Сладкая горечь слез - Нафиса Хаджи

— Да. Конни понимала. Ей ничего не нужно было объяснять. Потому что она тоже там была.

— Во Вьетнаме?

— Она медсестра. Служила там. Она все видела, все знала.

— О…

— Но это, — он показал на фотографию, которую я все еще сжимала в руках, — всегда было со мной. Все эти годы. Так я… помнил о вас. А вчера — это был просто шок. Оказалось, что ты… ты уже не маленькая девочка. Очень трудно принять это, — он глубоко вдохнул, прикрыл глаза. — Ты имеешь полное право злиться и ненавидеть меня. И я не имею права ни о чем спрашивать. Про то, почему ты сбежала из дома. Почему бросила школу. Но я хочу, чтоб ты знала — я очень рад тебе.

Больше он ничего не сказал. Как и я. Мы просто сидели в машине и ждали Кори с тренировки. А потом все вместе поехали за Мишель.

Из-за того, что сказала Дина — насчет времени, — я и так уже решила остаться. То, что рассказал отец, просто подтвердило ее правоту. Не знаю, рассказала ли Дина о нашей беседе Конни, — вполне могла. В тот вечер Конни была по-настоящему добра ко мне, сказала, что я могу остаться у них, сколько захочу, что они с отцом оба рады моему приезду. Думаю, я все же не поверила ей до конца. Но почувствовала себя лучше — что вовсе не означает, что я стала лучше относиться к ней.

О том, почему отец бросил маму и нас, мы с ним говорили один-единственный раз — тогда, в машине. Ситуация вовсе не походила на сентиментальный эпизод в мелодраме, после которого все сразу встает на свои места и дальше следует долгая счастливая жизнь. Но хотя бы пропала неловкость и отношения стали относительно нормальными. На другой день, вернувшись с работы, отец сразу отправился в огород — что-то подрезал, окучивал, подсаживал. Я подумала было, что он просто избегает меня, но тут он предложил присоединиться. Мы поболтали — немножко, о том, что еще можно было бы здесь посадить. А потом папа включил радио и мы слушали хиты пятидесятых и шестидесятых. Здорово было.

Пока не явилась Конни. Без нее все было замечательно. Неважно, как она ко мне относилась, что говорил о ней отец, — с ней мне было неуютно. В ее присутствии я сразу становилась замкнутой и настороженной. Как будто старалась отыскать нечто, оправдывающее мое к ней отношение. Они с отцом, похоже, были вполне счастливы вместе. Что не добавляло добрых чувств к ней. Они никогда не ссорились, а спорили по единственному поводу — из-за Джейка, мастера.

— Ты должен поговорить с ним, Тодд. Он возится уже целый месяц, а сказал, что управится за неделю.

— Ладно, поговорю.

— А на днях от него пахло спиртным. Он едва со стремянки не свалился. Сломал бы себе что-нибудь да еще подал на нас в суд. Я понимаю, Тодд, ты хочешь помочь этим парням. Но не считаю, что мы должны приводить в дом каждого бродягу.

— Джейк — славный парень. Ему сейчас нелегко, и ты это знаешь.

— Это ты — славный парень, Тодд, — устало вздохнула Конни. — Невыносимо упрямый, и это жутко раздражает. Но очень славный.

Я отвернулась, чтобы не видеть, как они улыбаются, глядя в глаза друг другу, — просто тошно стало.

У Конни были основания жаловаться. Джейк никогда не являлся вовремя. Начиная работу, все никак не мог закончить, и как-то оставил нас без туалета. Мы все вынуждены были пользоваться одной ванной комнатой. В другой раз снял дверь с петель, прислонил к стене, а сам исчез на несколько дней. Окна и двери гостиной несколько недель дожидались, пока он соизволит их покрасить.

Папа рассказал мне, что Джейк тоже воевал во Вьетнаме, в самом конце войны.

— Когда он вернулся, большинство людей почти забыли, что война еще идет, а кто помнил — считал ее бессмысленной. Джейку пришлось еще тяжелее, чем мне.

— А как вы познакомились?

— Я иногда заглядываю в госпиталь для ветеранов. Узнать, не могу ли чем-нибудь помочь. Есть много ребят вроде Джейка — их ранения скрыты от чужих глаз.

Встретив Джейка в следующий раз, я смотрела на него уже иначе. Раньше, как только он появлялся в доме, я старалась поскорее сбежать к Дине. Теперь же, приглядевшись повнимательнее, обнаружила, что он гораздо моложе отца, ему около тридцати. Голубые глаза, всклокоченные светлые волосы. Говорил он невнятно и очень стеснялся при этом. В тот день было жарко, и я приготовила ему лимонада. Он так благодарил, что можно было подумать, будто парню предложили обед из пяти блюд. С того момента я взяла за правило обязательно здороваться с ним.

Пару раз, по утрам, когда никого не было дома, звонила из Индии мама.

