Плохой ребенок - Генри Сирил

Мы выплатили ипотеку. И это самое яркое событие тех лет.

* * *

Вспоминается день, когда Линнет получила свой первый настоящий заказ на разработку и создание рекламного баннера для одной местной компании по производству ортопедических стелек. С ней заключили договор, заплатили аванс – все как полагается.

Сияя, она вошла в квартиру. В руках – бутылка красного. Собственно, треть аванса и ушла на это вино, хотя оно было и недорогое. Но я прекрасно понимал Линнет. Она радовалась, конечно, не тем смешным деньгам, а договору. Она отучилась на рекламного дизайнера, она мечтала работать рекламным дизайнером, и вот – первый договор. Кирпичик заложен.

И я радовался вместе с ней. Поднимал громкие пошлые тосты того рода, что это начало ее пути, что она молодец, не унывала, копила годами портфолио, рассылала его различным компаниям, и это дало свои плоды, не могло не дать, если человек упорно идет к своей цели…

Я говорил все это, и сам же не верил ни единому своему слову. Я не видел ее в рядах востребованных дизайнеров. И отнюдь не потому, что она не дотягивала до их уровня по мастерству и таланту. Нет, она, возможно, была лучше их всех, мне трудно судить, я не художник. Просто я перестал верить в то, что мы с ней созданы для чего-то большего, чем прожить среднестатистическую судьбу, занимаясь номинально творчеством, а фактически – производством «оконной фурнитуры».

Вечером, улегшись в постель, я спросил ее:

– Ты видишь себя успешным рекламным дизайнером?

Линнет задумалась, а потом решила уточнить:

– Что ты имеешь в виду? В каком плане «успешным»?

– Ну… твои работы стоят дорого, их можно увидеть в модных журналах и на огромных уличных билбордах, и все такое прочее.

Она засмеялась:

– Вряд ли. Но к этому можно стремиться. Ты ставишь высокую цель и лезешь к ней. Если будешь лезть изо всех сил, ты доберешься до середины. И это будет огромный успех.

– Конкретизируй.

– Пожалуйста. Я мечтаю, чтобы мое имя было на слуху у каждого, кто интересуется рекламным дизайном. И я по мере сил иду к этой цели. Но она недостижима. В лучшем случае я пройду лишь часть пути. Буду известна и востребована в нашем городе. Стабильные заказы, свой офис в центре, а может быть, и дома уголок приспособлю; неплохие деньги.

– А почему сразу не настроиться на это? Зачем ставить цели, в которые сама не веришь?

– Я верю. Точнее, я мечтаю, это немного разные вещи. Но головой-то понимаю, что мы живем не в сказке, что добиться этого практически невозможно. Статистически маловероятно. А вот пройти половину пути – можно. И чем выше от земли конечная цель, тем выше будет находиться ее середина.

– Я понял твою логику. Звучит разумно.

– Потому что я разумная. А ты – нет. Но я все равно тебя люблю. И верю в тебя. Потому что ты упертый как баран и талантливый.

В свете луны я видел ее лицо. Оно сделалось серьезным. Линнет придвинулась ко мне и тихо повторила:

– Я в тебя верю.

Она часто повторяла что-то подобное: «я в тебя верю», «ты еще напишешь такую книгу, от которой все просто сойдут с ума», и так далее. Я думаю, книг начиталась, романов о мечтательных юношах и их верных спутницах, поддерживающих, толкающих их к мечте. Мастер и Маргарита.

Для «маргарит» в нашем мире еще полно места, они по-прежнему необходимы слабому «сильному полу». И были необходимы во все времена. А вот для «мастеров» места не осталось. Все полки уже заняты, все сказано. Вокруг нескольких фундаментальных тем вращаются миллионы книг, авторы меняют лишь декорации, которых тоже практически не осталось, не задетых пером. Да и какой я, к чертям, «мастер». Так, писака, не больше.

Линнет выпросила недельный отпуск и засела за разработку дизайна. Я же по целым дням занимался тем, что просматривал книжные паблики, выискивал рецензии на свою новую книгу. Издатель был прав, издатель – бизнесмен. Продажи шли хуже, чем у любого из моих триллеров. И не потому, что роман мой в новом жанре был хуже написан, а потому – что в новом жанре.

Все годы, что я занимался писательством, я раскатывал колею, и теперь не мог из нее выбраться. Мои читатели ждали психологический триллер с элементами детектива. А получали семейную драму, рассчитанную на другого читателя, которого у меня не было, который не читал меня, который даже не знал о моем существовании. Старые поклонники моего творчества разочаровывались, новым – неоткуда было взяться: никто, разумеется, не инвестировал в маркетинг, кроме меня самого. Но что я мог без хорошего бюджета?

Однако я не унывал. Даже наоборот. У меня появилась еще большая уверенность, что я все делаю правильно. Книжные блогеры, мнению которых я доверял, отзывались о романе весьма лестно. Писали, что я вышел на новый уровень; что перешел на серьезную литературу; называли роман «глубоким», «обязательным к прочтению», называли его книгой, которая «западет вам в душу и останется в ней навсегда». И еще многое в таком же ключе.

Я читал их рецензии не для того, чтобы удовлетворить свое эго. Я искал мнения, которые совпадали с моим. Мне необходимо было знать, что я выбрался из колеи не напрасно; что не заросла непроходимой чащей тропинка к пантеону и, возможно, среди его мраморных постаментов найдется один, никем не занятый, небольшой, в глубине зала, в тени.

М-да…

А рекламный заказчик остался доволен. Он принял работу, перевел Линнет оставшуюся часть гонорара и пообещал, что в следующий раз, когда ему понадобится помощь рекламного дизайнера, он обратится именно к ней.

– Сегодня мы идем в ресторан, – сказала Линнет. – Отметим мой триумф.

Мы ели телячьи щечки, жаркое из оленя, выпили две бутылки красного вина. Были оливки – с грецкий орех; ломтики сыра, такие твердые, что крошились как стекло. Мы потратили весь ее заработок. Неделя в скрюченной позе за графическим планшетом. Ей не понравился олень. А щечки были первоклассными. Линнет слопала их, а мне отдала жаркое, хе-хе. Хитрая какая.

Я ей завидовал в тот вечер. По-хорошему завидовал. Она из тех людей, кто умеет радоваться мелочам. По-настоящему умеет, а не напоказ, для фото в Сети: смотрите, какая осень, какой листок кленовый желтый, красота!

Во мне гнойной опухолью росла нереализованность. Я отдавал себе отчет, насколько жалко и убого выглядела со стороны моя хроническая депрессия, если бы кто-то ее мог увидеть (я ведь всегда оставался улыбчивым на людях и внешне жизнерадостным). Стенания слабака. Я рефлексировал, беспрестанно прогонял