Стихотворения и поэмы - Елизавета Полонская

«О, злобная земля! И в этот страшный год…»

О, злобная земля! И в этот страшный годЗа прежние она обиды воздает.Но много ли, дитя, и нужно нам с тобой? —Я норку теплую храню, как зверь лесной.А бедный ужин наш? Легко его нести!Но крепко для тебя держу его в горсти.Пригоршней малого продержимся к весне…И жалость с нежностью сжимает горло мне.Лишь ты, Завистница, дитя мое не тронь.От страха зимнего поможет бог Огонь,Да руки сильные, — тебя они шутяОт смерти унесут и упасут, дитя.

<24–26 января 1922 >

Агарь

Над Сирийской пустыней пылает восток.Сохнет ветер в безогненной гари.И пронзительно сухи, как горький песок,Исступленные вопли Агари.

Спит дитя безмятежно и дышит оноВ раскаленном дыханье пустыни,Но обидою смертной до края полноНепокорное сердце рабыни.

— «Сарра! Сарра! Счастливая! Горе рабе!Проклинаю тебя, проклинаю!Черной язвой кидаюсь на тело тебеИ питье твое в кровь превращаю!

Иль я хуже тебя, иль тебе не равнаВ муже, в мальчике, в первенце, в сыне?Над тобою, законная мать и жена,Посмеялось отродье рабыни!

Что же, думаешь — ты своего оградишь,Моего оторвешь и изгонишь?Гнется трость и ломается слабый камыш!И змею безнаказанно тронешь!

Пусть замкнет твое чрево карающий бог,Чтобы муж твой напрасно с тобою возлег,Чтоб сухой ты смоковницей стала!И как сына наложницы бог поразит, —Так и твой первородный пусть будет убит,Чтобы семя бесплодно пропало!»

И кидается наземь, и клонится ниц,И царапает землю ногтями…И внезапно над ней в полыханье зарницЧей-то голос громовый и пламя:

— «Встань и слушай, Агарь! За твой стыд и позорЯ — Возмездие, Мститель Незримый, —Заключаю отныне с тобой договорНа века и века нерушимый.

Вот я воду тебе из безводья извлек,Чтоб дитя ты в изгнанье взрастила —Будет сын твой отважный и славный стрелок,И узнают враги Измаила.

Увеличу его, как песок морской,Как небесные звезды умножу,И двенадцать великих племен за тобойС твоего да подымутся ложа.

А законного сына заставлю Я СамСорок лет проскитаться в пустыне,И на долгие годы и годы отдамНа посмешище детям рабыни!»

<Июль 1922>

СТИХИ, НЕ ВОШЕДШИЕ В КНИГУ «ПОД КАМЕННЫМ ДОЖДЕМ» (1921–1923)

У окна

Всю ночь мимо окон тянулись войска,Тащились обозы, скрипели колеса.Вот стало светать, и на небе белесомКуда-то летели, неслись облака…

Но окна завешаны, заперты двери,За каждой стеной злорадствует враг,И в сумраке мутном звучит неуверенУсталых колонн тяжелеющий шаг.

По рыхлому снегу, по стоптанной грязи,По мокрым дорогам, назад на восток…За ротою рота, и путь их далек,Спеша отступают без смысла и связи.

Им смерть впереди простирает объятья —Властителям мира, любимцам побед.Но тощие руки грозятся им вслед,И синие губы бормочут проклятья.

<26 февраля 1921>

Jardin des plantes

И.Э.

Не в сказках Андерсена мы, —Любовь двух сахарных коврижек —Нет, это было в дни зимыВ далеком, дорогом Париже.

Когда ты будешь умиратьВо сне, в бреду, в томленье страшном, —Приду я, чтобы рассказатьТебе о милом, о тогдашнем.

И кедр распустится в саду,Мы на балкон откроем двериИ будем слушать, как в адуКричат прикованные звери.

И в темной комнате вдвоем,Как в сказке маленькие дети,Мы вместе вновь переживемЛюбовь, единую на свете.

Как лава охладеет кровь,Душа застынет тонкой коркой,Но вот, останется любовьВо мне миндалиною горькой.

<3 марта 1921>

«Скуластая рожа, раскосый глаз…»

Скуластая рожа, раскосый глаз,Надвинута шапка в самый раз.Звезда на шапке, а в небе крест, —Не верю я Богу здешних мест.На взморье пушки… Ты слышишь гарь, —Петух червонный, законный царь.Худая по ветру, босая шинель,А ветер древний, стара метель.Безлюден город, повсюду снег.Один на дозоре стоит печенег.

<10–12 марта 1921>

Сплин

Что ж из того, что он меня любил?Любовь прошедшая, — взгляни, какая малость.И снова вот она, смертельная усталость,И снова надо жить до истощенья сил.Как долго надо жить? Завязка и развязка.Без перерыва жить, — зима, весна, зима…Не остановишься и не сойдешь с ума,А между тем, ведь сердцу нет указки.Ах, если бы не сон, приятель волоокий,От счастья, от любви, от близкой и далекой,К покою верно уводящий нас.Мне, кажется, благословен трехкратноТот, кто, Сознание, похерит твой проклятыйБожественный и вездесущий глаз.

<18 марта 1921>

На Васильевском острове

На Васильевском острове гул стоит,Дребезжат, дрожат стекла в Гавани,А в Кронштадте пушки бухают.Над Невой воронье кругом кружит…Отощало око, воронье, за зиму;Стали люди и сами падаль есть.Где бы клюнуть мясца человечьего?На проспекте отряд собирается.

Отряд на проспекте собирается,По панели винтовки звякают.Стороною обходят прохожие:Кто не глядя пройдет, нахмурившись,Кто, скрывая смешок, остановится,Кто негромко вымолвит: «Бедные…Молодые какие, на смерть идут!»А пройдет старуха — перекрестится.

А пройдет, — перекрестится, старая,Перекрестится, оборотится, —Станет щурить глаза слеповатые,Не узнает ли сына Васеньку,Не его ли стоят товарищи?Постоит, посмотрит, махнет рукой,Видно, плохи глаза старушечьи.И домой потрусит на Васильевский.

И домой придет, опечалится.И не знает того, что сквозь мокрый снег,Через талый лед, сквозь огонь и смертьПробирается цепь солдатская.Проберется сын ее невредим,Пронесет безрассудную голову.Не возьмет его ни страх, ни смерть.Крепче смерти тело горячее!

<25 марта 1921>

«Если это конец, если мы умрем…»

Если это конец, если мы умрем,Если гибель постигнет нас, —Пусть останется людям в века и в векаНесложный этот рассказ.

Как бутылку в море, в крушенья часСуеверно бросал мореход,Чтобы весть о погибших на землю дошлаИз пропасти синих вод.

Так моей неумелой водят рукойТе, что темней меня,Чтобы повесть об этих горячих годахДошла до другого дня.

<Апрель 1921>

Казнь

За то, что ждали знаков и чудесИ думали, что кто-нибудь воскрес,За то, что нас смутил внезапный страх,За то, что мы рассеялись как прах,

За то, что — маловерны и темны, —Не ступим за черту обещанной страны,За то, что мы роптали день за днем, —Свершится казнь: в пустыне мы умрем.

<11 мая 1921>

Фарфоровый сын