима, по алармам бегать не надо — ходи по палубе, дыши бризом. Но не тут-то было, каждый прожитый лишний день здесь представлялся вычеркнутым из жизни. В голове плотно засела гениальная песня «Art of noise» под бодрым названием «Paranoimia». Настолько плотно, что я про себя распевал ее, когда садился с чемоданом в машину агента, дабы отправиться в аэропорт Токио.

Мне помахали с борта все, от кого я ожидал прощальных салютов.

Проходная порта располагалась в зоне прямой видимости с судна. Представляю, как удивился весь судовой народ, когда к моему такси набежала целая орава то ли полицейских, то ли секьюрити. Все одеты они были по последней японской милитаристской моде: в шлемах с белыми крестами на макушках, в гольфиках и белых перчатках. Каждый беспрестанно вращал привязанную к кисти дубинку. А уж как я удивился!

Меня чуть ли не насильно выволокли из машины. Говорить со мной пытались только на японском языке. Агент растерялся до невозможности, замер столбом, подняв руки и забывая переводить.

— Что вам нужно? — спросил я ближайшего ко мне человека.

Мне ответил целый хор голосов. Они пытались перекричать друг друга, махали перед моим носом дубинами. Словом, ответа я не понял.

Мое разрешение на выход из порта ходило по рукам, каждый считал своим долгом ткнуть в него пальцем и прокричать нечто нелестное. Может, им моя фотография не нравилась?

— Агент, что происходит? — попытался докричаться я до совести своего сопровождающего.

Тот, наконец, обрел некоторую способность разговаривать.

— Сегодня нет возможности покинуть судно.

— И, позвольте мне узнать, по какой же причине? — мгновенно закипел я, но пар пока не выпустил, то есть, пытался взять себя в руки.

— Они говорят, сегодня в таможне выходной, завтра будет работать. Завтра можно будет уехать, — проговорил не очень уверенно агент. Слышно его было плохо, потому что кодла в гольфиках немилосердно галдела.

— Закройте рты, вы, якудзы! — гаркнул я, добившись тишины на несколько секунд. Толпа поняла только последнее слово, но оно им, видимо не понравилось, потому что они выстроились свиньей и начали оттеснять меня от машины с моим чемоданом.

— Так скажите им, что я согласен ждать до завтра! — прокричал я, упираясь.

— Нельзя! У Вас разрешение оставаться в Японии только вместе с судном! — парировал агент.

— Но пароход через два часа уйдет! Что делать?

— Придется ждать до следующего раза! — агент обреченно развел руками.

Я перешел на русский язык.

— Ах вы, сукины дети, японские городовые! В чем же моя вина?

Наседающие на меня осколки самураев зло сопели, пытаясь вытолкнуть меня в сторону парохода. По их логике мне нельзя было пребывать в Японии, а чемодану моему можно! Агент кричал свои извинения и вовсю намеревался уехать. Вместе с моим багажом.

Я резко подался назад, потом вбок и с криком: «Банзай!» в два прыжка добрался до машины, открыл дверь и вытащил свою кладь.

Люди в гольфиках тут же бросились на меня, хватаясь за ручку моего боевого чемодана. Что им нужно было? Это меня уже не интересовало. Я костяшками пальцев ударил по ближайшей руке на моей собственности. Рука резко одернулась и заорала нечеловеческим голосом. В это время я придал своему багажу ускорение, каким промышляют на легкоатлетических соревнованиях метатели молота. Японцы, что поближе, повалились, как кегли. Другие стали жалить меня дубинками.

Агент от греха подальше с визгом рванулся вдаль, только следы от покрышек на асфальте остались. Я, вращаясь, отступал к пароходу. Как только голова не закружилась от таких фуэте? Хорошо, что чемоданная ручка выдерживала и не отпускала чемодан нелегально улететь в Японию. А тут и подмога подоспела.

С криками: «Мочи козлов!» на нас набежала наша судовая братва: старпом, электромеханик, филиппинские палубные матросы. Японцы сразу же выстроились в колонну и умчались на проходную, где злобно затаились, высматривая новую добычу.

— Что, мне опять на это корыто? — застонал я.