— Ты в порядке, Энджи?

— У меня все хорошо.

— А… твой отец? Он… счастлив видеть тебя?

— Абсолютно.

— Что ж, хорошо. Я скоро вернусь, Энджи. Надеюсь, ты встретишь меня дома. Я успею как раз к твоему дню рождения.

Я молчала.

— Как твоя учеба? Ты ходишь в школу?

— Нет.

— Энджи?

— Что?

— У тебя есть планы на будущее?

— Нет.

— Вообще-то пора, Энджи. Надеюсь, ты все тщательно обдумала. Впрочем, неплохо, что у тебя появился такой шанс. Познакомиться с отцом. — Я уже успела рассказать ей и про Конни, и про детей. — Он счастлив, Энджи?

— Не знаю. Думаю, да, — нехотя призналась я.

— Я рада.

Всякий раз, когда я приходила к Дине, мы пили чай. Забавно, но эти визиты словно стояли особняком от прочей жизни. Дина ведь дружила с Конни — вполне достаточно, чтобы я невзлюбила ее. Но с самой первой встречи мне это даже в голову не приходило. Из всей жизни в Лос-Анджелесе я чаще всего вспоминаю чаепития с Диной. Я приходила в гости по утрам, поэтому никогда не встречалась с ее родными. У нее была дочь — постарше Мишель, но младше Кори — и сын. Мужа Дины я видела только на фотографии.

Порой, когда я приходила, она готовила еду. Мне нравилось наблюдать, как она режет лук — с такой скоростью, что становилось страшновато, не отрезала бы палец, — и обжаривает его, посыпая ярко-красными и желтыми специями, которые потрескивали и лопались на сковороде. Она всегда просила прощения за запах.

— Извини — сегодня я припозднилась с готовкой. Еда у нас вкусная, но жутко воняет, пока жаришь. Волосы и одежда впитывают запах, так что не забудь принять душ, когда вернешься домой. А то будешь пахнуть восточным базаром!

А я и не возражала бы.

— По-моему, отличный запах!

Дина смеялась и предлагала попробовать блюдо, что готовила, предупреждая:

— Осторожнее — ты же не привыкла к острому!

Когда я впервые попробовала ее карри с рисом, показалось, что каждое отверстие в голове полыхнуло огнем. Я махала ладошкой у рта в попытке унять пламя и со слезами на глазах взмолилась о стакане воды.

— Нет, нет, воды — ни в коем случае, будет только хуже. Постарайся перетерпеть. Вот положи-ка лучше с краю тарелки немного йогурта и смешивай с ним каждую порцию, прежде чем класть в рот.

Я последовала совету не раздумывая.

— Ну, чувствуешь? Йогурт притупляет остроту и добавляет вкуса еде. Вода только усиливает действие специй — как будто у тебя во рту идет гражданская война. Если хочешь научиться есть острую пищу, не борись с остротой. Просто немножко потерпи, и со временем твое нёбо привыкнет. А потом ты начнешь различать вкусы — и воцарится мир!

Как-то раз мы пили чай в гостиной, подальше от запахов булькающей на плите еды, и под одной из диванных подушек я обнаружила книжку, «Маленькие женщины».

— Ой, книжка Сабы! Она ее вчера весь день искала! — Дина взяла книжку у меня из рук. — Целый год я пыталась убедить собственную дочь начать читать любимую книгу моего детства. Но нет — каждый день новые отговорки: «Моя любимая передача началась по телику, мам; большое домашнее задание, мам; завтра, мам». И вот наконец-то мы начали, и теперь она дождаться не может, когда пора будет в кровать, и мы вместе почитаем на ночь! Она-то решила, что брат спрятал книжку… — Печальные нотки появились в голосе Дины. — Ну да ладно. Нашлась — и хорошо. Саба будет очень рада, она ужасно разозлилась на брата.

— Я видела это кино.

— Но не читала книгу? О, Анжела! Это ведь совсем не одно и то же. Чтобы понять, о чем там речь, обязательно нужно прочесть! Такая красивая история — я рыдала навзрыд, когда Бет умерла. Помнишь? Ты какой фильм смотрела? С Кэтрин Хепберн или с Элизабет Тейлор?

— Э-э… не знаю.

— Черно-белый?

— Нет, цветной. Но старый.

— Значит, с Элизабет Тейлор. Впрочем, это не твоя вина, все ваше поколение такое. Мне жаль вас. Телевизор лишил вас воображения. В моем детстве мы читали и играли. Изобретали свои собственные игры и игрушки — как Джо в «Маленьких женщинах».

— Но, Дина, — рассмеялась я, — вы совсем не такая старая. В ваши детские годы телевидение уже существовало!

— Только не в Пакистане, Анжела. Я увидела телевизор, лишь выйдя замуж. И считаю, что мне повезло. — Дина взяла чашку, искоса глянув на меня. — Прости, что спрашиваю, Анжела, но… ты закончила школу?