Путешественники в третье тысячелетие - Александр Волков

Гриша Челноков и Вася Таратута пошептались и подошли к учителю.

— Иван Фомич, — сказал Вася, — нельзя ли послать телеграмму дедушке Скуратову?

— Кому? — удивился Иван Фомич. — Ах, заведующему районным музеем. Правильно! Ведь это он натолкнул нас на мысль организовать кружок, и, кроме того, ему интересно присутствовать при вскрытии склепа.

Иван Фомич тут же написал вторую телеграмму.

Антоша Щукин засунул телеграммы и деньги в карман, вскочил на коня, ударил его по бокам босыми пятками и лихо поскакал в станицу.

Иван Фомич дал Никите Пересунько задание приготовить к приезду археолога снимки работ, проделанных до обнаружения свода могилы.

После полудня ушли в станицу Никита Пересунько и Ахмет Галиев. Ахмет решил отправить сообщение об открытии могильника в областную молодежную газету, юнкором которой он был.

Ребята весь день бродили по оврагу, стараясь найти следы речного погребения, но ничего не нашли. Затем они всей компанией отправились на Дон, купались, стирали и сушили одежду у костров.

Вечером в лагере состоялся концерт художественной самодеятельности.

Нина Шук, Коля Нечипоренко и Сеня Ращупкин исполнили в лицах басни Крылова.

Песню про Степана Разина «Есть на Волге утес» спел Антоша Щукин. У него оказался красивый низкий голос.

Гриша Челноков прочитал рассказ под заглавием «Спасение утопающих», про случай, который произошел в станице в прошлом году.

Каля Губина выступила с шутливой лекцией про метеорологию, где очень ловко подражала манерам и голосу Сени Ращупкина.

Всем участникам концерта много хлопали, но особенно большое впечатление произвело выступление Ивана Фомича. Он прочитал стихотворение поэта Алексея Константиновича Толстого «Курган». Начинается оно так:

В степи, на равнине открытой,Курган одинокий стоит;Под ним богатырь знаменитыйВ минувшие веки зарыт…

Это было очень кстати! Слушатели невольно смотрели на курган, который величаво чернел на фоне багряной зари… А на востоке медленно выплывала из-за горизонта огромная круглая луна, озаряя молчаливую степь.

Поэт рассказывал, как после пышной тризны певцы сулили славу умершему богатырю, играя на золотых гуслях:

«О витязь, делами твоимиГордится великий народ!Твое громоносное имяСтолетия все перейдет!

И если курган твой высокийСравнялся бы с полем пустым,То слава, разлившись далеко,Была бы курганом твоим!»

Все слушали затаив дыхание, а Иван Фомич продолжал задушевно и грустно:

И вот миновалися годы.Столетия вслед протекли.Народы сменили народы.Лицо изменилось земли.

Курган же с высокой главою,Где витязь могучий зарыт.Еще не сравнялся с землею,По-прежнему гордо стоит.

И витязя славное имяДо наших времен не дошло.Кто был он? Венцами какимиСвое он украсил чело?..

Пустыми и напрасными оказались пышные предсказания певцов-баянов…

Безмолвен курган одинокий…Наездник державный забыт,И тризны в пустыне широкойНикто уж ему не свершит!……………………А слезы прольют разве тучи.Над степью плывя в небесах,Да ветер лишь свеет летучийС курганов забытого прах…

Иван Фомич кончил. Стояло глубокое молчание.

После Ивана Фомича никто не решился выступить, веселые песенки или остроты прозвучали бы странно.

Только когда сгладилось впечатление от «Кургана», начались танцы под мандолину, на которой прекрасно играла Капитолина Павловна.

Глава тринадцатая. Приезд археолога

Недаром накануне была такая алая заря. На рассвете обитателей лагеря разбудил ветер: он распахнул входную полу мужской палатки и хлопал ею, как пастух кнутом. Ахмет Галиев, вернувшийся ночью из станицы, поднял ребят.

Ветер врывался в палатку через входное отверстие и угрожал сорвать ее. Мальчики покрепче укрепили полы, прибив их к земле длинными прочными рогульками из веток осокоря. Несколько ребят пошли к женской палатке и тоже укрепили ее.

Это было сделано вовремя, потому что ветер усиливался с каждой минутой. Длинные разорванные клочья туч бешено неслись над землей.

