Русский тоталитаризм. Свобода здесь и сейчас - Дмитрий Шушарин

Судя по некоторым частным свидетельствам, при формировании коалиций главным критерием было не столько политическое влияние, сколько спонсорский потенциал участников, что напоминало создание акционерных обществ, а не политических объединений57. Но это все, так сказать, расходная часть. А вот политические (неотделимые от экономических) дивиденды в нынешней России – это особый разговор. Что бы там ни говорили теоретики, демоппозиционные организации лоббировать чьи-либо интересы не в состоянии. Этот рынок монополизирован партией власти. Другое дело – соучастие в формировании фасадной демократии, в имитации политической жизни.

Власть демонстрировала живучесть, изобретательность, изворотливость и прочие качества, кои столь необходимы, дабы обеспечить собственную несменяемость, спокойствие и комфорт. При этом оппозиция ей не сильно мешала.

Валерия Новодворская в конце 2009 года заговорила о реставрации совка58. Но опыты всех предыдущих реставраций показывают, что никогда не бывает полного восстановления прежних моделей: происходит взаимодействие реставрируемого с тем, что возникло во время его уничтожения. Наблюдается исторический синтез. В данном случае синтез этот привел к возникновению новой модели тоталитаризма. То было движение в сторону дальнейшего отчуждения России и русских от человечества.

Это, собственно, и есть содержание тоталитаризма. В открытом обществе нация является посредником между человеком и человечеством, в тоталитарных общностях она становится инструментом отчуждения человека от рода человеческого. Идеальный тоталитаризм подразумевает полное расчеловечивание, но он не существует в реальности, как идеальный газ.

Тоталитаризм оказался весьма гибок и приспособлен к новейшим информационным технологиям. Он легко создавал иллюзию перемен, формируя свою новую лояльность в разных социальных группах – от дебиловатых членов привластных молодежек до высоколобых интеллектуалов, которых привлекало, как это уже часто бывало, возможность сотрудничества с властью в управлении страной. Правда, сотрудничества этого не было, и не предвиделось, но многим казалось, что есть такая перспектива.

Главной чертой так называемого протестного движения, завершившего краткий период медведевских иллюзий, было то, что во главе его были не интеллектуалы и не деятели высокой культуры, а представители культуры массовой, прекрасно вписавшиеся в новую систему. С прекращением игр вокруг Медведева они ощутили даже не угрозу своим статусам – их бы никто не тронул. Они были фрустрированы – их так и не позвали во власть. Нисколько не порицаю их успешность. Это были честные коммерсанты, но условия рынка требовали от них не столько славить власть, сколько не говорить лишнего.

А дальше – только вниз: через Болотную к Навальному, Ройзману, а кому повезло – к Путину на Валдай и в телевизор. Медведевское лепетто стало завершающим этапом в формировании тоталитарного социума, который по-прежнему выдавался за гражданское общество. Сейчас никто не вспоминает, что в само начале путинского правления, в ноябре 2001 года, администрация президента выбрала пять тысяч человек для изображения гражданского общества на Гражданском форуме59. То, что сам принцип отбора противоречил природе гражданского общества, никого не беспокоило. В дальнейшем все эти посиделки превратились исключительно в средство освоения бюджета. Впрочем, таким был и самый первый форум, положивший начало формированию тоталитарного социума, которое становилось все более автономным. Про Путина русская интеллигенция может сказать, что его Ельцин навязал. Но Навального в лидеры она точно выбрала сама и стала под него подстраиваться шаг за шагом, постепенно. И мигрантов можно травить, раз это целесообразно, и Крым – ну, как его вернешь, украинцы должны понимать, что нельзя зарываться. И с Грузией, знаете ли, не следовало церемониться. Уж не говорю про популизм и социальный вуайеризм, про откровенную навальную шариковщину, поразившую русскую интеллигенцию.

Россия, вперёд!

