Прочь из моей головы (СИ) - Ролдугина Софья Валерьевна

«О, ну в этой стерве я даже не сомневался».

– А вы? У вас тоже приобретённое имя?

– И да, и нет, – уклончиво ответил Хорхе, и я не стала настаивать на продолжении.

В конце концов, он же не стал копаться в моих воспоминаниях о первой встрече с Салли в провинциальном морге – и спасибо ему большое.

Кроме цветов, Запретному Саду принадлежали «сорняки» – люди без колдовского дара, посвящённые в тайну. И, собственно, садовники – самые могущественные из чародеев. Хорхе вошёл в их круг давно, ещё лет пятьсот тому назад, и до сих пор его никто не сместил, но столь долгий срок был редкостью. Цветы вырастали и увядали; поколения сменялись; уходили и садовники.

Это была основная схема, довольно ясная – и, к сожалению, всё остальное оказалось весьма запутанным.

Вампиров иногда в шутку называли «шипами», поскольку чародеи часто прибегали к их помощи и даже заключали временные союзы, но фактически они находились вне Запретного Сада. Кроме сорняков, чародеям прислуживали «ищейки» – и живые слуги, и «куклы», причём под этим словом могли понимать как человекоподобного голема, так и механического адского пса. А когда я спросила – под язвительные комментарии Йена о влиянии массовой культуры на размякший мозг – о других «волшебных народах», то Хорхе с удовольствием перечислил несколько десятков непонятных названий, из которых запомнились только «дети моря» и «дети леса», потому что они звучали попроще. Обычные люди для чародеев были просто людьми – фоном для жизни, источником богатств и материалом для исследований.

И особняком, разумеется, стояли медиумы – «лантерны» и «маяки».

– Так, – вздохнула я глубоко, чувствуя, что меня начинает неумолимо клонить в сон. – С устройством разобрались. Надеюсь… Получается, что этого страшилу в оранжевой спецовке надо опасаться, потому что он садовник?

– Эло Крокосмия опасен, потому что он излишне пристрастен к Йену, – спокойно пояснил Хорхе и слегка сощурился. – А ещё потому что он, похоже, благоволит к Непентес и Датура, закрывая глаза на опасные эксперименты, и явно рассчитывает на ответные услуги.

Я моргнула; веки слипались.

– Непентес?

«Тильда Росянка», – подсказал Йен.

– А! Женщина, с которой не стоит встречаться!

Наверное, возглас у меня получился слишком громкий и радостный, потому что Хорхе странно на меня посмотрел.

– Вы устали, Урсула – моя оплошность, что я не заметил раньше, – поднялся он со стула и приглашающе протянул мне руку. Плед и кружка из-под вина точно испарились. – Более подробный разговор о семьях, пожалуй, отложим на завтра, ибо моё утро – ваш вечер, и бессовестно с моей стороны было бы задерживать вас и дальше. Позвольте предложить вам сейчас гостевую спальню. С вашего позволения?

Я молча вложила свою ладонь в его. Да уж, пока лучше рот лишний раз не раскрывать… Кажется, мне удалось произвести на Хорхе неплохое впечатление, и теперь самое главное – не разочаровать его случайно. Это Йен уже привык к тому, что голова у меня в сонном состоянии не варит – в лучшем случае, а в худшем – порождает таких химер, что самой с утра стыдно.

«Полезное качество для сочинителя историй, между прочим. Дрессированные химеры всегда пользовались успехом у неискушённой публики».

– Вы очень строги к себе, и этим безусловно похожи на Йена.

– Что? – эхом откликнулась я, оборачиваясь.

Мы снова шли по бесконечной библиотеке с той разницей, что теперь стеллажи были почти доверху затянуты вьюнами, а совиные глаза светились во тьме, как дьявольские фонари. Хорхе улыбнулся, помогая мне перешагнуть через вспученные корни под ногами:

– Ничего существенного. Мы пришли, – добавил он и сдвинул зелёные плети, открывая вход в очередную… пещеру?

«Что ж, для отшельнического грота – весьма комфортабельно и уютно. И лучше обставлено, чем твоя холостяцкая берлога, о душа моя».

Это действительно больше напоминало провинциальную гостиницу, пусть и немного устаревшую – красный бархат, старое дерево, тусклая латунь и неизменно гигантская кровать на уродливых пузатых ножках. Правда, за дверью в ванную комнату оказалась самая настоящая купальня с бассейном вместо стандартного душа, так что омовение пришлось перенести на утро, чтобы ненароком не утонуть.

