Полярник - Александр Бруссуев

Неухоженный и всклокоченный мужичок выставил руки перед собой и решил меня задушить. Я принял его объятия выставленным плечом и покрутил им, как лопастью мельницы. Запутавшись в своих руках, незнакомый бич, наконец, издал горловые звуки:

— Убью, сука! Под нары загоню, в параше утоплю!

Теперь в разговор вступил я:

— Все слышали? Мне угрожают физической расправой!

Сержант, с интересом наблюдающий за нашей светской беседой, со вздохом полез в карман за ключами. Почему мой сосед по камере оказался на полу, он, вероятно, не увидел.

Лишь только дверь приоткрылась, грозный бич сменил гнев на покорность и на цыпочках выбежал в коридор, получил дубиной по вытянутым рукам, услужливо всхлипнул и умчался в какую-то другую дверь. Там, наверно, был тоже свободный номер класса люкс.

В это же самое время лейтенант, выставив перед собой именное дубье, бестактно выпроводил на улицу мою безутешную супругу. До дома добираться через ночной город долго и страшно. Я заколотился за решетку.

— Что же вы делаете, упыри? Выпустите меня хоть жену домой проводить! Сам вернусь, чтоб дождаться вашего начальства! Гнать вас надо из государственных органов, шакалы, пьяных бить и обирать любящие. Неужели в армии вас ничему не научили!

— А мы не были в армии! Что мы, глупые, что ли? — зло усмехнулся подошедший лейтенант.

— Он мне очень надоел! — поддакнул сержант и вновь открыл камеру.

Меня рывком выдернули в коридор, ударом в живот уронили на пол, и кто-то прыгнул сверху, выкручивая руки. Наручники не издали клацающих звуков, когда скрепили мои верхние конечности между собой. Жестко скрепили, чрезмерно сдавливая запястья. Через пару часов кисти придется срезать, не дай бог.

— Все, все, вы победили! Я же не оказываю сопротивление! Сдаюсь! — прокричал я, вывернув голову набок. Тут же в подбородок мне прилетел жесткий милицейский ботинок. Ого, это что-то новое. Обычно, по рассказам несчастных очевидцев, в лицо они стараются не бить.

— Из-за таких, как ты, мы и живем в таком дерьме! — просипел кто-то на ухо.

— Это вы живете в дерьме, а я в любви и согласии! — громко проговорил я.

На мою поясницу обрушился весь многотысячный дом, в глаза брызнул яркий свет. Показалось, что меня в мгновение ока перенесло в другое место, да, вообще, в другой мир. Я увидел своего покойного друга Олега. Он был все такой же гигант, как и девять лет назад, стоял и улыбался.

— Олег, кто в тебя стрелял тогда? Менты? Черные? Кто?

Олег поднял руку в успокаивающем жесте, улыбнулся и исчез. Я вновь оказался лежащим лицом вниз на грязном полу. Меня уже никто не терзал, зато присутствовал чуть уловимый аромат фекалий. Я потрогал себя заведенным назад руками, пошевелил ногами — вроде все в порядке, ничего нового, стесняющего движения не обнаружилось.

— Да, господа палачи! Вы садисты! Ну, чего, кайф-то словили от пыток? Трусики сходите, поменяйте после эякуляции, а то жены дома заподозрят невесть что. Хотя, вы наверно и слов таких не знаете.

Меня в ответ схватили за цепь наручников и поволокли обратно в камеру. Дико больно. Да и грязным я стал на полу, наверно. Но это было не очень важно. Я не ощущал никакого страха перед этими двумя в государственной форме. Они, несчастные, маньяки, им все равно, кого бить, лишь бы упиваться властью и безнаказанностью. Значит, они обречены. Когда теряется чувство меры, то жизнь обязательно наказывает. Может, это и есть Господь-бог?

Голова разболелась страшным образом. Скорее всего, поднялось давление. Это нехорошо, сдохнуть здесь или схватить какой-нибудь паралич — для меня было неприемлемым. Умирать можно, когда к этому готов, с чистой совестью и в преклонном возрасте. А что я успел сделать в тридцать девять мальчишеских лет?

Самое забавное, что в кармане пиджака лежали таблетки, понижающие давление. Вот только название их вылетело из головы.

— Эй, мутанты! Таблетку мне дайте из моего пиджака! Чего-то мне нехорошо стало от вашего гостеприимства!

Лейтенант, проходивший мимо с чайником, состроил страшную гримасу:

— Да сдохни ты тут, урод!

— Вы что, палачи? У меня же дети есть! Мне их на ноги поставить надо! Инсулину мне дайте, инсулину!

Почему-то кроме «анальгина» и «инсулина» на память ничего не приходило. Требовать анальгина было как-то неудобно, но медикамент все же мне был нужен.

— Инсулину мне дайте, маньяки! У меня в кармане лежит!

— Сдохни, тварь! — успокоил меня сержант и сунул дубинку сквозь решетку. Почему он всегда с ней ходит? Как с фаллическим символом и спит, наверно, вместе.

В очередной раз поднявшись на ноги, я присел на краешек нар. Надо было немного передохнуть, успокоиться. Я даже глаза закрыл на несколько секунд. Это было ошибкой. Вновь нахлынул весь ужас, одолевший меня в последние дни на «Линге». Я стиснул зубы и про себя повторял, как заклинание: «Я жив, я жив, я реален!»

— Ах, ты выть будешь, сука! — около меня образовался совсем потерявший человеческий облик сержант. Он, позабыв о своей любимой, сексуальной дубинке, неожиданно ударил меня кулаком в лицо. Я был к этому не очень готов, поэтому едва успел вжать голову в плечи. Чуть выше левой брови обозначился удар, отдавшийся мне по всему телу.

— Чего это ты дерешься, как девчонка? — сквозь некоторый туман в голове, подвел я итог, под действиями мнящего себя Кличко мента. Голову-то назад я не откинул, словно и не бил этот.

Сержант исчез, даже не закрыв за собой дверь. Но сразу же вернулся вместе с лейтенантом.

— Папазол! — осенило меня. — Таблетки называются «папазол»! Они у меня в кармане. Дайте их мне!

— Дай мне свой пистолет! — в это время визжал сержант. Лейтенант безмолвно достал ствол и протянул сослуживцу. — Убью суку!

«Чего же я им такого сделал, что меня непременно убить надо?» — промелькнула у меня мысль. Безразличное дуло «макарова» смотрело мне прямо в лицо.

— Ну, что ж, тварь, стреляй! Я покажу тебе, как умирают российские офицеры! Стреляй, красная сволочь!

Менты, тяжело дыша, выбежали в коридор.

Потом была спокойная пауза. Я скрипел зубами у решетки, страшно было закрывать глаза. Вернулось то дурацкое чувство нереальности происходящего, одолевавшее меня последние дни моего пребывания на «Линге». Приходили какие-то менты вместе с прокурорским работником. Они вернулись с вызова. Менты, узнавая меня, отводили глаза. У прокурорского я сам спросил, как отдыхается прокурору города? Последний был моим соседом по двору и только вчера укатил вместе с семьей на Ладогу. То, что прокурорский не поинтересовался, что я тут делаю, меня не удивило. Я, наверно, опять то ли стонал, то ли подвывал, потому что не заметил, как рядом образовался лейтенант. Он, обиженно сопя, снял с меня наручники. Я посмотрел на свои опухшие и синеватые пальцы. Пошевелил ими, посмотрел на свет, будто боясь, что они станут прозрачными. Вроде ничего, должны отойти, правда, больно. Но, видимо, боль в этом заведении — мой удел.