Три гроба - Джон Диксон Карр

в снежную ночь сидеть в продуваемой комнате с открытой в холл дверью, особенно если нет центрального отопления. Я знал, что мы услышим звонок, если кто-то придет. Кроме того, скажу честно – я был уверен, что ничего не случится. Во время ужина профессор дал нам понять, что это все спектакль, что все это каким-то образом подстроено; он сам не хотел сеять панику.

Хэдли смерил его долгим тяжелым взглядом:

– У вас тоже сложилось такое впечатление, мисс Гримо?

– Да, в некотором роде. Я не знаю! Его всегда трудно понять, – ответила она с ноткой гнева (или возмущения?). – То ли он раздражен, то ли его, наоборот, что-то развеселило, то ли он просто притворяется. У моего отца странное чувство юмора, и он любит драматические эффекты. Обращается со мной как с ребенком. Не уверена, что хоть раз в жизни видела его напуганным, поэтому не могу ничего сказать на этот счет. Однако последние три дня он вел себя настолько странно, что когда Бойд рассказал мне о том человеке в таверне… – Она пожала плечами.

– В чем проявлялось его странное поведение?

– Например, он постоянно что-то бормотал себе под нос. Начинал ворчать из-за ерунды, хотя ему это несвойственно. Опять же, смеялся он тоже слишком много. Но страннее всего, конечно, были эти письма. Он начал получать их каждый день. Даже не спрашивайте меня, что в них было, – он их все сжигал. Приходили письма в самых обычных конвертах, пенни за штуку… Я бы даже их не заметила, если бы за ним не водилась привычка… – Розетта помедлила. – Может, вы поймете. Мой отец принадлежит к тому типу людей, по реакции которых сразу можно понять, от кого письмо и что в нем написано. Он взрывается и говорит: «Чертов прохиндей!» или «Какое нахальство!». Или вот он радуется и восклицает: «Ну надо же, письмо от старины такого-то и такого-то!» – и так удивлен, словно до этого ему казалось, будто до человека из Ливерпуля или Бирмингема так же далеко, как до обратной стороны луны. Не знаю, понимаете ли вы…

– Мы понимаем. Пожалуйста, продолжайте.

– Но когда он получал эти письма, что бы в них ни было, он совсем ничего не говорил. Его лицо оставалось бесстрастным. Еще он ни разу не уничтожил ни одного письма при всех. За единственным исключением: это произошло вчера за завтраком. Он взглянул на очередное письмо, скомкал его, встал со стула, с задумчивым видом подошел к камину и бросил его в огонь. Тут те… – Розетта мельком взглянула в сторону Хэдли, потом, видимо, поняла свою оплошность и растерялась. – Миссис… Мадам… Я хочу сказать – тетя Эрнестина! Тут она спросила у него, не положить ли ему еще бекона. Он внезапно повернулся к нам и крикнул: «Иди к черту!» Это было так неожиданно, что не успели мы оправиться от шока, как он уже вышел вон из комнаты, бормоча, будто бы ему покоя нет нигде. Было в нем в тот момент что-то дьявольское. В тот день он и вернулся с картиной. После этого у него сразу поднялось настроение; он расхаживал по дому, усмехался, даже помог таксисту и еще кому-то, кто был с ними, поднять картину наверх. Я… я не хочу, чтобы вы решили… – Судя по всему, к Розетте, этой сложной натуре, вновь подкрадывались воспоминания; она начинала думать, и это было скверно. Дрожащим голосом она добавила: – Не думайте, будто я плохо к нему отношусь.

Хэдли проигнорировал личные подробности:

– Упоминал ли он когда-либо этого мужчину?

– Так, мимоходом, когда я спросила у него. Он сказал, что это один из шарлатанов, которые часто угрожали ему за насмешки над историей магии. Конечно, я знала, что за этим скрывается что-то еще.

– Почему, мисс Гримо?

Она выдержала паузу, смотря на него немигающим взглядом:

– Потому что я чувствовала, что тут все по-настоящему. И потому что я часто задумывалась, скрывается ли в прошлом моего отца нечто такое, что может навлечь на него беду.

Вызов был брошен. Последовала продолжительная пауза, они слышали приглушенное поскрипывание и тяжелые шаги, сотрясавшие крышу. На ее лице, словно отблеск пламени, заиграла какая-то новая эмоция – то ли страх, то ли ненависть, то ли боль или сомнение. Снова вернулся налет чего-то варварского – как будто бы ее норковое манто на самом деле было накидкой из шкуры леопарда. Она скрестила ноги и вальяжно откинулась на спинку кресла, устраиваясь поудобнее. Она повернула голову так, что отблески пламени озарили ее шею и полузакрытые глаза. Одарила их слабой, застывшей улыбкой; тени четко выделили ее скулы. Рэмпол заметил, что она дрожит. И почему вдруг ее лицо показалось непропорционально широким?

– Ну? – подначила Розетта.

Хэдли проявил умеренное любопытство:

– Навлечь на него беду? Я не совсем понимаю. Что вас заставляет так думать?

– Ой, на самом деле ничего. На самом деле я так не думаю. Это просто домыслы. – Она поспешила откреститься от своих слов, и ее грудь стала подниматься и опускаться гораздо спокойнее. – Вероятно, я так подумала из-за того, что всю жизнь мне довелось наблюдать за его хобби. Как вы знаете, моя мама умерла. Она умерла, когда я была еще совсем ребенком, – говорят, она была ясновидящей. – Розетта снова поднесла сигарету к губам. – О чем вы спрашивали?..

– В первую очередь о том, что произошло сегодня. Если вы считаете, что будет полезным углубиться в прошлое вашего отца, Скотленд-Ярд, разумеется, примет ваше предложение.

Она резко отвела сигарету от лица.

– Но, – продолжил Хэдли все тем же бесстрастным голосом, – давайте дослушаем историю, которую нам рассказывал Мэнган. После обеда вы отправились в гостиную, и дверь в холл была закрыта. Сказал ли вам профессор Гримо, в какое время ожидался визит опасного гостя?

– Э-э, да, – ответил Мэнган.

Он вытащил платок и теперь промакивал им лоб. Свет от камина подчеркнул множество морщинок, испещривших его лоб и худое лицо с впалыми щеками.

– По этой причине я не стал раздумывать над тем, кто пришел. Этот человек явился слишком рано. Профессор сказал, что визитер придет в десять, а он прибыл без четверти.

– Десять часов. Вот как! Вы уверены, что он назвал именно это время?

– Ну… да! По крайней мере, я так запомнил. Около десяти вечера. Правда же, Розетта?

– Я не знаю. Мне он ничего не сказал.

– Вот… как. Продолжайте, мистер Мэнган.

– У нас работало радио. Что было не очень хорошо, так как музыка была слишком громкой. И мы играли в карты у камина. Несмотря на это, я все равно