– Когда будете готовы завтра – позвоните в колокольчик, – сообщил Хорхе, пристраивая мой рюкзак около кровати. – В кувшине – питьевая вода. Чашка в ящике. Пароль от вай-фая – семь-семь-один. Доброй ночи, – и он деликатно прикрыл за собой дверь.

Минуточку. Он сказал – «вай-фай»? То есть интернет, да? В волшебном лабиринте за пределами человеческого мира?

Йен фыркнул; изнутри это ощущалось как щекотка.

«Для того, кто живёт уже больше тысячи лет, успевать за модой и прогрессом – не блажь, а насущная необходимость. Хотя с модой он иногда промахивается, к сожалению, но в яркой индивидуальности и, пожалуй, стилевом чутье ему не откажешь…»

Знаешь, я не желаю слышать ничего о стиле и вкусе от человека, который может обрядиться в белое пальто и продефилировать по центральному проспекту.

«А ты не вылезаешь из чёрного, дорогая. Мы бы чудесно смотрелись рядом».

К несчастью, он выдал это как раз в тот момент, когда я разглядывала чудовищную кровать, и мысли у меня предсказуемо поехали не по тем рельсам; приглушённый свет, красный бархат, чёрные ленты… Я рефлекторно сглотнула; Йен почему-то промолчал, и стало ещё более неловко.

«Нельзя много думать, – жалостливо поскреблась Салли изнутри черепной коробки. – Надо спать».

– Да, да, ты абсолютно права, умница моя, – согласилась я, разбирая рюкзак. – Но сначала – блог. Ровно полчаса. Если Хорхе сказал мне пароль, значит, это вполне безопасно, и грех не воспользоваться случаем.

«Буду считать, – пообещала Салли. – До двух тысяч. Один. Два. Три…»

Бормотание в голове почти не раздражало, как фоново работающий телевизор. Раскрывая ноутбук, я внезапно поймала себя на мысли, что теперь, когда я не пытаюсь заглушать голоса или игнорировать, мне гораздо легче смириться с их присутствием. Наверное, где-то очень глубоко внутри всегда жило знание, что они настоящие – и Салли, и Йен, и теперь картина мира наконец-то пришла в согласие с тем подспудным знанием.

Это… успокаивало.

«Двести сорок семь. Двести сорок восемь…»

Хотя без одушевлённого таймера я бы, пожалуй, обошлась.

Новостная лента была… спокойной. Даже скучной: выборы в парламент, протесты зелёных из-за строительства обводной дороги, премьера «Костей и крови», утечка информации из предвыборного штаба – словом, за сутки не поменялось ничего. Да и глупо было думать, что можно выловить что-то дельное в заголовках на первой странице – как выяснилось, тысячи лет Запретный Сад прекрасным образом цвёл и благоухал в глубокой тайне. Судя по обмолвкам Хорхе, там буквально текли реки крови, но на улицы человеческих городов они не выплёскивались, а если брызги и попадали на чьи-то ботинки, то всегда можно было сделать вид, что это случайность. Аномалии и катастрофы, войны, теракты, стихийные бедствия… Что из этого действительно часть общечеловеческой судьбы, а что – разборки между чародеями?

«Шестьсот один. Шестьсот два…»

Так, десять минут прошло, а я ещё ничего не сделала. Молодец, Урсула. Шикарная производительность.

В блоге тоже было тихо и спокойно. В моё отсутствие, похоже, случилась маленькая локальная битва между фанатами и хейтерами, но модератор уже всё подчистил. Заглядывать в скрытые ветки обсуждений и портить себе нервы я не стала – спасибо, не сегодня, даже под острые комментарии голосов в голове вряд ли получится это переварить.

А вот в переписке висело несколько интересных сообщений.

Три я отсекла сразу – от пользователя под ником «Целлюлоза»; почти наверняка он был парнем, но при этом фанател от самых сентиментальных и нежных историй, которые только могло породить моё сознание под гнусные шуточки Йена. И, видимо, настолько стеснялся своих вкусов, что всякий раз выдавал такие трактовки и выискивал такие тайные смыслы, что правая рука у меня рефлекторно начинала набирать номер дурки, а левая – шарить в столе в поисках заначки с коньяком от Дино. Нет, на самом деле вполне можно почитать это как-нибудь вечерком, под саркастичное настроение, когда мир незыблем и стабилен. Но вот подпирать собственную съезжающую крышу чужой, поехавшей окончательно – плохая идея.