Сеня Ращупкин ходил с крайне озабоченным видом: барометр показывал 730 миллиметров, и это было грозным предвестием. И, конечно, Сеня не упустил случая блеснуть своими познаниями:

— Нимбостратусы скрыли все небо! В совокупности с низким давлением и восьмибалльным ветром это грозит ужаснейшим ливнем, возможно, с грозой.

Брызнули первые капли дождя. Все бросились к палаткам, а Щукин и Таратута побежали к телеге, около которой был привязан Воронко, — накрыть коня попоной. Кубря потрусил за Васькой, но в это время невдалеке громыхнуло, и пес опрометью кинулся обратно. Гриша и Сеня захохотали. Раскат грома раздался гораздо ближе, и Кубря, поджав хвост, бесцеремонно полез в палатку.

Вдруг откинулась входная пола женской палатки, и оттуда с визгом высыпала гурьба девочек. Они спешили в мужскую палатку, и впереди всех бежала Капитолина Павловна, пряча под плащом мандолину. За ней прыгали санитарки Каля и Нина и другие девочки. Мальчики невольно разразились смехом, но, взглянув на строгое лицо учительницы, сразу осеклись.

Капитолина Павловна сказала, что, по ее мнению, удобнее во время грозы находиться всем вместе, тем более что медикаменты находятся в женской бригаде. Будто бинты и йод помогли бы, если бы кого-нибудь поразила молния. Нина и Каля имели при этом очень важный вид. Иван Фомич присоединился к мнению старшей вожатой, и девочки протиснулись в центр палатки.

Начались разговоры о том, скоро ли приедет археолог и как пойдет работа под его руководством. Но при каждом все приближавшемся ударе грома собеседники вздрагивали и замолкали.

Дождь все усиливался и перешел в ливень. Целые потоки катились по стенкам палатки, но брезент был так плотен, что внутренняя его поверхность оставалась сухой.

Гроза прошла быстро, а ливень продолжался часа три. Когда утих его однообразный шум, ребята выбрались наружу. Степь, омытая дождем, глядела свежо и зелено. Ветер унес тучи, проглянуло солнышко. Брошенные как попало лопаты, отполированные работой, отбрасывали ослепительных зайчиков.

Воронко, увидев своего хозяина — Антошку, призывно заржал.

Щукин подошел к коню, погладил его по шее и сказал голосом, в котором звучала нежность:

— Соскучился, глупыш? Напугался? Вот я тебя накормлю…

Он начал прилаживать к морде Воронка торбу, но в это время подскочили двое кружковцев-пятиклассников, Костя Храмцов и Миша Лепилин. Они были страстными любителями лошадей.

— Антоша! Можно, мы накормим? Мы все сделаем… Овса засыплем… Ну, Антоша!

Щукарь сдался.

— Ладно, действуйте, трещотки! Только смотрите у меня, если что… — грозно добавил он.

Счастливые ребята бросились к коню.

Гриша, Вася и Антоша пошли к оврагу. На краю его уже стояли Иван Фомич и Ахмет. Овраг до краев наполнился ревущим потоком.

Ахмет вдруг тревожно обернулся к Ивану Фомичу:

— А как наша шахта?

Оказалось, что на дне ямы образовалось озеро.

— Надо спасать могильник, — сказал Иван Фомич. — Если вода просочится сквозь кладку, она наделает беды. Мы ведь не знаем, насколько искусны были скифские мастера и прочны ли растворы, которыми они пользовались при каменных работах.

Ахмет Галиев приложил рупором руки ко рту и зычно закричал:

— Ребята, аврал! Начинаются водоотливные работы!

Вася Таратута спустился по ступенькам шахты и плюхнулся в «озеро». Воды оказалось по колено.

По откосам кургана взбирались ребята с ведрами и бадейками. Засучив штаны, за Васей последовали несколько человек.

Работа началась. Одни зачерпывали воду, а другие, находившиеся вверху, вытаскивали посудины и выливали на наружный скат холма.

Через десять минут Иван Фомич распорядился сменить «водолазов», так как вода была очень холодной.

На смену спустились другие ребята.

Пришлось пойти и горнисту Степе Шуку, хотя ему совсем этого не хотелось.

Часа через два работы воды стало так мало, что ведром она уже не зачерпывалась. Пришлось пустить в ход чайные чашки, кружки.

И вот свод могильника показался снова лишь с кое-где поблескивающими лужицами. Девочки вознамерились спуститься и вытереть лужицы тряпками, но Иван Фомич сказал, что это лишнее и что солнышко докончит работу.

Так оно и вышло: к вечеру кладка совершенно просохла и, по-видимому, не пострадала.