Жена шута - Эмилия Остен

– Он полагает, что назревает смута, – уточнил Ренар.

– Он не знает, увы. Однако намерен выполнить свой долг и просит принца вести себя осмотрительно.

– Даже его высочество не знает, кто такой Идальго? – не удержалась Колетт. Ренар покачал головой.

– Мне кажется, что нет. Этот человек тщательно охраняет свой секрет, и хотя он действует не один, его друзья тоже хранят молчание. Бог знает, сколько народу вовлечено в этот маленький conspiraciуn mesiбnico[11].

Иногда в графе де Грамоне резко проступали его испанские черты, доставшиеся от матери, наполовину испанки.

– Впрочем, Генрих сам будет решать, что делать с этим предостережением, – подвел итог Ренар. – А сейчас я смертельно устал и хочу отдохнуть. И вам, моя дорогая, тоже требуется отдых. Ступайте, ступайте.

Кассиан не сделал ни шагу к двери, из чего следовало, что он собирается ненадолго задержаться, – у мужчин тайны от женщин, и пускай. Колетт поднялась, попрощалась с бароном и вышла.

Она долго блаженствовала в ванне с душистыми травами, которую подготовила верная Серафина, затем переоделась в более легкое платье – день еще только клонился к закату, хотя казалось, будто прошло много времени. Встреча с Идальго отодвинулась и сейчас представлялась резче и ярче, чем была на самом деле.

Остановившись у окна в своей спальне, Колетт думала о нем.

Только она решила, что мадам Ромей, добрая, любимая наставница, была права – жизнь совершенно не походит на легенды, и в ней нет места смелым мечтам, запертым в обложки книг! – как из жаркого марева возникает человек, опровергающий все законы. Человек, о котором еще утром она ничего не знала – а оказывается, лишь потому, что его здесь знают все, и он – явление настолько привычное, что и упоминать не стоит!

Колетт казалось, будто она непоправимо что-то упустила.

Она упустила свой шанс стать любимой и любить в ответ, когда Ноэль, улыбаясь, повел ее к дверям церкви. Она упустила веру в то, что все может быть иначе, и смирилась с предложенным. Больше всего на свете Колетт хотела любви – любви человека необычного, каким казался ей Ноэль, человека страстного во всем, – и как бы она ни старалась смириться со своей участью, ее душа жаждала другого.

«Почему бы мне не полюбить собственного мужа? – подумала Колетт с горечью, глядя, как во дворе замка дюжие работники колют дрова, изводя на них спиленную поутру в саду засохшую яблоню. Треск разлетающихся полешек был слышен издалека. – Почему бы не узнать его, не сотворить в себе это прекрасное чувство? Вряд ли это труднее, чем вырастить розы. И тогда я перестану жалеть о том, чему не бывать никогда».

Она ведь уже почти смирилась…

Колетт вспомнила, как Ренар держал пистолет, готовясь защищать ее, – плохо себя чувствовавший, уставший Ренар! – и у нее заполыхали щеки, так ей стало стыдно от таких мыслей. Стыдно потому, что на минуту она пожелала: пусть бы незнакомец в черном схватил ее в охапку и увез из Наварры! Увез в иную, совсем иную жизнь. Ту, о которой рассказывают легенды.

Она отвернулась от окна, встала на колени перед распятием и стала молиться о прощении и смирении. Веселые голоса работников во дворе вплетались в молитву, придавая ей осязаемости, и знакомые слова успокоили Колетт, уменьшили беспокойство души. Она видела Идальго несколько мгновений – и этого оказалось недостаточно, чтобы предавать собственного мужа, пускай даже в мыслях! Все это время она запрещала себе думать о Ноэле, таком знакомом Ноэле, и никакой Идальго не помешает ей изменить долгу.

Ренар, каким бы он ни был, – на ее стороне. Колетт с изумлением осознала это – нет, не когда он наставил на Идальго пистолет, это подобает мужчине, защищающему даму, – но когда Кассиан заговорил о круге людей, над которыми граф никогда не смеется. Ведь Колетт тоже входит в этот круг. Он ни разу не позволил себе насмехаться над нею. Едва над их головами пропели свадебные колокола, все шутки Ренара в отношении жены стали нести лишь легкий смех, но никак не издевку.

Может, он и не лучший супруг на свете, но он ей верен – как и она ему.

Все еще пребывая в задумчивости, Колетт спустилась в свою гостиную, надеясь, что вышивание перед ужином поможет ей обрести ясность мыслей, и, удивленная, остановилась на пороге. На ее кушетке полулежал граф – в домашней рубашке и шоссах, в домашних же туфлях, с книгой в руках. Он удобно устроился на подушках и явно не собирался уходить.

– Да, я вторгся, – согласился граф, хотя Колетт еще не успела ничего сказать, – вторгся на вашу территорию! Можете казнить меня за это. Но мне не спится, а здесь прохладно.

В открытые окна влетал легкий ветерок, пахнущий травами, и сейчас в гостиной было действительно очень хорошо.

– Оставайтесь, конечно же, – мягко произнесла Колетт. – Как вы чувствуете себя?

– Бывали и лучшие времена, – сказал граф печально, – бывали, дорогая моя! Идите же сюда, присядьте. Хотите, я пододвину вам кресло?

Но Колетт покачала головой, подошла к дивану и опустилась прямо на ковер, привезенный с востока кем-то из предков Ренара. Опершись локтем о кушетку, сидя, как бывало, с мадам Ромей, Колетт посмотрела на мужа снизу вверх. Он опустил томик, оказавшийся все тем же «Романом о Розе», улыбнулся ей – одними уголками губ.

Сегодня ей досталось от него необычно много улыбок.

– Я ждал вас, дорогая, чтобы поговорить, – произнес граф своим обычным тоном, словно бы шутя – а вроде и нет. – Надеюсь, вы не слишком испугались, когда Идальго остановил нас?

– Нет, я больше удивилась, – призналась Колетт.

– Я совсем забыл рассказать вам о нем, – посетовал Ренар. – Видите, как я глуп и бесполезен. Но теперь вы повидали его своими глазами – как вам такое зрелище?

– Я недолго его видела, но он… стремителен, – подобрала слово Колетт.

– Да, верно. Настоящий герой грез, не так ли? Некоторые дамы тайно вздыхают по нему.

– Но вы сказали, никто не знает, кто он…

– Тайна, моя дорогая, привлекательна сама по себе. Тем более столь благородная тайна, словно из трубадурской песни. Впрочем, не к тому я упомянул Идальго, – хотел лишь сказать, что разделяю его мнение о Париже. Туда опасно отправляться.

– Его высочество женится на Маргарите Валуа, – недоумевая, сказала Колетт, – и весь двор…

– Да, весь двор, – перебил ее Ренар, – все родовитые гугеноты и сочувствующие им католики отправятся прямо в сети Екатерины. Я не уверен, что случится смута, однако до сих пор предчувствия не обманывали Идальго. Он не стал бы просить меня об услуге, не стал бы сеять сомнения, если бы не имел на то оснований.

– Вы говорите так, словно знаете его и уверены, что на него можно положиться, – проговорила Колетт.