Так называлась статья как бы президента Медведева, появившаяся в сентябре 2009 года60. Агитпроп играл в оттепель и в модернизацию одновременно. При этом рамки были определены сразу. Вот указание от автора сборника анекдотов «Его идеология» – про то, какой хороший Путин. Цитировать его долго и нудно – мальчик, как и все самовлюбленные недоучки, составлявшие свиту Владислава Суркова, был много- и пустословен. Но именно такие люди обыкновенно проговариваются. В данном случае он совершенно искренне возмутился. По его мнению, надо было менять определяющий экономический уклад, а не политсистему. Мол, важнее остановить надвигающийся коллапс, а не заниматься политреформами61.

А ведь это была и есть политическая платформа власти: делайте, что хотите, но не ставьте под сомнение нашу несменяемость. И наше право делать с вами что угодно. И воевать с кем угодно. И ссорить Россию с ближними и дальними соседями не мешайте. Все институциональные новации путинского десятилетия вели к деградации государства как креативного субъекта, к его превращению в систему жизнеобеспечения правящей элиты.

Ядром новой российской государственности был институт президентства, разрушавшийся тандемократией. В своей недавней истории Россия пережила период параллельного функционирования разнородных государственных структур. Речь не идет о сосуществовании органов союзной и республиканской власти в РСФСР-СССР. Новая российская государственность – еще в рамках Советского Союза – начала строиться с появлением института президентства, противостоявшего – что не было с самого начала очевидно – системе советов, собственно, советской власти..

Длилось это сосуществование два года и без стрельбы не обошлось. С начала XXI века, с де-факто заменой свободных выборов преемничеством, все достижения тех лет – а ликвидация советской власти, безусловно, историческое достижение – были сведены на нет, причем нежизнеспособным стал институт президентства, который может успешно функционировать и развиваться только в условиях политической конкуренции, а не кланового консенсуса. А это означало, что не стал работать главный инструмент модернизации.

Да, хотим мы того или не хотим, но в России таким инструментом может быть только дееспособная и ответственная исполнительная власть. Но ни одному из тандемократов модернизация не была нужна. Они оба были модернизационно демотивированы. А значит, демотивирована и вся вертикаль.

Все понимали, что статья Медведева – это байхуа юньдун – «пусть расцветают сто цветов, соперничают сто школ», тмаоистская кампания, в конечном счете, приведшая к культурной революции. После ее появления окончательно стало ясно, что не будет никакой модернизации.

Великие сталинские достижения, воспеваемые ныне на высшем уровне, были не победами, достигнутыми в наступлении, а оборонительными успехами. Все силы были брошены на изоляцию и торможение, а не на открытое развитие. Советский режим был глубоко национально-русским, как и режим, действительно первого большевика, прорубившего окно в Европу, вместо того чтобы просто открыть дверь. Это стало очевидным в последние двадцать лет, особенно в путинское десятилетие.

И вновь, как во времена Петра I и Сталина, стала строиться оборона от окружающего мира, тормозиться национальное развитие. Статья Медведева, по существу, свелась к тому, что хорошо бы обороняться не такой ценой, как при Петре и Сталине. Правда, оборону эту он называл модернизацией. Именно поэтому статью следовало считать провокацией. Людей призывали высказываться о модернизации страны, в то время как власть понимала под модернизацией исключительно собственное сохранение и укрепление. А для России решающим является вопрос формирования современной нации и национальной идентичности.

Современные цивилизованные нации, которые принято называть историческими, прошли в своем становлении три важнейших этапа.

Первый – это признание принципа народного суверенитета, преодоление на его основе сословной разобщенности и торжество принципа национального единства, превращающего все социальные различия и конфликты в ситуативные.

Второй – преодоление империи как формы наднациональной организации.

Третий – создание полиэтничной, поликонфессиональной, мультикультурной гражданской нации, скрепленной как исторической устойчивостью политических институтов, так и новейшими информационно-коммуникативными технологиями.

Собственно, это три этапа модернизации, содержание которой в России до сих пор трактуют не столько даже как экономическое, сколько как промышленно-технологическое. При таком подходе модернизаторами объявляются Ленин со Сталиным. Но только в результате равномерности развития, наличия интегрирующих ценностей, владения современным коммуникативным аппаратом возникает позитивное позиционирование нации во внешнем мире. Которое невозможно заменить ни ядерной угрозой, ни монопольным положением страны на рынке энергоносителей.